Выстроились и пошли.
Идти было тяжело. Полумёртвая, бледно-зелёная с желтоватыми пятнами растительность, как старая тряпка, брошенная на землю, путалась в ногах, хрустела мёрзлыми стеблями — противно, будто идёшь по скопищу тараканов или по полуистлевшим костям. Поднялся промозглый ветер и приносил с запада тошнотворный смрад топей. Иногда, или то казалось Ионе, за спиной его слышались будто чьи-то шаги. Пару раз он испуганно оборачивался, но никого не увидев, плюнул на этот морок, хотя и стоило ему это значительных усилий и морозца, который холодной струйкой стекал от затылка в штаны. Потом к шагам прибавились чавкающие и квакающие звуки, а по временам — сопение и фырканье, как отфыркивается собака от неприятного запаха.
— Вы что-нибудь слышите? — не выдержав, обратился Иона к шагающей впереди психологине.
— Вас слышу, — отозвалась та через плечо.
— Это понятно. А ещё что-нибудь?
— Свой внутренний голос, — она, кажется, усмехнулась, — который подсказывает мне, что я вляпалась в нехорошую историю и обзывается дурой.
Дура, не дура, но присутствия духа она не теряла. И способность к юмору в таких обстоятельствах тоже дорогого стоит.
— Вы не могли бы… нет, только не сейчас, не сразу, а по моей команде — оглянуться? Когда я скажу, резко и внезапно обернитесь и загляните мне за спину. Хорошо?
— Зачем? — голос её немного напрягся, захрустел, как та мёрзлая трава под ногами.
— Временами я слышу посторонние звуки. В смысле, звуки, которых слышать не должен. В смысле, не не должен, а… Ладно, неважно. В общем, как будто за нами увязалось какое-нибудь животное.
— Хорошо, — неуверенно отозвалась психолог. — Я готова… Если только… если вы пообещаете, что я не увижу там что-нибудь жуткое.
— Ёкарного бабая? — усмехнулся Иона.
— Ну, наподобие.
— Думаю, что это будет лиса, не больше, — успокоил Иона.
— Ну, лисичка — это не страшно. Лисички мне нравятся. Только я не понимаю… а сами вы не можете?
— Я оглядывался. Ничего. Это как у Рассела, помните? Про стол и кенгуру.
— А-а… Угу. Но почему вы думаете, что я что-нибудь увижу?
— Потому что спина — моя, а взгляд — ваш.
— Ага… Логично.
— Конечно, вы можете сказать: твои глюки, Иона, тебе и оглядываться… Вы ведь тоже думаете, что я псих?
— А вы? — она обернулась, чтобы глянуть ему в лицо. В по-восточному скошенных глазах её блеснули искорки весёлого интереса, из-под которых, впрочем, тёмными пятнышками пробивалась и неподдельная тревога.
Иона зябко передёрнул плечами, отвёл глаза.
— Приготовьтесь, — сказал он.
Психолог отвернулась. Видно было, как сразу напряглась и окостенела её спина. Кажется, она всё восприняла серьёзно — не было в её спине ни наигранности, ни насмешки, ни…
— Давайте! — скомандовал Иона, через несколько шагов поймав очередное фырканье.
Она резко обернулась всем корпусом, заглядывая ему за спину. Остановилась, с явным облегчением пожала плечами:
— Ничего.
— Понятно.
Впереди обернулась Кундри.
— Эй! — окликнула она. — Команды останавливаться не было.
Иона почему-то разозлился на неё. Он всегда относился к Кундри хорошо, но он никогда не видел её вот такой — мужиковатой, что ли, деловитой, и не думал, что она способна такой быть. Возможно, это его и злило. И с чего она решила, что знает всё про Гадские топи, как здесь нужно ходить и как не ходить? Будто каждый день моталась на Промзону и обратно… И Ездра, так легко отдавший бразды правления в руки этой бабы, тоже вызывал праведное возмущение. Впрочем, Ездра тот ещё жук, умница и хитрец, каких мало — он вожжи без надобности не возьмёт, а уж если посчитал, что надо взяться за гуж, то взявшись, не станет говорить, что, мол, не дюж, и без необходимости поводьев не выпустит.
Ладно, посмотрим…
Пошли дальше. Не сделали и десяти шагов, как снова за Иониной спиной начался разгул, но теперь он старался отрешиться и не обращать на звуки внимания, как и на холодок, сквозивший в позвоночнике.
Разговор начала психолог — она сбавила шаг и приняла чуть в сторону, так что они с Ионой шли теперь почти бок о бок.
— Вы и сейчас слышите эти звуки? — спросила она.
Иона прислушался.
— Нет… кажется, нет.
— Значит, это было ваше одиночество.
Он улыбнулся.
— Одиночество похоже на безумие?
Она внимательно заглянула ему в лицо. Ответила:
— Во всяком случае, между ними много общего. Не советую вам концентрироваться на вопросе своего психического здоровья. Знаете, если ты долго смотришь в бездну…
«И смотрят жадно из тьмы и мрака, как две луны, два пустые зрака, и чьи-то руки в озябшем сердце ключ повернут и откроют дверцу. За этой дверцей я прячу душу — в одну восьмую всемирной суши, в одну двадцатую океана — неизлечимую мою рану…
Душа — это рана, нанесённая… Кем или чем? Богом?..
