— И, надеюсь, он вам ее предоставил? — спросил король.
— Да, государь, он оказал мне эту милость.
— И вы, не сомневаюсь, не откладывая, займетесь этим планом, любезный мой генерал? Признаюсь, я с нетерпением жду возможности ознакомиться с ним.
— Он уже разработан, — ответил генерал с видом человека вполне довольного собою.
— Слышите, господа? — воскликнул Фердинанд, снова приходя в благодушное настроение, как это всегда с ним случалось, когда можно было над кем-нибудь посмеяться. — Еще прежде того как гражданин Гара от имени гнусной Французской республики объявил нам войну, гнусная Французская республика, благодаря таланту нашего главнокомандующего, уже оказалась разбитой! Воистину, нам покровительствуют Бог и святой Януарий. Благодарю вас, дорогой генерал, благодарю.
Макк, гордый похвалой, которую он принял всерьез, снова отвесил королю поклон.
— Какая досада, что у нас нет под рукой карты нашего государства и папских владений и мы не можем проследить по ней военные операции генерала! — воскликнул Фердинанд. — У гражданина Буонапарте, говорят, в его кабинете на улице Шантерен в Париже висит большая карта, на которой он заранее показывает своим секретарям и адъютантам места, где он разгромит австрийских полководцев. Барон также мог бы заранее показать нам пункты, в которых он разгромит французских генералов. Закажи для военного министерства и передай в распоряжение барона Макка такую же карту, какая имеется у гражданина Буонапарте, — слышишь, Ариола?
— Не извольте беспокоиться, государь, у меня есть превосходная карта.
— Не хуже карты гражданина Буонапарте? — спросил король.
— Думаю, что не хуже, — самодовольно ответил Макк.
— А где она? — продолжал король. — Где? Мне не терпится увидеть карту, на которой заранее бьют врага.
Макк приказал секретарю принести папку, оставленную им в соседней комнате.
Королева, хорошо знавшая своего августейшего супруга и понимавшая цену притворных славословий, расточаемых ее фавориту, опасалась, как бы генерал не почувствовал, что является жертвой язвительности короля. Поэтому она возразила, что сейчас, пожалуй, не время заниматься этим вопросом. Однако Макк, не желая упустить случая показать трем-четырем присутствующим генералам свои стратегические познания и покрасоваться перед ними, поклонился в знак того, что почтительно настаивает на своем предложении, так что королеве пришлось уступить.
Секретарь внес большую папку, на которой с одной стороны был золотом оттиснут австрийский герб, с другой — имя и титулы Макка.
Генерал вынул из папки большую карту папских владений с обозначением их границ и разложил ее на столе.
— Внимание, мой военный министр! Внимание, мои генералы! — сказал король. — Вслушивайтесь в каждое слово барона. Прошу вас, барон, мы вас слушаем.
Офицеры подошли к столу с величайшим интересом: в те времена, так же как и впоследствии, барон Макк почему-то считался одним из величайших стратегов мира.
Зато королева, не желая принимать участия в том, что она считала насмешкой со стороны короля, отошла на несколько шагов в сторону.
— Как же так, сударыня, — сказал король, — барон соглашается показать, где именно он разобьет ненавистных вам республиканцев, а вы в это время уходите.
— Я не сведуща в стратегии, государь, — язвительно откликнулась королева. — И быть может, только займу место того, кто в ней отлично разбирается, — добавила она, указывая на кардинала Руффо.
Затем, подойдя к окну, она стала барабанить пальцами по стеклу.
В тот же миг, точно условный сигнал, со двора опять донеслись звуки охотничьего рога; но на этот раз он трубил не подъем зверя, а зверь на виду.
Король замер, словно ноги его вросли в мозаичный паркет зала; он помрачнел, и лицо его вместо насмешливо-добродушного приняло злобное выражение.
— Да что же это, наконец, — воскликнул он, — совсем одурели они, что ли, или хотят меня свести с ума? Нашли время травить оленя или кабана, когда мы охотимся за республиканцами!
Он снова бросился к окну, распахнул его еще порывистее, чем в первый раз, и крикнул:
— Замолчи, дурак несносный! А не то спущусь во двор и задушу тебя собственными руками.
— Это было бы, государь, слишком высокой честью для подобной скотины, — сказал Макк.
— Вы так полагаете, барон? — отозвался король, опять приходя в благодушное настроение. — Так пусть живет, а мы займемся уничтожением французов. Обсудим же ваш план, генерал, обсудим!
И он затворил окно с таким спокойствием, какого трудно было бы ожидать после того, как рог привел его в крайнее раздражение; к счастью, пошлая лесть генерала Макка чудом успокоила его.
— Смотрите, господа, — начал Макк тоном мудрого наставника, который обращается к своим ученикам, — наши шестьдесят тысяч солдат размещены в четырех-пяти местах вдоль линии между Гаэтой и Акуилой.
— Но ведь вы знаете, что у нас шестьдесят пять тысяч, — заметил король, — поэтому не стесняйтесь.
