— Да, государь.
— В таком случае предупредите, генерал, предупредите.
— К тому же, узнав, что мы движемся со значительными силами, он, быть может, отступит.
— Это было бы весьма любезно с его стороны, — заметил король.
— Значит, вы разрешаете, ваше величество?
— Еще бы! Конечно, разрешаю.
Макк энергичным движением развернулся вместе со стулом и, облокотившись на стол, сказал:
— Майор Ульрих, подойдите к конторке и пишите.
Майор взял в руки перо.
— Пишите, — продолжал Макк, — самым красивым почерком, а то республиканский генерал, к которому мы обращаемся, пожалуй, не научился разбирать скоропись; генерально говоря, эти господа не очень-то сильны в грамоте, — продолжал Макк, смеясь над своей остротой, — так, чего доброго, генерал не отступит и сошлется на то, что не понял меня, а это нежелательно.
— Если письмо адресовано генералу Шампионне, ваше превосходительство, думаю, можно не опасаться на этот счет, — заметил адъютант. — Я слышал, что это один из самых образованных людей во французской армии. Но я все же готов выполнить приказание вашего превосходительства.
— И это лучшее, что вы можете сделать, — возразил Макк, несколько задетый замечанием молодого человека, и с осуждением покачал головой.
Майор приготовился писать.
— Ваше величество доверяет мне составить это письмо? — спросил Макк у короля.
— Конечно, конечно, — ответил король, — тем более если бы я сам написал вашему гражданину генералу, то, как он ни учен, он, пожалуй, не разобрал бы моего почерка.
— Пишите, майор, — сказал Макк.
И он продиктовал следующее письмо или, вернее, ультиматум, не приведенный ни в одном историческом сочинении, который мы списываем с копии, посланной королеве как образцовый пример дерзости и спеси.
"Господин генерал,
объявляю Вам, что сицилийская армия, которою я имею честь командовать подлинным руководством короля, только что перешла границу, с тем чтобы завладеть Папской областью, взбунтовавшейся и захваченной после Кампоформийского мира, причем этот бунт и захват не были признаны ни королем Обеих Сицилий, ни его августейшим союзником императором и королем. Поэтому я требую, чтобы Вы без малейшего промедления отвели в Цизальпинскую республику французские войска, пребывающие в Папской области и в других занятых ими местах. Генералам, командующим отдельными частями армии короля Обеих Сицилий, дано твердое указание не начинать военных действий там, где французские войска отступят согласно моему требованию, но применить силу, если они окажут сопротивление.
Кроме того, заявляю Вам, гражданин генерал, что буду считать враждебным актом, если французские войска ступят на землю великого герцога Тосканского. Жду Вашего незамедлительного ответа и прошу не позже чем через четыре часа по получении этого письма отправить ко мне обратно майора Райзака, которого я к Вам посылаю. Ответ должен быть положительный и твердый. Что же касается требования покинуть Папскую область и не вступать в великое герцогство Тосканское, отрицательный ответ будет сочтен за объявление Вами войны и его величество король Обеих Сицилий сумеет с оружием в руках поддержать справедливые требования, с которыми я к Вам обращаюсь от его имени.
Имею честь, и пр.".
— Готово, ваше превосходительство, — сказал молодой офицер.
— У вашего величества нет замечаний? — обратился Макк к Фердинанду.
— Вы сами подпишетесь, не правда ли?
— Конечно, государь.
— Ну, в таком случае…
И он пояснил недосказанное красноречивым жестом, пожав плечами и как бы говоря: "Делайте как знаете".
— Да, в общем, только так и пристало нам, людям родовитым и благородным, разговаривать с санюолотами-республиканцами.
И, взяв из рук майора перо, Макк подписался; потом, возвращая письмо, сказал:
— Теперь надпишите адрес.
— Соблаговолите продиктовать также и адрес, ваше превосходительство, — попросил молодой офицер.
— Как? Теперь вы уж и адрес не можете написать самостоятельно?
— Я не знаю, как написать: "господину генералу" или "гражданину генералу".
— Пишите "гражданину", — отвечал Макк, — зачем называть этих людей иначе, если они сами себя так величают?
Молодой человек надписал адрес, запечатал письмо и встал.
— А теперь, сударь, — сказал Макк, — садитесь на коня и как можно скорее доставьте это письмо французскому генералу. Я даю ему, как вы заметили, время на размышление. Вы можете подождать его решения четыре часа, но ни минуты дольше. Что же касается нас, то мы продолжим марш; на обратном пути вы застанете нас, вероятно, между Ананьи и Вальмонтоне.
Молодой человек поклонился генералу и королю и отправился исполнять поручение.
Первый же французский сторожевой пост у Фрозиноне задержал его; но, когда он назвал себя генералу Дюгему, руководившему отступлением на этом участке, и показал депешу, которую он вез Шампионне, генерал приказал его пропустить. Преодолев это препятствие, посланец продолжал путь в Рим, куда и прибыл на другой день около десяти утра.
