— А позже, говорите вы, вам тоже случалось видеть ее?
— Три раза, — отвечал молодой человек. — Первый раз это случилось в ночь накануне того дня, когда я отомстил за нее: я увидел, что она приближается к моей постели, на лбу у нее красное пятнышко; она склонилась, чтобы поцеловать меня; я почувствовал прикосновение ее холодных уст, а когда она выпрямилась, нечто похожее на слезинку скатилось мне на лоб; я хотел обнять и удержать ее, но она исчезла. Я вскочил с постели, бросился в спальню отца; горела свеча, я подошел к зеркалу; то, что я принял за слезу, оказалось каплей крови, выступившей из ее раны; я разбудил отца, он спокойно выслушал мой рассказ и заметил, улыбнувшись: «Завтра рана закроется».
На другой день убийца моей матери был мною застрелен.
Луиза в ужасе зарылась лицом в подушку раненого.
— После той ночи я видел ее еще дважды, — продолжал Сальвато почти совсем глухим голосом. — Но теперь она была отомщена, и красное пятно с ее чела исчезло.
То ли от усталости, то ли от волнения, но под конец этого рассказа, обессиленный, в изнеможении, бледный, Сальвато откинулся на подушки.
Луиза вскрикнула.
Раненый, тяжело дыша, смежив глаза, вытянулся на своем ложе во весь рост.
Луиза бросилась к двери и, отворяя ее, чуть было не сшибла с ног Нину, которая подслушивала, приложившись ухом к замочной скважине.
Но Луиза почти не обратила на это внимания.
— Эфиру! — вскричала она. — Скорее эфиру! Ему дурно!
— Эфир у вас в спальне, госпожа, — ответила служанка.
Луиза бросилась в спальню, но пузырька не нашла. Когда она вернулась к раненому, Джованнина одной рукой поддерживала его голову и, прижав ее к груди, другою давала ему нюхать эфир.
— Не сердитесь на меня, госпожа, — сказала Нина. — Пузырек стоял на камине, за часами. Когда я увидела, как вы взволнованы, я сама потеряла голову. Но все к лучшему. Господин Сальвато уже приходит в себя.
Действительно, молодой человек открыл глаза, и они уже искали Луизу. Заметив, куда направлен его взор, Джованнина осторожно опустила его голову на подушку и отошла к окну, утирая набежавшую слезинку, а Луиза снова заняла свое место у изголовья больного.
В это время Микеле, заглянув в полуотворенную дверь, спросил:
— Я тебе нужен, сестрица?
XXXVIII. АНДРЕА БЕККЕР
Взгляд Луизы, прикованный к глазам Сальвато, выражал всю глубину ее чувств, а раненый постепенно приходил в себя и, улыбаясь, узнавал ее в облике женщины, которая ухаживала за ним.
Он широко раскрыл глаза и прошептал:
— Какое счастье — так умереть!
— Нет, нет, не надо умирать! — воскликнула Луиза.
— Знаю, что лучше бы так жить, — продолжал Сальвато, — однако…
Он глубоко вздохнул, и от этого вздоха волосы молодой женщины зашевелились, а ее лица словно коснулось жгучее веяние сирокко.
Она тряхнула головой, несомненно для того, чтобы освободиться от магических флюидов, которыми окутал ее этот огненный вздох, уложила голову раненого поудобнее на подушку и села в кресло, стоявшее у его изголовья. Потом она обернулась к Микеле и ответила, — пожалуй, с запозданием, — на его вопрос:
— Нет, ты мне, к счастью, больше не нужен, но все же входи и посмотри, как поправляется наш больной.
Микеле подошел на цыпочках, словно боялся разбудить спящего.
— Да, вид у него куда лучше, чем тогда, когда мы со старухой Нанно уходили отсюда.
— Друг мой, — сказала Сан Феличе раненому, — это тот юноша, кто помог нам спасти вас в ночь, когда вас чуть было не убили.
— Да, я узнаю его, — улыбнулся Сальвато, — он толок травы, а женщина, которую я с тех пор не видел, прикладывала их к ране.
— Он приходил не раз, потому что, как все мы, принимает в вас горячее участие, только его к вам не допускали…
— Да ничего, я на это не сержусь, я не обидчивый, — промолвил Микеле. Сальвато с улыбкой протянул ему руку.
Микеле взял руку Сальвато и задержал ее, рассматривая.
— Погляди, сестрица, — сказал он, — рука совсем как женская. И подумать только — этой-то ручкой он нанес такой славный удар Беккайо. Ведь, что и говорить, вы нанесли ему саблей действительно славный удар!
Сальвато вновь улыбнулся. Микеле огляделся вокруг.
— Что ты ищешь? — спросила Луиза.
— Ищу саблю: раз я видел руку, хорошо бы посмотреть и на то, что в ней было — должно быть, отменное оружие.
— Тебе такое потребуется, когда ты станешь полковником, не правда ли, Микеле? — засмеялась Луиза.
— Господин Микеле будет полковником? — полюбопытствовал Сальвато.
— Ну, теперь уж непременно буду, — отвечал лаццароне.
— Почему же непременно? — спросила Луиза.
— Потому что мне это предсказала старуха Нанно, а все, что она предсказала тебе, в точности сбывается.
— Микеле! — воскликнула молодая женщина.
— А как же? Ведь она предсказала, что красивому молодому человеку, спускавшемуся с Позиллипо, грозит великая опасность: его выслеживают шесть человек, и для тебя было бы великим счастьем, если бы эти шестеро убили его, так как тебе предстоит его полюбить, а эта любовь станет причиною твоей смерти.
