Наконец, по настоянию Сальвато, чья пылкая душа, казалось, зажигала своим пламенем всех окружающих, вооружились патриотические общества; они назначили офицеров из своих рядов, а командиром выбрали храброго швейцарского полковника по имени Джузеппе Вирц. В прошлом этот человек служил Бурбонам, но на его слово можно было положиться.
Пока разворачивались все эти события, подошел день чуда. Легко понять, с каким нетерпением ждали этого дня приверженцы Бурбонов и с каким трепетом следили за его приближением малодушные люди из лагеря патриотов.
Надо ли говорить, что сердце бедной Луизы полнилось ужасной тревогой, ведь она жила лишь одним Сальвато и ради Сальвато, а он только чудом оставался жив среди вражеских кинжалов, которых уже однажды столь счастливо избежал; но на все страхи возлюбленной у него был один ответ:
— Успокойся, дорогая, в Неаполе осмотрительнее всего — быть храбрым. Хотя Луиза уже давно никуда не выходила, в день чуда она на рассвете была в церкви святой Клары и молилась перед оградой алтаря. Образованность не убила в ней неаполитанских суеверий: она истово веровала в святого Януария и в его чудо.
Но, молясь о свершении чуда, она, в сущности, молилась за Сальвато. Святой Януарий внял ее мольбе. Едва лишь члены Директории,
Законодательного корпуса и выборные чиновники, одетые в форменное платье, вошли в церковь, едва кавалерия и пехота национальной гвардии тесными рядами встали у дверей, как чудо свершилось. Святой Януарий положительно оставался верен своим убеждениям, он по-прежнему был якобинцем.
Луиза вернулась домой, благословляя святого Януария и более чем когда-либо веруя в его могущество.
CXXXV. ИЗ КОГО СОСТОЯЛА КАТОЛИЧЕСКАЯ АРМИЯ СВЯТОЙ ВЕРЫ
Как помнит читатель, мы оставили кардинала Руффо в Альтамуре. 24 мая, после двухнедельной передышки, он двинулся дальше, прошел через Гравину, Поджорсини, Спинаццолу, миновал Венозу, родину Горация, затем Мель-фи, Асколи и Бовине
Да будет дозволено пишущему эти строки задержаться на одном эпизоде, который связывает с историей Неаполя историю его собственной семьи.
Во время пребывания в Альтамуре кардинал получил письмо, помеченное городом Бриндизи, от ученого До-ломьё. Ученый находился под арестом в крепости этого города вместе с двумя генералами: Манкуром и Александром Дюма, моим отцом.
Вот как обстояло дело.
Генерал Дюма, вследствие ссоры с Бонапартом, испросил позволение вернуться во Францию и получил его.
И вот 9 марта 1799 года он отплыл из Александрии на зафрахтованном им небольшом судне, на котором предложил места на борту двум своим друзьям, генералу Манкуру и ученому Доломьё.
Судно называлось «Прекрасная мальтийка», поскольку капитан был мальтиец, и ходило под нейтральным флагом.
Имя капитана было Феликс.
Судно требовало ремонта. Договорились, что он будет произведен за счет нанимателей. Оценщики определили расходы в шестьдесят луидоров; капитан Феликс получил сто, заявил, что все починки произведены, и, приняв его слова на веру, путешественники вышли в море.
Но никакого ремонта сделано не было.
В сорока льё от Александрии «Прекрасная мальтийка» дала течь. К несчастью, возвратиться в порт было невозможно из-за противного ветра. Решили продолжить плавание под всеми парусами, однако, чем быстрее двигалось суденышко, тем больше оно оседало.
На третий день положение стало почти безнадежным.
Сбросили в море десять пушек, составлявших вооружение корабля, потом девять арабских коней, которых генерал Дюма вез с собой во Францию, отправили за борт груз кофе и наконец туда же кинули принадлежавшие пассажирам сундуки с вещами.
Но, несмотря на это, корабль все больше погружался в воду. Определили широту, и выяснилось, что судно находится у самого входа в Адриатическое море. Тогда решено было зайти в ближайший порт — им оказался Таранто.
Земля показалась на горизонте на десятый день. И весьма кстати — еще сутки, и корабль пошел бы ко дну.
С самого отплытия из Египта лишенные связи с внешним миром, пассажиры не знали, что Неаполь находится в состоянии войны с Францией.
Пристали к островку, приблизительно в одном льё от Таранто, и генерал Дюма послал капитана к коменданту города, велев объяснить ему, в каком бедственном положении находятся пассажиры, и просить у него помощи.
Капитан привез устный ответ тарантского коменданта: тот приглашал французов без всяких опасений высадиться на сушу.
После этого «Прекрасная мальтийка» снова вышла в море и через каких-нибудь полчаса уже входила в порт Таранто.
Пассажиры один за другим спустились на берег; их обыскали, собрали всех в одно помещение и тут, наконец, объявили им, что их задерживают как военнопленных.
На третий день главным узникам, то есть генералам Манкуру и Дюма вместе с Доломьё, выделили особую камеру.
