Но вот раздался барабанный бой, четыре оркестра, расположенные по углам площади, грянули одновременно, окна дворца распахнулись, и балконы наполнились зрителями; в центральном появились королева, наследный принц, принцесса Калабрийская, принцы и принцессы из королевской семьи, сэр Уильям и леди Гамильтон, а также Нельсон, Трубридж и Болл и наконец все семь министров. Другие балконы были заняты фрейлинами, камергерами, дежурными адъютантами и теми, кто так или иначе был причастен ко двору. И в это же время, встреченный неистовыми криками, оглушительными "ура", в пролете главных ворот дворца появился на коне сам король, а рядом с ним принцы Саксонский и Филиппстальский; за ним следовали доверенный адъютант короля маркиз Маласпина, которого мы уже видели возле Фердинанда на флагманской галере, и личный его друг герцог д’Асколи, с которым мы познакомились тогда же; король заявил, что не поедет на войну без него, и герцог, хотя и не имел никакого воинского звания, с радостью согласился сопутствовать монарху.
Верхом король несколько выигрывал по сравнению с тем, как он выглядел обычно, к тому же он и герцог де Роккаромана были лучшими наездниками во всем королевстве. Фердинанд, хотя и держался несколько сгорбившись, на коне был особенно изящен.
Но не успели еще всадники выехать из ворот, как — то ли случайно, то ли это было предзнаменование — его лошадь, обычно надежная и покорная, шарахнулась в сторону так резко, что всякий другой вылетел бы из седла; потом конь, не желая выйти на площадь, так поднялся на дыбы, что чуть было не опрокинулся навзничь, но король, натянув уздечку, тут же сильно его пришпорил, и животное одним прыжком, словно преодолев какое-то невидимое препятствие, оказалось на площади.
— Дурной знак! — шепнул герцогу д’Асколи маркиз Маласпина, острослов и забияка. — Древний римлянин воротился бы.
Но король, у которого было достаточно современных предрассудков, чтобы считаться с древними, которых он, впрочем, и не знал, с улыбкой на устах, гордый тем, что выказал свою ловкость такому скопищу народа, на полном скаку ворвался в круг, образованный генералами для его встречи. На короле был блестящий австрийский фельдмаршальский мундир со множеством орденов и орденских лент. На шляпе его развевался султан, своей белизной и пышностью способный поспорить с тем, что некогда украшал шлем его предка Генриха IV в сражении при Иври, но теперь армии придется следовать за этим султаном не по пути славы и победы, как тогда, когда войска видели перед собой султан победителя герцога Майенского, а по дороге поражения и позора.
При появлении короля, как мы уже сказали, возгласы, приветствия, крики "ура" грянули подобно грому. Фердинанд, гордый своим триумфом, в те минуты, должно быть, отчасти уверовал в себя; он повернул коня, чтобы стать лицом к королеве, и приветствовал ее, сняв шляпу.
Тут на всех балконах возникло оживление, зазвучали приветственные возгласы, платочки полетели в воздух, дети стали протягивать к королю руки; к этой демонстрации, захватившей каждого присутствующего, присоединилась толпа, а затем и расцвеченные флагами корабли на рейде и грохочущие крепостные орудия.
В то же время по склону арсенала стали подниматься, оглушительно и воинственно громыхая, двадцать пять пушек с фургонами и прислугой, предназначенные для центральной части армии, той, во главе которой должны были ехать король и генерал Макк; далее следовала армейская казна в повозках с железными кузовами.
На церкви святого Фердинанда пробило одиннадцать.
Настало время отправляться, а говоря точнее, армия уже запаздывала на час: отъезд был назначен на десять.
Королю хотелось закончить парад эффектно.
— Дети мои! — крикнул он, протягивая руки к балкону, где находились вместе с юными принцессами принцы Леопольдо и Альберто.
То были младшие сыновья монарха: любимцу королевы, Леопольдо, ставшему впоследствии принцем Салернским, было девять, Альберто, любимцу короля, — шесть лет, но дни его уже были сочтены.
Оба мальчика, услышав слова Фердинанда, сбежали с балкона, устремились вниз, увлекая за собою своих воспитателей и, обогнав их на лестнице, понеслись к главным воротам, а оттуда с детской беззаботной отвагой пробрались среди лошадей и подбежали к отцу.
Король одного за другим поднял мальчиков на руки и поцеловал.
Потом он показал их народу, громко крикнув, так что находившиеся в первых рядах услышали его и могли передать дальше:
— Поручаю их вам, друзья мои! После королевы это мое самое большое сокровище в мире.
Он передал детей воспитателям и добавил, вынимая саблю тем самым жестом, который показался ему столь нелепым, когда его сделал Макк:
— А я — я пойду, чтобы ради вас либо победить, либо умереть.
Эти слова вызвали еще больший восторг; юные принцессы плакали, королева поднесла к глазам платок, герцог Калабрийский воздел руки к небесам, как бы призывая на отца благословение Божье, воспитатели взяли маленьких принцев на руки и, несмотря на их крики, унесли, в толпе загремело "ура!" и многие зарыдали.
