— Фантому?.. — психологиня растерялась. — Не знаю. Да какая разница…
— Ничего-то вы не знаете… Ну, хорошо, ладно, пусть всё так, но объясните, почему вы уверены, что Спящий — один из нас?
Она пожала плечами.
— Ну, это как раз совсем просто, неужели сами не догадались? Потому что сон не может раздвоиться. Понимаете? Нет? Ну вот, вы сейчас находитесь здесь и не можете знать, что происходит, например, в санатории, так? Сюжет сна не может ветвиться, понимаете? Нельзя видеть во сне место, в котором тебя нет. Во сне, как и в жизни, строго действует закон единства времени и места, и спящий всегда видит только ту реальность, в которой находится сам. И поэтому реально только то, что спящий видит в данный момент. Если бы он, Спящий, остался в санатории, вы были бы мертвы, не дойдя до Топи. Понимаете теперь, почему невозможен был побег из санатория? Как только персонаж покидает сцену сна, он умирает — выпадает из реальности сновидения, перестаёт сниться Спящему и больше не существует.
— Понимаю. То есть, если мы снимся ему и он нас видит, значит он здесь. А санаторий… получается, что его уже нет и все там мертвы? То есть, там нет ничего и никого?
— Наверняка, — кивнула она. — Он перестал их видеть, и они… исчезли. Сновидение не существует само по себе, это всего лишь спонтанная функция мозга. Нет уже ни тех людей, ни санатория, ни места, где он стоял.
— Угу. Но в эту вашу схему не укладывается одно обстоятельство…
— Чиполлино? — подхватила она. — Да, я уже подумала об этом. Он мог следовать за нами от самого санатория. Спящий видел его, а мы — нет.
Иона замолчал. Да, эта женщина не похожа была на… не похоже было, что она дурит ему мозги — слишком уж всё продумано и слишком неправдоподобно, чтобы не быть правдой. Совсем не похоже на экспромт, на байку, которая сочиняется по ходу пьесы. И она весьма не глупа, очевидно, — схватывает на лету. Но бога ради, как можно поверить в тот бред, который она несёт!
— Вы поможете мне? — спросила она, почти прижимаясь к Ионе и понизив голос едва не до шёпота.
— В чём? — напрягся Иона.
— Поможете мне справиться с этой женщиной?
— С Кундри?!
— Тише! Да. Она очень опасна. Из-за неё могут погибнуть все.
— Нет. Бред какой. Вы хотите, чтобы я помог вам убить Кундри?.. А потом — Ездру, да? Он ведь тоже жутко опасен. А уж про Чиполлино я и не говорю — это сам дьявол. Ну а потом вы как-нибудь справитесь со мной, да?..
— Убить?! Господи… Я не знаю, как убедить вас, как помочь вам поверить мне, — растерянно проговорила психолог. — Ну что же мне делать? — лицо её сморщилось, словно она сейчас заплачет.
Иона пытливо косился на неё, всматривался в каждое движение на её лице. Но он, в конце концов, не физиогномист, не психолог, не… Он… А, собственно, кто он?
— Я ведь тоже могу умереть, — сказала она тихо. — Точно так же, как и вы, если вы не фантом, конечно, но вы не фантом, я знаю. Так же как и вы, я ему снюсь сейчас, а моё тело лежит в клинике.
— В клинике? Какой клинике?
— Что?
— Вы сказали, что ваше тело лежит в клинике.
— Да?.. Не знаю. Это… Не знаю, почему я это сказала. Поймите… это сон, а во сне… во сне не всегда говоришь то, что думаешь…
— И не всегда думаешь, что́ говоришь?
— Да.
Вот-вот, именно, думал Иона, ты не учла одну вещь… Одну маленькую вещь. Всё у тебя выходит складно, всё продумано, за исключением одного. Ведь если мы ему снимся, значит мы — функция его мозга, мы — порождения его фантазии, а значит, и наши поступки, мысли, слова, желания — тоже. И то же самое — ты. Каждое твоё слово вложено в твои несуществующие уста Спящим. И то, что ты якобы «оттуда», и зачем ты здесь, ему тоже известно. И знает он то, что я сейчас думаю — ведь это он и думает за меня. И весь наш диалог выстроен его мозгом, от слова до слова. Бред, правда? Если только тебе поверить, выходит полный бред, абсолютно не совместимый ни с какой реальностью. Ну не глупо ли пытаться убедить в такой ерунде умственно полноценных людей? Или мы — не полноценные? Или… всё это какой-то эксперимент?
Говорить ничего этого вслух он не стал. Он и так, кажется, слишком разболтался с нею. Он только спросил:
— А что будет, если вы промахнётесь и введёте сыворотку спящему? Он проснётся, и мы умрём?
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Вполне возможно.
20
Когда остановились на очередной привал, Кундри подсела к Ионе. Наклонилась к самому уху, спросила:
— Что она тебе пела?
— Всё то же, — пожал плечами Иона. — Жизнь — сон, ничего нет, мы в матрице чужого сознания и всё такое.
— Ты ей поверил?
— Нет, конечно. Всё это полный бред. Не знаю, на кого рассчитаны эти сказки. У человека должна напрочь отсутствовать критичность восприятия, как функция, чтобы поверить её россказням.
— Критичность?.. — хмыкнула Кундри. — Восприятия?.. Говоришь как она, а?
— Нормально говорю.
— Или она — как ты.
— Кундри!
— Не ори. Может, она — это ты, а? Или ты — это она? Кто из вас чья функция?
