В тот же день он приказал расклеить следующее воззвание:
"Римляне!
Я обещал вам возвратиться в Рим не позднее как через двадцать дней; свое слово я выполнил, возвратившись на семнадцатый день.
Армия неаполитанского деспота осмелилась вступить в сражение с французским войском.
Достаточно оказалось одного боя, чтобы разгромить ее, и с высоты ваших крепостных стен вы можете наблюдать, как остатки ее бегут к Неаполю, опережая наши победоносные войска.
Три тысячи убитых и пять тысяч раненых полегли вчера на поле сражения в Чивита Кастеллано; погибшие будут с почестями погребены на самом поле сражения, о раненых позаботятся как о братьях, ведь в глазах Предвечного, создавшего людей, все они братья.
Наши трофеи состоят из пяти тысяч пленных, восьми знамен, сорока двух пушек, восьми тысяч ружей, множества боеприпасов, снаряжения, лагерных принадлежностей и, наконец, из казны неаполитанской армии.
Неаполитанский король бежит в свою столицу, куда он прибудет с позором, встреченный проклятиями своего народа и всеобщим презрением.
Господь, покровитель воинства, еще раз благословил начатое нами дело. Да здравствует Республика!
Шампионне".
В тот же день в Риме было восстановлено республиканское правительство; консулы Маттеи и Дзаккалоне, так чудесно избежавшие смерти, вступили в свои прежние должности, а на месте могилы Дюфо, разрушенной, к позору человечества, римским населением, воздвигли саркофаг, в котором не было благородных останков (они были выброшены псам), и просто начертали это доблестное имя.
Как и объявил Шампионне, неаполитанский король бежал. Но, поскольку некоторые стороны его причудливого характера остались бы неизвестны, если бы мы ограничились сообщением об этом факте, как это сделал Шампионне в своем воззвании, мы просим у читателей позволения сопутствовать королю в его бегстве.
У подъезда театра Арджентина Фердинанда ждал экипаж, и король бросился в него вместе с Макком, крикнув д’Асколи, чтобы тот присоединился к ним.
Макк почтительно занял место на передней скамейке.
— Садитесь позади, генерал, — сказал ему Фердинанд, который и тут не мог отказаться от обычной своей иронии, не понимая, что в данном случае смешон и сам. — Вам, кажется, придется еще пятиться немалый путь, а потому не надо этого делать, пока нет крайней необходимости.
Макк вздохнул и пересел к королю.
Герцог д’Асколи поместился на передней скамейке.
Около дворца Фарнезе на минуту остановились; из Вены прибыл курьер с депешей австрийского императора; король поспешно вскрыл ее и прочитал:
"Превосходнейший брат мой, кузен, дядя, тесть, свойственник и союзник!
Позвольте мне сердечно поздравить Вас с успехом Ваших войск и с Вашим триумфальным въездом в Рим…"
Король не стал читать дальше.
— Да, нечего сказать, — заметил он, — депеша подоспела вовремя.
И он сунул ее в карман.
Потом, осмотревшись вокруг, спросил:
— Где курьер, который привез депешу?
— Я здесь, государь, — сказал курьер, подходя к королю.
— Ах, это ты, друг мой? Вот тебе за труды, — сказал король, отдавая ему свой кошелек.
— Ваше величество соблаговолит оказать мне честь, доверив мне ответ для моего августейшего государя?
— Разумеется; но я дам тебе ответ устно, так как у меня нет времени писать. Не правда ли, Макк, у меня нет времени?
Макк склонил голову.
— Не беспокойтесь, — отвечал курьер, — я ручаюсь вашему величеству за свою память, она у меня отличная.
— Значит, ты уверен, что передашь своему августейшему монарху то, что я тебе скажу?
— Слово в слово.
— Так вот, скажи ему от моего имени, — понимаешь: от моего имени…
— Слушаю, государь.
— Скажи ему, что его брат и кузен, дядя и тесть, свойственник и союзник король Фердинанд — осел.
Курьер в ужасе отшатнулся.
— Не меняй ни слова, — продолжал король, — и таким образом ты произнесешь величайшую истину, когда-либо изреченную тобою.
Курьер отошел ошеломленный.
— А теперь, когда я сказал его величеству австрийскому императору все, что должен был ему сообщить, — в дорогу!
— Осмелюсь обратить внимание вашего величества, — сказал Макк, — что ехать через римскую равнину в экипаже небезопасно.
— А как, по-вашему, мне ее пересечь? Пешком идти?
— Нет, ехать верхом.
— Верхом? А почему верхом?
— Потому что в экипаже вашему величеству придется ехать по дорогам, верхом же ваше величество при надобности может следовать по полям. Такой прекрасный наездник, как ваше величество, и притом на хорошем коне, может не опасаться нежелательной встречи.
— Ах, malora![81] — воскликнул король. — Значит, такая встреча может приключиться?
— Это маловероятно, но я все же должен обратить внимание вашего величества на то, что подлые якобинцы осмелились объявить, что, попадись король в их руки…
— Что тогда?
