Никос прикасался к ней неторопливо, словно наслаждался ее реакцией. Он стал ласкать ее между ног, и она, задрожав, буквально повисла на нем, чтобы удержаться на ногах. Из ее головы вылетели все мысли.
– Ты такая отзывчивая, – прорычал Никос, покусывая ее шею, а потом стал покрывать ее поцелуями.
Он ласкал ее, пока Джорджия не впилась ногтями в его грудь, сметенная волной наслаждения.
– Никос, – хрипло вздохнула она.
Она страстно прильнула к нему, обняв руками его лицо, и поцеловала так, словно это был последний поцелуй в ее жизни. Медленно отстранившись, Джорджия посмотрела на него. Ее сердце учащенно колотилось, а тело казалось восхитительно слабым.
Никос загадочно и решительно смотрел на нее в мягком освещении спальни.
– Скажи, – выдавил он и поправил ее пижаму.
Джорджия слегка нахмурилась, пытаясь выяснить, чего он от нее хочет. Выражение его лица было непроницаемым.
– Что мне сказать? – прошептала она.
– Как я тебе противен. Как я тебя заставил…
– Ты меня не заставлял. И ты мне не противен. – Она протянула руку, чтобы положить ее на его грудь, но Никос жестом запретил ей к нему прикасаться.
Хмыкнув, он вышел, хлопнув дверью.
Никос избегал ее следующие два дня.
Джорджия убеждала себя, что ей не стоит удивляться этому. Она не знала, почему ему так трудно дается близость, но, очевидно, на то была причина. Он жил на острове посреди океана, отказываясь посещать материковую Грецию даже ради визита к врачу.
Она нашла Никоса на вершине горы. Он бегал. Он не сразу увидел ее, и Джорджия некоторое время наблюдала за ним. Ее сердце разрывалось. Он был беспощаден к себе. Его страдания сбивали ее с толку.
Что произошло? И почему? Очевидно, он винит себя.
Увидев Джорджию, Никос резко остановился и снял наушники. Она услышала громкую, ритмичную рок-музыку.
Он вспотел. Его загорелые щеки слегка раскраснелись. Он посмотрел мимо нее, а затем ей в глаза:
– Как ты сюда попала?
– Я гуляла.
– Здесь длинный и крутой подъем.
– Я поднималась не торопясь. – Джорджия скрестила на груди руки, закрываясь от прохладного ветра.
В его взгляде не было ни света, ни тепла. Джорджия вспомнила день своего приезда на остров. Тогда Никос Панос показался ей хладнокровным, авторитарным и слегка враждебным.
Чтобы не расплакаться, она заставила себя улыбнуться:
– Я беспокоюсь о тебе, Никос.
– Тебе незачем обо мне беспокоиться, – сказал он. – Я не твоя забота.
– Вчера ночью мне приснился еще более страшный кошмар.
Резко подняв голову, Никос пристально взглянул на нее:
– Я был частью этого кошмара?
– Прошлой ночью да.
– Что я сделал?
У нее сдавило грудь, ей стало тяжело дышать.
– Ничего. – Он действительно не понимает или только делает вид? – Ты ничего не сделал, и в этом проблема. Ребенок плакал и плакал, а ты отказывался брать его на руки, а меня не было рядом, чтобы его успокоить…
– Значит, тебе приснился кошмар обо мне и моем сыне? – переспросил Никос.
Ее сердце болезненно сжалось.
– Я волнуюсь о тебе и о том, как все будет после того, как я уеду. Ты не можешь убегать от очевидного, Никос. Ты должен…
– Избавь меня от нотаций, женщина.
Джорджия шумно выдохнула. Никос определенно вел себя как средневековый мужлан. Он сердито смотрел на нее, стараясь запугать, но она не имела права сдаваться. Она должна настоять на своем не ради него, а ради ребенка.
– Я беспокоюсь. Меня волнует то, что я вижу. Иногда ты заботливый и внимательный, но временами, вот как сейчас, ты хладнокровный и отчужденный, и это пугает. Никос, я рисовала для ребенка совсем иную жизнь. – Джорджия видела, как он мрачнеет и поджимает губы. – Ты будешь отцом-одиночкой. Ты затворник. Ребенку будет здесь очень одиноко. Мне тревожно…
– Тревожно? – Никос непонимающе помотал головой.
Джорджия услышала резкие нотки в его тоне, и ее сердце заколотилось чаще. Она должна быть осторожнее, ведь она шагает по лезвию ножа.
– Ты должен признать, что станешь растить малыша в не совсем обычных условиях. На Камари вы останетесь с ним вдвоем.
– У меня есть персонал.
– Ну, если ты хочешь, чтобы они заменили ему бабушек, дедушек, дядей и тетушек, то…
– Они мои сотрудники.
Джорджия сглотнула ком в горле.
– Разве ты не хочешь, чтобы у твоего сына было много родственников? Разве не хочешь, чтобы его любили?
– Я буду его любить.
– Любовь нельзя выдавать порциями. Если у тебя возникнут проблемы, ты, возможно, отстранишься от ребенка, и он начнет страдать.
– Не надо думать, что произошедшее между тобой и мной как-то скажется на моем ребенке.
– Почему нет?
– Потому что у нас с ним все будет по-другому.
– Возможно. А может, и нет. Из того, что я узнала о тебе, я поняла: когда тебе захочется побыть в одиночестве, ребенок не получит достаточно любви. Я боюсь, что он будет чувствовать себя одиноким. Вокруг него должны быть любящие люди, Никос.