— Мне достаточно шестидесяти тысяч, государь, — сказал Макк. — Все мои планы построены из этого расчета, и будь у вашего величества хоть стотысячная армия, я не возьму ни одного лишнего штыка. К тому же у меня самые точные сведения о численности французского войска, — там не наберется и десяти тысяч.
— Значит, нас будет шестеро против одного, — заметил король, — в таком случае я вполне спокоен. В кампаниях девяносто шестого и девяносто седьмого года у моего племянника было только по двое на одного, когда их разгромил гражданин Буонапарте.
— Там не было меня, государь, — с самодовольной улыбкой отвечал Макк.
— Это правда, — согласился король с самым серьезным видом, — там были всего лишь Больё, Вурмзер, Альвинци и принц Карл.
— Государь, государь! — шепнула королева, дернув супруга за фалду его охотничьего камзола.
— Не беспокойтесь, я знаю, с кем имею дело, и отнюдь не собираюсь обижать генерала.
— Итак, — продолжал Макк, — основная часть нашей армии, тысяч двадцать, расположится в Сан Джермано, остальные сорок тысяч — вдоль реки Тронто, в Сессе, в Тальякоццо и в Акуиле. Десять тысяч человек переправятся через Тронто, выгонят французский гарнизон из Асколи, займут этот пункт и двинутся по Эмилиевой дороге на Фермо. Четыре тысячи выступят из Акуилы, займут Риети и направятся на Терни; тысяч пять-шесть спустятся из Тальякоццо в Тиволи, чтобы предпринимать набеги в Сабине; восемь тысяч выйдут из лагеря в Сессе и проникнут в папские владения по Аппиевой дороге; наконец, шесть тысяч погрузятся на корабли, отправятся в Ливорно и преградят пути французам, отступающим через Перуджу.
— Отступающим через Перуджу… Генерал Макк, в отличие от гражданина Буонапарте, точно не указывает нам места, где он разобьет неприятеля; он ограничивается тем, что заранее намечает путь его отступления.
— Отнюдь нет, — торжествующе ответил Макк, — я назову также и места, где разобью его.
— Так послушаем же, — сказал король; казалось, война могла доставить ему не меньше удовольствия, чем охота.
— Вместе с вашим величеством и двадцатью-двадцатью пятью тысячами солдат я выступаю из Сан Джермано.
— Так вы выступаете вместе со мною?
— Иду на Рим.
— Опять-таки со мною?
— Направлюсь по дорогам на Чепрано и Фрозиноне.
— Дороги скверные, генерал. Мне случалось на них спотыкаться.
— Неприятель оставляет Рим.
— Вы в этом уверены?
— Рим не относится к числу городов, которые можно оборонять.
— А когда противник оставит Рим, что вы делаете?
— Он отступает к Чивита Кастеллана, представляющей собою могучую крепость.
— Вот как? И там вы его, конечно, не беспокоите?
— Напротив, я атакую его и разбиваю.
— Прекрасно! А вдруг случится, что вы его не разобьете?
— Если мне выпадает честь сказать вашему величеству, что я разобью врага, это равносильно тому, что он уже разбит, — провозгласил Макк, приложив руку к сердцу и склоняясь перед королем.
— В таком случае все в порядке, — отвечал король.
— Имеются ли у вашего величества какие-либо замечания относительно изложенного мною плана?
— Решительно никаких, кроме одного, насчет которого мы должны прийти к соглашению.
— Какого, государь?
— В вашем плане предусматривается, что вы выступаете из Сан Джермано вместе со мною?
— Именно так, государь.
— Значит, я участвую в войне?
— Разумеется.
— Вы первый сообщаете мне об этом. А какой чин предлагаете вы мне в моей армии? Это не чересчур нескромный вопрос, не правда ли?
— Вы будете верховным главнокомандующим, государь, а я буду счастлив и горд выполнять распоряжения вашего величества.
— Верховный главнокомандующий… гм…
— Вы отказываетесь, ваше величество? А мне давали надежду…
— Кто давал?
— Ее величество королева.
— Ее величество королева бесконечно добра. Но ее величество королева всегда слишком высокого мнения обо мне, в данном же случае она забывает, что я человек не военный. Мне стать верховным главнокомандующим? — продолжал Фердинанд. — Ведь Сан Никандро не воспитывал меня как будущего Александра или Ганнибала. И я не учился в Бриенском училище, как гражданин Буонапарте! Я не читал Полибия! Равным образом не читал я и «Записки» Юлия Цезаря, а также труды шевалье Фолара, Монтекукколи, маршала Саксонского, как ваш брат принц Карл! Ведь я понятия не имею обо всех тех вещах, что нужно изучить, чтобы быть разбитым по всем правилам! Да я в жизни никем, кроме моих липариотов, не командовал.
— Потомку Генриха Четвертого и внуку Людовика Четырнадцатого все это известно без учения, ваше величество, — отвечал Макк.
— Эту чепуху, любезный генерал, рассказывайте какому-нибудь болвану, а не мне — я всего лишь дурачок.
— Что вы, ваше величество! — воскликнул Макк, смущенный тем, что монарх так откровенно высказывается о самом себе.
Макк подождал. Король почесывал у себя за ухом.
— И что же? — спросил генерал, видя, что король колеблется и нужно как-то взбодрить его.