— Они повесят его на первом же фонаре — если это произойдет в городе, на первом же попавшемся дереве — если это случится в открытом поле.
— Fuimmo, д’Асколи! Fuimmo![82] Что вы там копаетесь, бездельники? Пару лошадей! Пару лошадей! Да самых лучших! А то, чего доброго, разбойники так и поступят, как грозятся. Но не можем же мы ехать верхом до самого Неаполя?
— Не можете, конечно, государь, — отвечал Мак. — В Альбано вы наймете первую же попавшуюся почтовую карету.
— Вы правы, — согласился король и, повернувшись к лакею, приказал: — Подай сюда сапоги! Не ехать же мне в почтовой карете в шелковых чулках. Подай сапоги, слышишь, бездельник?
Лакей бросился вверх по дворцовой лестнице и вернулся с парой высоких сапог.
Фердинанд переобулся в экипаже, уже не думая о своем друге д’Асколи, словно его и вовсе не существовало.
Он еще только натягивал второй сапог, как привели двух лошадей.
— На коня, д’Асколи! На коня! — сказал Фердинанд. — Что ты там копаешься в экипаже? Ты, кажется, уснул, прости Господи!
— Десять человек охраны и плащ для его величества! — крикнул Макк.
— Да, — сказал король, садясь на лошадь, — десять человек охраны и плащ для меня!
Ему подали темного цвета плащ, который он и надел.
Макк тоже сел на коня.
— Я буду спокоен, только когда увижу, что ваше величество выехали за городские стены, а потому прошу у вашего величества разрешения проводить вас до ворот Сан Джованни.
— Вы думаете, генерал, что в городе мне грозит какая-то опасность?
— Предположим… хотя это трудно предположить…
— Черт возьми, — воскликнул король, — а все же предположим!
— Предположим, что Шампионне успел предупредить коменданта замка Святого Ангела и что якобинцы следят за воротами.
— Это возможно, — воскликнул король, — вполне возможно! Так едем же!
— Едем! — согласился Макк.
— Но куда же вы, генерал?
— Я веду вас, государь, к единственным городским воротам, где вас не могут ожидать, потому что они выходят на дорогу, ведущую в противоположную сторону от Неаполя; я имею в виду Народные ворота, они, кстати, ближайшие отсюда. Нам важно выбраться из Рима как можно скорее; выехав из города, мы проедем вдоль земляного вала и четверть часа спустя окажемся у ворот Сан Джованни.
— Французы, видно, хитрющие бестии, если им удалось одолеть такого молодца, как вы, генерал.
Беседуя так, они доехали до конца Рипетты.
Король остановил лошадь Макка, поймав ее за повод.
— Смотрите-ка, генерал, — сказал он, — какие-то люди валом валят в город через Народные ворота. Кто это?
— Если бы можно было пройти за пять часов тридцать миль, я сказал бы, что это бегут солдаты вашего величества.
— Они и есть, генерал. Они и есть. Ах, вы плохо знаете этих молодцов: когда речь идет о том, как бы спастись, у них на пятках вырастают крылья.
Король не ошибся — то был головной отряд бегущей армии; неаполитанцы мчались со скоростью более двух льё в час и теперь уже начали вступать в Рим. Король проехал мимо них, подняв воротник плаща, и они его не узнали.
Выехав за город, кавалькада повернула направо вдоль крепостной стены Аврелиана, миновала ворота Сан Лоренцо, потом ворота Маджоре и добралась, наконец, до знаменитых ворот Сан Джованни, где королю за семнадцать дней до этого были так торжественно поднесены ключи от города.
— А теперь, государь, вот дорога, — сказал Макк. — Через час вы достигнете Альбано, а там уже будете вне опасности.
— Вы покидаете меня, генерал?
— Ваше величество, долг предписывал мне прежде всего позаботиться о короле. Теперь мой долг — заботиться об армии.
— Хорошо. Желаю успеха. Но, как бы ни сложились обстоятельства, мне хотелось бы, чтобы вы помнили: я не желал войны, не я оторвал вас от дел — если таковые были у вас в Вене — и вызвал в Неаполь.
— Увы, это совершеннейшая правда, ваше величество, и я готов свидетельствовать, что все случилось по воле королевы. А теперь — да хранит вас Бог!
Макк поклонился королю и послал лошадь в галоп, направляясь обратно по той же дороге.
— А ты, — прошептал король, вонзая шпоры в бока лошади и гоня ее во весь опор в сторону Альбано, — а ты отправляйся ко всем чертям, идиот!
Как видите, со времени Государственного совета король не изменил мнения о своем главнокомандующем.
Несмотря на все старания десяти солдат, сопровождавших короля и герцога д’Асколи, им пришлось значительно отстать от знатных всадников, у которых лошади были гораздо лучше, не говоря уже о том, что король, охваченный страхом, не склонен был мешкать. К тому же надо заметить, что, сколь бы высокого мнения ни придерживался Фердинанд относительно своих подданных, он не считал этот эскорт достаточным, в случае если в пути встретится опасность. Когда король и его спутник достигли подъема к Альбано, десять солдат из охраны уже давно повернули обратно.