Желанный эффект был достигнут; оставаться на площади долее значило бы ослабить его; трубачи заиграли сигнал к выступлению и тронулись с места; небольшой отряд кавалерии, стоявший на площади Святого Фердинанда, последовал за ними и выстроился во главе колонны; за кавалерией, отделенный от окружающих большим пространством, ехал король; он приветствовал народ, а народ отвечал ему возгласами "Да здравствует Фердинанд Четвертый!", "Да здравствует Пий Шестой!", "Смерть французам!".
Макк и весь генералитет последовали за королем, а за генералитетом — остальные воинские части и толпа.
Прежде чем уехать с Дворцовой площади, король в последний раз обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на королеву и детей.
Потом он направился по длинной улице Толедо, по площади Меркателло, мимо Порт’Альба и по площади Пинье, оказался на дороге в Капуа, где его свите предстояло сделать первую остановку, в то время как сам он собирался заехать в Казерту, чтобы там по-настоящему проститься с женою и детьми и в последний раз навестить своих кенгуру. А больше всего король сожалел об оставленных в Неаполе яслях, которые он не успел завершить.
За городом его ожидал экипаж. Фердинанд сел в него вместе с герцогом д’Асколи, генералом Макком, маркизом Маласпина, и они поехали в Казерту. Там им надо было спокойно ждать королеву, всю королевскую семью и придворных, которые должны были прибыть двумя часами позже. А на другой день ожидался отъезд государя в армию, означавший подлинное начало войны.
XLVIIIНЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИСТОРИИ
Хотя мы отнюдь не претендуем на роль историка этой кампании, нам все же приходится последовать за королем Фердинандом в его триумфальном шествии хотя бы до Рима и отметить важнейшие события этого похода.
Армия короля Обеих Сицилий уже месяц как расположилась на постой. Она состояла из трех корпусов: 22 000 солдат раскинули лагерь в Сан Джермано, 16 000 — в Абруцци, 9 000 — в долине Сессы, не считая 6 000 в Гаэте, которым предстояло образовать арьергард, как только первые три корпуса двинутся в поход, и, наконец, 8 000 готовились отплыть в Ливорно во главе с генералом Назелли. Король должен был прибыть на театр военных действий вместе с первым корпусом, второй корпус выступал под началом генерала Мишеру, третий — генерала де Дама.
Как уже было сказано, первый корпус вел генерал Макк.
Итак, пятьдесят две тысячи воинов, не считая корпуса Назелли, шли против генерала Шампионне и его девяти-десяти тысяч солдат.
Королева и Эмма Дайонна провели в лагере Сан Джермано четыре дня. Верхом на норовистых конях, в амазонках, они красовались своей ловкостью, приняли парад первого корпуса армии и всеми возможными средствами расточая офицерам ласковые слова и милые улыбки, а солдатам — двойное суточное довольствие и вино, старались воодушевить армию и наконец расстались с нею, предсказывая победу. В то время как королева, Эмма Дайонна, сэр Уильям Гамильтон, Горацио Нельсон, посланники и бароны, приглашенные на эти воинственные торжества, вернулись в Казерту, был дан сигнал, и армия выступила в поход из трех различных пунктов в один и тот же день, один и тот же час.
Мы знаем, какие распоряжения получил генерал Макдональд от генерала Шампионне во дворце Корсини, когда, если помнит читатель, туда последовательно прибыли французский посол и граф ди Руво. Распоряжения состояли в том, чтобы в случае наступления неаполитанцев оставить все крепости и позиции. Поэтому нет ничего удивительного, что при приближении короля Фердинанда вся французская армия стала отступать.
Генерал Мишеру, занимавший правый фланг во главе десяти тысяч солдат, переправился через Тронто, подгоняя незначительный французский гарнизон, стоявший в Асколи, и по Эмилиевой дороге двинулся в направлении Порто де Фермо; генерал де Дама, занимавший левый фланг, направился по Аппиевой дороге, а король, командовавший центральным корпусом, вышел из Сан Джермано и, как наметил Макк в своем плане кампании, двинулся на Рим по дороге, идущей через Чепрано и Фрозиноне.
Королевский корпус прибыл в Чепрано около девяти часов утра, и король остановился в доме синдика, чтобы позавтракать. После завтрака генерал Макк, которому король по отбытии из Сан Джермано оказывал честь, приглашая его к столу, попросил разрешения позвать своего адъютанта майора Райзака.
То был молодой австриец, на вид лет двадцати семи, весьма образованный, владевший французским языком как своим родным; ему очень шел изящный мундир. Он немедленно явился на зов начальника.
Офицер почтительно поклонился сначала королю, потом своему генералу и стал ждать приказаний.
— Государь, — сказал Макк, — по обычаям войны и особенно среди порядочных людей принято предупреждать врага, когда собираешься его атаковать. Поэтому я считаю своим долгом уведомить республиканского генерала, что мы перешли границу.
— Вы говорите, что таков обычай? — спросил король.