И тут Доломьё от своего имени и от имени товарищей написал кардиналу Руффо: он выразил протест против подобного попрания международного права и заявил, что они стали жертвами предательства.
Кардинал ответил, что, не входя в обсуждение вопроса о том, имел ли право король Неаполя задержать французских генералов и их спутников в качестве военнопленных, он лишь ставит г-на Доломьё в известность, что продолжать путешествие по суше им невозможно, поскольку он, кардинал, не в состоянии обеспечить французам достаточно надежного эскорта, который помешал бы населению лежащей на их пути Калабрии, целиком взбунтовавшейся против французских войск, растерзать путешественников; отправить же их на родину морем он не имеет права без разрешения на то англичан, и единственное, что он может сделать, — это доложить о положении путников королю и королеве. Кардинал добавлял, что советует генералам Манкуру и Дюма переговорить с главнокомандующими Неаполитанской и Итальянской армий об обмене узников на полковника Боккечиампе, недавно взятого в плен французами, ибо король Неаполя больше дорожит синьором Боккечиампе, чем всеми другими пленными неаполитанскими генералами во Франции и Италии.
На основании этого письма были начаты переговоры, но вскоре выяснилось, что Боккечиампе, захваченный в бою, скончался от ран.
Известие об этом прекратило переговоры.
Через месяц генералы Манкур и Дюма были переведены в замок Бриндизи. Что касается Доломьё, то, когда Неаполь снова оказался под властью короля, его перевели в неаполитанскую тюрьму, где он подвергся самому суровому обращению.
Однажды он попросил тюремщика немного облегчить его положение, но тот отказал знаменитому ученому.
— Берегись, — сказал ему Доломьё. — Я чувствую, что при таком обращении не протяну и нескольких дней.
— А мне какое дело? — возразил тюремщик. — Я в ответе только за ваши кости.
После сражения при Маренго усилиями Бонапарта ученый был освобожден из плена; но во Францию он вернулся только для того, чтобы умереть.
На второе утро после прибытия в замок Бриндизи, когда генерал Дюма еще не встал с постели, в открытое окно его камеры влетел какой-то пакет и, проскочив между прутьями решетки, упал на пол.
Узник поднялся и подобрал пакет; он был перевязан бечевкой. Генерал разорвал бечевку и увидел, что в пакете содержатся два тома какой-то книги.
То был «Сельский лекарь» Тиссо.
Между первой и второй страницей первого тома вложена была записка, гласившая: «От калабрийских патриотов. Смотреть на слово „яд“«.
Генерал нашел указанное слово, оно было дважды подчеркнуто.
Он понял, что его жизни угрожает опасность. Дюма спрятал оба тома, боясь, как бы их не отобрали; он стал часто перечитывать указанный ему параграф, стараясь выучить наизусть средства против различных способов отравления, которые могли применить к нему.
В своих «Мемуарах» мы уже опубликовали рассказ о пленении генерала Дюма, написанный им самим. После девятикратных попыток отравления он был обменен на генерала Макка (того самого, которого мы видели в качестве действующего лица этой истории) и возвратился во Францию умирать от рака желудка.
Генералу Манкуру всыпали яд в табак; он впал в безумие и умер в темнице.
Хотя эпизод этот слабо связан с нашим повествованием, мы привели его здесь, ибо считаем, что он достоин фигурировать на третьем плане нарисованной нами картины.
Прибыв в Спинаццолу, кардинал Руффо получил донесение о том, что четыреста пятьдесят русских солдат под командованием капитана Белли высадились в Манфредонии.
У них было одиннадцать пушек.
Кардинал тут же отдал письменное распоряжение позаботиться о том, чтобы этот маленький отряд, представляющий, как ни был он слаб, великую союзную державу, ни в чем не нуждался и был принят с почестями, приличествующими солдатам великого императора.
Вечером 29 мая кардинал прибыл в Мельфи и остановился там, чтобы отпраздновать день святого Фердинанда и дать короткий отдых своей армии.
«Провидению было угодно, — как сообщает летописец его жизни (все, что бы ни случилось с кардиналом, происходило, разумеется, поводе Провидения), — чтобы, ради придания еще большего блеска празднеству, в Мельфи неожиданно явился капитан Ахмет. С острова Корфу его прислал Кади-бей с бумагами от командующего оттоманской флотилией, гласившими, что великий визир отдал приказ всеми имеющимися средствами оказывать помощь королю Обеих Сицилии, союзнику Блистательной Порты. Поэтому Кади-бей спрашивал, нет ли возможности высадить несколько тысяч солдат в Апулии, чтобы вместе с русским отрядом бросить их против неаполитанских патриотов».
Стараясь ради кардинала Руффо, Провидение переусердствовало. Правда, получив римско-католическое воспитание, Руффо был лишен предрассудков, но все же он не без некоторых колебаний решился отправить в общий поход крест Иисуса Христа и полумесяц Магомета, не считая английских еретиков и русских схизматиков!
Такого не бывало со времен Манфреда, а ведь известно, что у Манфреда дело обернулось довольно скверно.
Итак, кардинал ответил, что помощь против Неаполя была бы полезна в том случае, если бы непокорный город упорствов