— Кундри, твою мать, иди в…
— Да ладно, ладно, не бледней, — усмехнулась снайперша и легонько хлопнула его по плечу. — Ты, главное, не напрягайся. И не расслабляйся. Держи баланс.
— Где ты набралась всего этого?
— А ты — своих функций?
Некоторое время они молча и сосредоточенно искали что-то в лицах и взглядах друг друга. Потом Кундри улыбнулась краешком губ, словно подводя черту:
— Может быть… прижать её?
— Прижать?
— Ну… прикладом по пяткам. У Ездры есть спички. Есть нож.
— Пытать?!
— Тише! Ты чего такой громкий, а? Тише… Ведь ясно же, что она тут не просто так. Она должна убрать нас. Или вернуть. Но я не дам ей сделать ни того, ни другого. И если надо будет по пяткам, то… я готова.
В этом Иона не сомневался. За последние часы он узнал Кундри лучше, чем за все предыдущие… Предыдущие — что? Месяцы? Годы? Сколько? А где они, эти годы? Если бы вспомнить…
Со своего места поднялся Ездра, подсел к ним, тщательно выбрав не самую хлябкую кочку. Оглянулся на психологиню, которая сидела спина к спине с Чиполлино, бездумно уставясь в пространство.
— Шепчетесь? — бросил лукаво. — Такое, смотрю, промеж вас собеседование происходит, что аж пар столбом. Дай, думаю, приму участие, во избежание разрыва котла.
— Какого котла? — опешил Иона.
— А? — Ездра перевёл колкий взгляд на его лицо. — Да никакого. Это я так образно выражаюсь, паря. А ты чего подумал?
— Тебе ведь тоже не нравится эта дамочка? — перешла к делу Кундри, обращаясь к недавнему полководцу.
— Нравится, не нравится — это не те категории какими оперирует моё сознание, — изрёк Ездра.
— Что? — нахмурилась Кундри.
— А ты чего думала, девонька, — усмехнулся главнокомандующий. — Ты думала, я так не умею? Умею… Это меня и настораживает. В тебе вон тоже, смотрю, разные умения открылись, каких не бывало сроду, а?
Кундри непонимающе покачала головой.
— Я ей не верю, — покачал головой Ездра. — Понятно дело, я ей не верю. Разве можно поверить в её байку. Я знаю, что был большой кипеш. Что́ случилось с природой и людями, я не знаю. Если бы знал, то слепые лисы меня, может, и не удивляли бы.
— Какой кипеш? — непонимающе дёрнула бровью Кундри.
— Большой, — повторил Ездра. — Третий, это, ангел вострубил, и пала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику. Имя ей «полынь». И третья, это, часть мировых вод сделалась полынью, и многие умерли от тех вод, потому что они стали горьки.
— Это ты к чему? — не поняла Кундри.
— Апокалипсис, — вставил Иона.
Ездра перевёл на него грустный взгляд.
— Когда жахнуло, я не знаю, как я выжил. Не помню. И как, это, сюда попал — тоже не помню.
— А детство своё помнишь? — спросил Иона.
— Чего? — главнокомандующий уставился на него. Только теперь Иона заметил, как стар этот человек, до чего измождён и нездоров.
— Вот я совсем не помню своего детства, — сказал Иона, словно извиняясь. — Ну, так, может, смутно, отдельные моменты. Но я не уверен, что это моменты именно моего детства. А ты помнишь себя десятилетним?
Ездра задумался.
— Давно это было, — невесело улыбнулся он через минуту. — Ох, давно, ребятушки!.. Разве всего упомнишь. Вот проживёте с моё — узнаете.
— Я про полынь не поняла, — сказала Кундри.
— Ты, девонька, это, расскажи мне, как попала сюда? — улыбнулся Ездра. — Откуда? И зачем?
— С поезда, — просто ответила Кундри. Так просто ответила, что Ездра невольно дёрнул головой и посмотрел на снайпершу как-то искоса, как удивлённый пёс или испуганный конь, а Иона воззрился на неё так, будто наконец-то всё понял — всю свою жизнь недолгую и напрасную понял в один момент.
— Поясни, — изрёк Ездра.
— А чего пояснять. Я в электричке ехала, на работу. Я работала этим… как его… В общем, на работу ехала, в ночную смену, на электричке. А тут… Короче, на перевале нас обстреляли ду́хи…
— Какие духи, рыбонька? — участливо перебил Ездра. — На каком перевале? Ты в ночную, это, смену через перевал ездила?
— Ну да… — неуверенно отозвалась Кундри.
— И часто у вас духи на электрички нападали?
— Не знаю… — растерянно ответила Кундри. — Бывало.
— Ездра, не лезь, — сказал Иона. Он был как-то напряжён, так что даже и не заметил грубости, которую позволил себе в отношении главнокомандущего. С Ездрой так не разговаривали. — Давай дальше, Кундри.
— Дальше… Ну, там стрельба поднялась, электричка встала, потому что они пути подорвали впереди. Если бы…
— Как перевал назывался? — спросил Иона.
— Назывался?.. Сехсин… нет… как его… Сумсил… Не помню я!
— Может, Самсон? — вставил Ездра. Ионе даже тени насмешки не послышалось в этой реплике — Ездра был, кажется, абсолютно серьёзен.
— Нет, — покачала головой Кундри, — причём тут Самсон. Самсон — это был доктор наш…
— Какой доктор? — впился в неё взглядом Иона.