— Возьмите, мой дорогой, — сказал Николино, вынув из кармана три золотые монеты, — вы растрогали меня. Вот вам двенадцать дукатов. Пусть не говорят, что вас побеспокоили зря.
Маэстро Донато и его подручные поклонились.
Тут Николино повернулся в сторону Роберто Бранди, который решительно не понимал, что здесь произошло, и сказал:
— Разве вы не слышали, комендант? Господин фискальный прокурор приказал вам отвести меня обратно в тюрьму.
И, став между солдатами, что привели его сюда, он вышел из комнаты пыток и отправился обратно в камеру.
Читатель, вероятно, ждет объяснения, почему так изменился в лице маркиз Ванни, когда он читал записку князя де Кастельчикала, и что заставило его отложить пытку.
Объяснение очень простое. Достаточно познакомить читателя с содержанием этой записки. Вот оно:
"Минувшей ночью прибыл король. Неаполитанская армия разбита. Недели через две здесь появятся французы.
Князь де Кастельчикала".
Ванни решил, что, если французы войдут в Неаполь через две недели, не время пытать заключенного, чья вина состояла лишь в том, что он сторонник французов.
Что же касается Николино, которому, при всем его мужестве, грозило страшное испытание, то он возвратился в камеру № 3, еще не зная, по какой счастливой случайности он отделался так дешево.
LXIIIАББАТ ПРОНИО
Почти в то же время, когда фискальный прокурор Ванни приказал отвести Николино в камеру, кардинал Руффо, исполняя обещание, данное королю прошлой ночью, появился у дверей его апартаментов.
Слугам было приказано тотчас впустить его, и он беспрепятственно прошел к Фердинанду.
Король как раз беседовал с незнакомцем лет сорока. В человеке этом можно было распознать аббата по еле заметной тонзуре, тонувшей в кипе его черных волос. А сложен он был богатырски и, казалось, создан скорее чтобы носить мундир карабинера, чем рясу духовного лица.
Руффо при виде неизвестного отступил на шаг:
— Простите, государи но я думал, что застану вас в одиночестве.
— Входите, входите, дорогой кардинал, — ответил король, — вы отнюдь не лишний. У меня аббат Пронио.
— Прошу прощения, государь, — сказал Руффо, улыбаясь, — но я незнаком с аббатом Пронио.
— И я был незнаком, — ответил король. — Аббат вошел за минуту до вас, он прибыл по поручению моего духовника монсиньора Росси, епископа Никосийского. Господин аббат только начал мне объяснять, по какому поводу он сюда прибыл; теперь он поведает об этом нам обоим, вместо того чтобы рассказывать мне одному. Знаю только, что, судя по немногим словам, сказанным господином аббатом, он говорит прекрасно, а действовать обещает еще лучше. Изложите же ваше дело; не беспокойтесь, господин кардинал — мой друг.
— Мне это известно, государь, — сказал аббат, кланяясь кардиналу, — и даже один из лучших.
— Если я не имею чести знать господина аббата Пронио, то он, как видите, наоборот, знает меня.
— А кто же не знает вас, господин кардинал, вас — создателя укреплений Анконы, вас — изобретателя печи для накаливания ядер?
— Вот вы и попались, любезный кардинал! Вы ожидали комплиментов насчет вашего красноречия и благочестия, а вас хвалят за ратные подвиги.
— Да, государь. И жаль, что Богу не угодно было, чтобы вы доверили командование вашей армией его преосвященству, а не австрийскому хвастуну.
— Вы сейчас изрекли великую истину, аббат, — сказал король, положив руку на плечо Пронио.
Руффо поклонился.
— Но я полагаю, — заметил он, — что господин аббат пожаловал сюда не только для того, чтобы изрекать истины, которые мне позволено будет принять за лесть.
— Вы правы, ваше преосвященство, — ответил Пронио, кланяясь в свою очередь, — но истина, которую время от времени повторяют, когда для этого представляется случай, хотя подчас и вредит тому, кто неосторожно ее высказывает, ни в коей мере не может повредить королю, если он ее выслушивает.
— Вы весьма проницательны, сударь, — заметил Руффо.
— Вот и мне так показалось, — сказал король, — а между тем он всего лишь аббат, в то время как у меня в королевстве — к стыду моего министра вероисповеданий — столько ослов в сане епископов!
— Но все это не объясняет присутствия аббата около вашего величества.
— Объясните же, аббат, объясните! Кардинал напоминает мне, что у меня есть дело. Слушаем вас, аббат.
— Я буду краток, государь. Вчера, в девять часов вечера, я зашел к своему племяннику; он почтмейстер.
— Так, так, — молвил король, — я все думал, где я видел вас? Теперь вспомнил — именно там.
18-2364
— Воистину так, государь. За десять минут до моего прихода проехал курьер, который заказал лошадей, причем предупредил почтмейстера: "Торопитесь, это для весьма важной персоны". И он уехал, смеясь. Мне стало любопытно узнать, что же это за знатная особа: когда кабриолет остановился, я подошел поближе и, к великому своему изумлению, узнал короля.
— Он узнал меня, но ничего не спросил. Уж одно это похвально с его стороны, не правда ли, преосвященнейший?
— Я отложил вопрос до сегодняшнего утра, государь, — сказал аббат, кланяясь.