У ворот Сан Джованни его снова задержали, но, как только он предъявил депешу, французский офицер, начальник сторожевого поста, осведомился у молодого майора, знает ли он Рим, и получив отрицательный ответ, прикомандировал к нему солдата, чтобы тот проводил его ко дворцу генерала.
Шампионне возвращался с прогулки по крепостному валу или, вернее, вокруг вала, которую он совершал вместе с адъютантом Тьебо, самым любимым своим офицером после Сальвато, и с военным инженером Эбле, прибывшим в Рим всего лишь за два дня до того. А у ворот дворца Корсини Шампионне ожидал какой-то крестьянин, судя по одежде — житель древней провинции Самний.
Генерал спешился и подошел крестьянину, сразу догадавшись, что у этого человека дело именно к нему. Тьебо хотел было удержать Шампионне, ибо была еще свежа память об убийствах Бассвиля и Дюфо. Но генерал отстранил адъютанта и подошел к крестьянину.
— Откуда ты? — спросил он.
— С юга, — отвечал самнит.
— Пароль знаешь?
— У меня их два: Napoli и Roma[69].
— А поручение у тебя устное или письменное?
— Письменное.
И он подал генералу конверт.
— Все от того же лица?
— Не могу знать.
— Нужен ответ?
— Нет.
Шампионне вскрыл письмо; оно было написано пять дней тому назад. Он прочел:
"Раненому лучше: вчера он в первый раз встал с постели и прошелся несколько раз по комнате, опираясь на руку своей сестры милосердия. Если не будет допущено грубой неосторожности, можно поручиться за его жизнь".
— Браво! — воскликнул генерал.
И снова погрузился в чтение.
"Одного из наших предали; как полагают, он заключен в форт Сант’Эльмо; за его жизнь следует опасаться, но опасаться за наше дело нечего: это благороднейший юноша, он скорее даст разрубить себя на куски, чем что-нибудь расскажет.
Король во главе армии, по слухам, выехал вчера из Сан Джермано; армия состоит из 52 000 солдат, из коих 30 000 командует сам король; 20 000 находятся под началом Мишеру; 12 000 под командованием де Дама, не считая тех, что отправятся из Гаэты под водительством генерала Назелли и с эскортом Нельсона и части английской эскадры, — они должны высадиться в Тоскане.
Армия располагает парком в сто орудий и снабжена всем необходимым.
Свобода, Равенство, Братство!
P.S. Пароль следующего посланца будет: "Святой Ангел и святой Эльм "".
Шампионне поискал глазами крестьянина, но тот исчез; он передал письмо генералу Эбле и жестом пригласил его во дворец.
— Вот, прочитайте, — сказал он, — тут, как говорится, на все вкусы.
Потом обратился к адъютанту Тьебо:
— Главное, нашему другу Сальвато Пальмиери все лучше; теперь тот, кто мне пишет — а это, наверное, врач, — ручается за его жизнь. Впрочем, они там, по-видимому, хорошо наладили связь; это уже третье письмо, которое я получаю через трех разных посланцев, и каждый раз они меняют пароль и не требуют ответа.
Потом он обратился к генералу Эбле:
— Ну как? Что скажете?
— Я скажу, — ответил генерал, первым входя в большой зал, известный нам, потому что мы уже видели в нем Шампионне, рассуждающего с Макдональдом о величии и упадке римлян, — скажу, что пятьдесят две тысячи человек и сто орудий — цифры внушительные. А сколько у вас пушек?
— Девять.
— А людей?
— Тысяч одиннадцать-двенадцать, да еще Директория не нашла лучшего времени, как именно сейчас просить у меня три тысячи, чтобы подкрепить гарнизон Корфу.
— Но мне кажется, генерал, — вмешался Тьебо, — что в таких обстоятельствах, в каких мы сейчас находимся, при том, что Директории они неизвестны, вы могли бы отказаться от исполнения этого приказа.
— Гм! — усмехнулся Шампионне. — Не находите ли вы, Эбле, что в хорошей крепости, оборудованной вами, девять-десять тысяч французов смогут противостоять пятидесяти двум тысячам неаполитанцев, особенно когда ими командует генерал барон Макк?
— Знаю, генерал, для вас нет ничего невозможного, — засмеялся Эбле, — к тому же неаполитанцев я изучил даже лучше вас.
— Где же вы с ними познакомились? Ведь их пушки молчат уже полстолетия, если не считать Тулона.
— Когда я еще был в чине лейтенанта, тому назад двенадцать лет, — отвечал Эбле, — барон Салис привез меня в Неаполь вместе с Ожеро, тогда всего лишь сержантом, и с полковником де Поммерей, который так и остался в том же чине.
— А зачем вас занесло в Неаполь?
— Мы приехали, чтобы по распоряжению королевы и его превосходительства сэра Джона Актона перестроить армию по французскому образцу.
— Вы сообщаете мне дурную новость, Эбле. Если мне придется иметь дело с армией, организованной вами и Ожеро, все пойдет не так легко, как я предполагал. Принц Евгений, не зная, кто стоит во главе армии, которая выступила против него, сказал: "Если это Вильруа — я разгромлю его; если Бонфер — мы сразимся, а если Катина — он разгромит меня". Я могу сказать то же самое.