— Микеле! Микеле! — вскричала Луиза, отодвигая свое кресло от кровати, в то время как побледневшая Джованнина спрятала лицо за красную оконную штору.
Раненый внимательно посмотрел на Микеле и Луизу.
— Как? — спросил он. — Вам предсказали, что я окажусь причиною вашей гибели?
— Совершенно точно! — подтвердил Микеле.
— И, не зная меня, не имея, следовательно, никаких оснований сочувствовать мне, вы все же воспрепятствовали сбирам исполнить то, что было им приказано?
— Вот именно! — сказал Микеле, отвечая вместо Луизы. — Когда она услышала выстрелы, когда она увидела, что я, мужчина, и притом не из трусливых, не решаюсь прийти вам на помощь, потому что вы имеете дело со сбирами королевы, она воскликнула: «Значит, спасать его придется мне!» И она бросилась в сад. Если бы вы только видели ее, ваше превосходительство! Она не бежала, она летела!
— О! Микеле! Микеле!
— А разве не так было, сестрица? Разве не так ты воскликнула?
— Но зачем же повторять это? — проронила Луиза, закрыв лицо руками. Сальвато протянул руку, отнял ладони Луизы от лица, залитого румянцем смущения и влажного от слез.
— Вы плачете! — сказал он. — Теперь вы жалеете, что спасли мне жизнь?
— Нет. Но мне стыдно за то, что сказал вам этот юноша. Его прозвали Микеле-дурачок, и он вполне заслуживает это прозвище.
Затем она обратилась к служанке.
— Напрасно, Нина, я побранила тебя за то, что ты не пускала его сюда. И не надо было пускать!
— Ах, сестрица, сестрица! Нехорошо ты говоришь! — заметил лаццароне. — И ты говоришь наперекор собственному сердцу!
— Дайте руку, Луиза, дайте руку! — умолял раненый.
Молодая женщина, в изнеможении от стольких противоречивых чувств, откинула голову к спинке кресла, закрыла глаза и протянула раненому трепещущую руку.
Сальвато жадно схватил ее. Луиза вздохнула — ее вздох подтверждал все, что сказал лаццароне.
Микеле наблюдал эту сцену, ничего не понимая в ней, зато ее отлично понимала Джованнина: судорожно сжав руки, она устремила взгляд в одну точку и в этот миг похожа была на статую Ревности.
— Так будь же покоен, дорогой мой, — весело сказал Сальвато, — не кто иной, как я, вручу тебе полковничью саблю; не ту, которой я расправился с негодяями, — они ее у меня утащили, — а другую, не хуже той.
— Ну вот и отлично, — сказал Микеле, — теперь мне недостает только патента, эполет, мундира и коня.
Потом он обратился к служанке:
— Разве ты не слышишь, Нина? Кто-то так звонит, что звонок оборвется. Нина как бы очнулась от сна.
— Звонят? — удивилась она. — Где?
— У входа, где же еще?
— Да, у входа в дом, — сказала Луиза. Потом она поспешила шепнуть Сальвато:
— Это не муж, он всегда возвращается через сад. Пойди, — сказала она Нине, — беги скорее. Меня здесь нет, понимаешь?
— Сестрицы здесь нет, понимаешь, Нина? — повторил Микеле.
Нина вышла, не произнеся ни слова.
Луиза приблизилась к раненому; сама не зная почему, она чувствовала себя свободнее, слушая болтовню Микеле, чем под немым взглядом Нины; но, повторяем, чувство это было у нее чисто инстинктивным: она не задумывалась ни о добром отношении к ней молочного брата, ни о дурных побуждениях служанки.
Минут через пять Нина вернулась и, с таинственным видом подойдя к хозяйке, шепнула ей:
— Это Андреа Беккер, госпожа. Ему надо с вами переговорить.
— А вы не сказали ему, что меня здесь нет? — громко спросила Луиза, чтобы Сальвато, не слышавший слов Нины, услышал, по крайней мере, ответ Луизы.
— Я колебалась, госпожа, — продолжала Нина по-прежнему шепотом, — в основном потому, что, насколько я знаю, он ваш банкир; к тому же он утверждает, что у него важное дело.
— Важные дела обсуждаются с моим мужем, а не со мною.
— Знаю, госпожа, — продолжала Нина все так же тихо, — но я побоялась, как бы он не пришел снова, когда кавалер будет дома, и не сказал бы, что не застал вас, а так как вы не умеете лгать, я подумала, что лучше вам принять его.
— Ах, вот что вы подумали? — промолвила Луиза, пристально посмотрев на девушку.
Нина потупилась.
— Если я поступила дурно, еще можно поправить дело; но бедняга будет очень огорчен.
— Нет, — сказала Луиза, поразмыслив минуту, — действительно, лучше принять его. Ты, дитя мое, поступила правильно.
Потом она обратилась к Сальвато, который немного отодвинулся, когда Джованнина что-то шептала хозяйке.
— Сейчас вернусь, — сказала она ему, — не беспокойтесь, разговор будет недолгий.
Молодые люди обменялись улыбкой, пожали друг другу руки, и Луиза вышла. Едва только за нею затворилась дверь, Сальвато смежил глаза, как он всегда делал, когда Луизы не было рядом.
Микеле подумал, что раненый хочет вздремнуть. Он подошел к Нине.
— Кто это был? — спросил он шепотом с простодушным любопытством полудикаря, не привыкшего согласовывать свои побуждения с приличиями, принятыми в обществе.