Да, если ты долго смотришь в бездну, она, зараза, тоже начинает смотреть в тебя. Нужно не смотреть ей в глаза. Ни ей, ни Кундри, ни Ездре. Если они моя бездна, как утверждает Сам, то лучше не смотреть в них, не встречаться с ними взглядом. Нету у безумия начала, нету у безумия конца… Одна, значит, получается, сплошная середина, без начала и конца, а, Сам? Ловко придумано!»
— Почему я никогда вас не видел? — спросил Иона.
Психолог помолчала.
— Потому что раньше меня здесь не было.
— А когда появились?
— Когда вы прыгнули в эту… клоаку.
— А что вы делали до этого?
— Держать строй! — прикрикнула Кундри, бросив злобный взгляд на психологиню. Та торопливо заняла своё место впереди Ездры.
— Не знаю, — бросила она через плечо.
17
Привал устроили, когда санатория уже не видать было на горизонте даже в прицел снайперки Кундри. Расселись на кочках, выбирая места повыше и подальше от топких лужиц, шагнув в одну из которых, можно провалиться по колено в стылую липкую жижу, вытолкнув на поверхность полусгнивший труп жабы, воробья, а то и зайца. Костёр развести было не из чего — вокруг, на сколько хватало глаз, расстилалась однообразная кочковатая равнина — грязная тряпка без всяких признаков растительности, если не считать пучков осоки, мха да редкой жухлой травы.
Костёр развести было не из чего, зато у Кундри в подсумке нашлись три бутерброда с сыром. Даже два полиэтиленовых мешка, а каждый был сложен для верности ещё вдвое, не предохранили хлеб от пропитывания вонью, затоплявшей канализацию. Чтобы съесть доставшуюся ему долю, Ионе пришлось задерживать дыхание, пока жевал, и выдыхать зловоние изо рта, вдыхая только носом. Вонь Гадской топи, доносимая ветром, была всё же не столь мерзкой, как привкус у этого бутерброда.
Горизонт таял в дождливой мороси и в тумане, ползущем с Гадской топи, заволакивавшем пространство рваными белыми нитями, отчего окружающее пространство съёжилось, сгустилось вокруг, вычленив из себя четырёх человек, словно актёров на сцене, занятых в спектакле, но не ведающих даже, есть ли в зале зрители.
— А теперь, — сказала Кундри, когда бутерброды были кое-как съедены, — наша новенькая немного расскажет нам о себе.
И многозначительно огладила, оправила ветошь, которой был обмотан приклад винтовки.
Роза Шарона подняла на неё свои чёрные глаза, медленно улыбнулась. Спросила:
— А что рассказывать?
— Кто ты? Откуда взялась? Зачем? — Кундри выстрелила вопросами, загибая на каждом палец.
— Я психолог, — пожала плечами кореянка. — Как и вы все, взялась из его подсознания. Взялась затем, чтобы вывести вас и себя отсюда и вернуть в обычный мир.
Наступило молчание. Иона заметил взгляды, которыми уставились на эту розу Ездра и Кундри — так смотрят на человека, в котором только что вдруг определили чокнутого, как на ребёнка, который отмочил забавную штуку, но чёрт его знает, ка́к следует к этой штуке относиться и не стоит ли показать дитяти психиатру.
Наконец Кундри прочистила горло и участливо вопросила:
— Как ты сказала? Из его… подсознания? Что за прикол?
— Я понимаю, что буду сейчас нести, с вашей точки зрения, полную ахинею, — улыбнулась роза, — но так или иначе, рано или поздно, я должна буду вам это сказать… В общем… только не считайте меня шизофреничкой… в общем, на самом деле нас сейчас тут нет.
— А где мы? — быстро спросил Ездра, прежде чем психологиня успела пойти дальше.
— Нас тут нет, — повторила она, кивком головы давая понять, что с вопросами следует пока погодить. — Как не существует этой равнины, промзоны, до которой вы хотите дойти, и санатория.
— Что-то знакомое, — пробормотал Иона. — Где-то я уже это слышал.
Психологиня не обратила на его слова никакого внимания и продолжала:
— Есть только сон. Сновидение. В котором — санаторий, эта равнина, промзона и мы с вами.
— Неумно, — вставила Кундри.
Но роза Шарона игнорировала и её.
— Есть сон, — продолжала она, — есть человек, которому он снится, есть так называемые аватары реальных людей, как, например, я, и есть фантомы — персонажи на самом деле не существующие, которые суть целиком и полностью порождения фантазии спящего. Я не знаю, кто из вас настоящий, а кто фантом, могу поручиться только за себя.
— А кто ещё может за тебя поручиться? — усмехнулась Кундри.
— Никто, — вполне серьёзно отозвалась психологиня, не давая вовлечь себя в перепалку и словесные игры. — Плохо то, что фантому ничего не грозит, кроме окончания его существования вместе с окончанием сна, а вот аватару в этом сне грозит всё, в том числе и фантом, который может, например, убить его из снайперской винтовки… — При этих словах глаза Ионы и Ездры невольно опустились на снайперку, лежащую на коленях Кундри. А психолог меж тем продолжала: — Аватар умрёт, но умрёт по-настоящему, то есть вместе с ним умрёт реальный человек. Точно так же убьёт его и окончание сна. Ежедневно в мире сотни и тысячи людей умирают в чужих снах, умирают по-настоящему.
— Похоже на бред, — сказала Кундри, взглядом ища согласия Ездры и Ионы. — И что,