– Я вырос в традиционной семье. У моего сына будет все.
Джорджия ничего не ответила. Что она могла сказать?
Никос сдвинул черные брови:
– Ты не веришь мне.
Она пожала плечами, пытаясь сдержать разочарование:
– Детям необходимо общение. Они должны чувствовать себя в безопасности и знать, что их любят.
– Я обеспечу ему это.
– А вдруг с тобой что-нибудь случится? Кто останется с ребенком?
– Со мной ничего не случится.
– Ты не можешь этого знать. Ты не бог. Ты простой смертный…
– По-моему, тебе пора замолчать, Джорджия. Я не уверен, что ты можешь лезть в мои дела. Ребенок мой, а не твой. – Он задумчиво на нее уставился. – Или ты передумала?
Джорджию мучило сожаление. Она чувствовала себя виноватой. Как она могла подумать, что, зачав и выносив ребенка, так легко от него откажется?
– Я вынашиваю твоего сына, – сказала она ледяным тоном, – и я обязана его защищать.
– Но он мой сын, – повторил Никос, – не твой, и поэтому тебе незачем о нем волноваться. Ты отказалась от всех прав на него, когда взяла деньги. Ты подписала контракт. Ты отказалась от своих прав несколько месяцев назад, и ты их не вернешь.
От желания залепить ему пощечину у Джорджии чесались руки. Никос был непреклонным и невыносимым, его высокомерный тон соответствовал надменному выражению его лица.
Джорджии оставалось только стоять и выдерживать его взгляд, запрещая себе плакать и кричать. Она смотрела на Никоса снизу вверх, показывая ему, что она его не боится и никогда не испугается. Он должен понять, что он не всесилен. Он обычный человек. Несовершенный человек со сломленным духом и шрамами на лице, думающий, что он может контролировать Вселенную.
– Ты сердишься, – коротко произнес он.
– Я в ярости, – тихо согласилась Джорджия, ее голос дрожал. – И я обижена.
– Потому что я напомнил тебе очевидное? Заставил тебя признать правду?
– Потому что поцелуй в моей комнате изменил тебя, но ты, в свою очередь, выставил нечто прекрасное и замечательное чем-то некрасивым и отталкивающим. Мне было так хорошо, когда ты меня поцеловал и прикоснулся ко мне, а потом ты отстранился и превратился в настоящего монстра. Ты хочешь раздавить меня сейчас, но я тебе этого не позволю. Пусть я женщина и у меня не такое мощное телосложение, как у тебя, но я сильнее тебя. Я не сломаюсь. И я не позволю тебе сломать нашего сына.
Джорджия развернулась и почти побежала обратно на виллу.
Она любит этого ребенка. Он принадлежит ей.
Джорджия обрадовалась, что Никос не последовал за ней. Она просто хотела вернуться в свою комнату, запереть дверь и спрятаться от всех.
Но как только она добралась до своей комнаты, ее начало тошнить. Она бросилась в ванную комнату и склонилась над унитазом.
Ее рвало. Она плакала, схватившись за края унитаза, пытаясь отдышаться.
Джорджия вдруг подумала, что заключила договор с дьяволом. Она продала свою душу, чтобы ее сестра была материально обеспечена, но цена оказалась слишком высокой.
Она твердила себе, что ребенок ей не принадлежит, но получается, она все время лгала себе.
Это ее малыш. И она любит его. Ее душа разорвется на части, если она уедет с острова без ребенка.
– Это нехорошо. – Никос стоял в дверях ванной комнаты, его глубокий, резкий голос отражался от стен небольшого помещения.
Джорджия вытерла глаза рукавом.
– Ты выломал дверь? – хрипло спросила она.
– Я открыл ее ключом.
– Спасибо.
Он вышел из ванной комнаты и через минуту вернулся со стаканом воды, который протянул Джорджии:
– Прополощи рот и приходи в гостиную. Нам надо поговорить.
Она сделала, как он сказал. Когда она вышла, он указал ей на диван.
– Присядь.
Джорджия хотела ответить, чтобы он перестал ей приказывать, но у нее не было сил. Она опустилась на диванную подушку и поджала под себя ноги.
Никос повернулся к ней, положив руки на бедра.
– Мне не нравится, когда ты в таком состоянии. Ты можешь навредить…
– …ребенку. Я знаю. – Джорджия вздернула подбородок. – Я знаю об этом и не хочу, чтобы ты мне об этом напоминал.
Никос стиснул зубы:
– Я хотел сказать, что это навредит тебе. Я имел в виду тебя.
Джорджия не знала, как ответить. Она просто смотрела на него, с трудом сдерживая разбушевавшиеся эмоции.
– Что происходит? – выдавил Никос. – Я не понимаю.
– Что ты хочешь понять? Ты целуешь меня, а потом сбегаешь. Если я беспокоюсь о тебе, ты заявляешь, что это не мое дело.
Он что-то пробормотал себе под нос. Джорджия не разобрала его слов и даже не поняла, говорит ли он по-английски.
– Что ты сказал? – спросила она.
– Не важно.
– А по-моему, важно. Я думаю, тебе пора поговорить со мной, Никос. Не орать на меня, не стыдить, не запугивать и не ругать. А просто поговорить.
– Из меня плохой собеседник.
– Тебе следует практиковаться. Если не ради меня, то ради своего сына. С ним надо будет разговаривать и слушать его. Ты не должен отгораживаться от него, когда почувствуешь, что находишься в опасном положении…