— Продолжайте, продолжайте! Видите — кардинал слушает вас.
— С величайшим вниманием, государь.
— Король, о котором всем известно, что он находится в Риме, возвращается в кабриолете, без свиты, в сопровождении только одного придворного, одетого в королевский мундир, в то время как на короле мундир этого придворного! Это целое событие!
— Да еще какое! — заметил Фердинанд.
— Я расспросил кучеров в Фонди, и они, от кучера к кучеру добравшись до кучеров в Альбано, узнали, что произошло большое сражение, неаполитанцы разгромлены и король… Как бы сказать это, государь?.. — спросил, почтительно кланяясь, аббат… — И король…
— Драпанул!.. Ах, простите, я забыл, что вы лицо духовное.
— И вот меня стала преследовать мысль, что если неаполитанцы действительно бегут, то все они бегут к Неаполю и, следовательно, существует только один способ остановить французов, которые, если не преградить им путь, ринутся по пятам за неаполитанцами.
— Что же это за способ? — спросил Руффо.
— Надо поднять на ноги население Абруцци и Терра ди Лаворо и, раз уже нет армии, чтобы приостановить наступление французов, надо противопоставить им народ.
Руффо взглянул на Пронио.
— Да вы какой-то гений, господин аббат? — спросил Руффо.
— Как знать, — отвечал аббат.
— Мне кажется, что так оно и есть, государь.
— Дайте ему высказаться, дайте высказаться, — вмешался король.
— Так вот, сегодня утром я взял у племянника лошадь и помчался во весь опор в Капуа. В почтовой конторе Капуа я узнал, что король в Казерте; я направился в Казерту и смело подошел ко дворцу, представившись посланцем монсиньора Росси, никосийского епископа и духовника его величества.
— Вы знакомы с монсиньором Росси? — перебил Руффо.
— Я никогда не видел его, — ответил аббат, — но я надеялся, что король простит меня, принимая во внимание мои добрые намерения.
— Черт возьми! Конечно, я вас прощаю! — сказал король. — Преосвященнейший, сейчас же дайте ему отпущение грехов!
— Теперь, ваше величество, вам все известно, — продолжал Пронио. — Если король одобряет мой план восстания, то за этим дело не станет. Я призову народ к священной войне: не пройдет и недели, как я подниму всю страну от Акуилы до Теано.
— И вы совершите это один? — спросил Руффо.
— Нет, монсиньор. Я привлеку еще двух человек.
— Кто они такие?
— Один из них — Гаэтано Маммоне, более известный под прозвищем "Мельник из Соры".
— Я, кажется, слышал это имя в связи с убийством этих двух якобинцев делла Торре? — спросил король.
— Возможно, государь, — ответил аббат Пронио. — Редко случается, чтобы Гаэтано Маммоне не оказался около места, где кого-то убивают. Он чует кровь издали.
— Вы знакомы с ним? — уточнил Руффо.
— Мы друзья, ваше преосвященство.
— А кто второй?
— Молодой разбойник, подающий великие надежды, государь. Зовут его Микеле Пецца, но он называет себя Фра Дьяволо, вероятно принимая во внимание, что нет никого хитрее монаха и хуже черта. В двадцать один год он уже атаман шайки человек в тридцать, которая орудует в горах Миньяно. Он влюбился в дочь каретника из Итри и, как положено, посватался к ней; ему отказали. Тогда он честно предупредил своего соперника по имени Пеппино, что убьет его, если тот не отступится от Франчески — так зовут девушку. Соперник не уступил, и Микеле Пецца рассчитался с ним, как обещал.
— То есть убил? — спросил Руффо.
— В самый день свадьбы выстрелом из ружья с расстояния в сто шагов, среди большого скопления народа, но никого не задел.
— Вы знаете его?
— Он большой грешник, ваше преосвященство. Недели две тому назад он вместе с шестью самыми отчаянными товарищами проник ночью в сад, выходящий к подножию горы, оттуда — в дом отца Франчески, похитил 18*девушку и увез ее к себе. Видно, мой шалопай знает секрет, как приворожить женщину. Франческа, прежде любившая Пеппино, теперь обожает Фра Дьяволо и разбойничает вместе с ним, словно всю жизнь только этим и занималась.
— И таких-то людей вы рассчитываете привлечь к делу? — спросил король.
— Государь, с помощью семинаристов народ не поднимешь.
— Аббат прав, государь, — сказал Руффо.
— Допустим. А такими средствами вы рассчитываете преуспеть?
— Ручаюсь за успех.
— И вы поднимаете Абруцци, Терра ди Лаворо?
— Подниму всех — от детей до стариков. Я всех знаю, и все знают меня.
— Не слишком ли вы уверены в успехе, дорогой аббат? — усомнился кардинал.
— Уверен до такой степени, что предлагаю вашему преосвященству расстрелять меня в случае неудачи.
— Итак, вы полагаете, что ваш друг Гаэтано Маммоне и грешник Фра Дьяволо станут вашими помощниками?
— Я убежден, что они станут такими же командирами, как я: они не хуже меня, и я не лучше их. Лишь бы король соблаговолил подписать мне и моим друзьям полномочия, чтобы доказать крестьянам, что мы действуем от его имени; все остальное я беру на себя.