От дамского корпуса донеслось пение. Женская половина отдыхающего общества, будучи не в силах помочь мужикам в окопе, решила хотя бы так — морально — поддержать их. Неуверенно начатая «Лучинушка» оборвалась на полуслове и сменилась гордым «Варягом». И с этого момента песня гремела почти непрерывно — дойдя до конца, она делала полный поворот кругом, возвращалась к началу и снова: наверх вы, товарищи, все по местам!
Минут через десять та сторона попыталась подавить воспрянувшее единство: из громкоговорителя на столбе полилась традиционная Рахманиновская прелюдия номер пять — видимо, любимый опус Самого. Два этих столь разноплановых произведения сливались под косым дождём воедино, являя собою вечное диалектическое единство и борьбу противоположностей.
И тогда белые пошли в атаку. Жахнул со стороны столовки гранатомёт. Брызнули свинцом сразу несколько стволов. Полетели, звеня, стёкла; пули, чмокая и щёлкая, выводя невнятные вензеля, расковыряли салатово-белую штукатурку, затихли в толще, остывая, медленно отходя в сонную вечность.
10
И тут Иона проснулся.
— Выспался? — улыбнулся навстречу его пробуждению Антипод, дымя цибаркой.
— Кажется, — пробормотал Иона протирая глаза.
— Хлебнёшь? — вопросил Козлобород, протягивая пластиковую бутылку, в которой что-то плескалось.
— Тебя же убили, Козлобород, — сказал Иона, принимая бутылку и отхлёбывая. Он уже готов был сморщиться от спиртовой горечи, но в бутылке оказался вишнёвый кисель из концентрата — не кисель даже, — не сваренный, а просто разбавленный водой порошок. — И тебя тоже убили, Антипод, зря ты лыбишься.
— Крепко же тебя придавило, — усмехнулся Козлобород.
— Долго жить будете, — бросил «убитым» Чомба, сидевший тут же за чисткой «калаша».
Иона глотнул ещё из бутылки. Кисель облепил нёбо и зубы нехорошей кислой плёнкой. Захотелось сплюнуть. Он сунул бутылку Козлобороду и принялся озираться по сторонам.
Над территорией стелился рваным застиранным покрывалом то ли туман, то ли дым. В стороне горело что-то, догорало, и тошнотворно тянуло оттуда палёной резиной. Чёрными пятнами застыли на не стаявших лужах снега чёрные вороньи трупы. Одна из ворон, не окончательно превращённая в труп, но лишь в половину его, орала и трепыхалась в грязи, пытаясь подняться на крыло, оставшееся у неё в единственном числе. Вдалеке, за хозблоками выла собака — или Мохнатый, или Жук. Два яростных зоофила, не упускавшие возможности пристроиться к побратиму сзади.
— Что, атака сорвалась у них? — спросил Иона.
— Атака? — Козлобород отхлебнул из бутылки, крякнул. — Да, вроде, не ходили ещё.
— А Чиполлино? — спохватился Иона. — Чиполлино живой?
— Как это? — покривился Чомба. — Ты, дружбан, просыпайся давай. Чиполлино уж два месяца как положили. На перевале.
Рассыпался мелким дробным смешком Слюнтяй, с задорной едкостью поглядывая на Иону.
Иона попытался вспомнить перевал и когда это было. Дурацкая, замутнённая коротким пересыпом после двух суток без сна память выворачивала всё шиворот-навыворот, и не понять было, есть ли что-то общее между Козлобородом, Чиполлино и перевалом. Перевал, вроде, был до санатория, в какой-то другой, прежней, жизни. И в той жизни не было ни Козлоборода, ни Чиполлино. Или были? Ошмётки воспоминаний метались под черепом, как вспугнутые выстрелом птицы, кричали, граяли, каркали, свиристели, ухали, мать их, и только ещё больше сбивали одурманенную память с толку.
Да, точно, перевал — был. А Чиполлино — не было. А если был Чиполлино, то… то, значит, не было перевала?
Тут вдруг отчётливо вспомнилось: «Уралы», застывшие на узком серпантине, разрывы фугасов, треск автоматных очередей, чей-то крик рядом. Иона повернул голову, чтобы увидеть, кто кричит. Но увидеть почему-то не получалось. Голос был знакомый, но определить его принадлежность тоже не выходило.
Иона замотал головой. «Ты никогда не был ни на какой войне, — сказал он себе. — Какой к чёрту перевал, какие «Уралы» и фугасы?.. Или был?.. Был, конечно, был. На том перевале остались Иштван — весёлый хохловенгр из Прикарпатья, братка Козлобород, Молчун, Кундри… Стоп… Какая Кундри? Кундри-то здесь при чём?»
И тут ухнуло совсем рядом. И Иона проснулся.
11
Белые приближались короткими перебежками, залегали, плевались автоматными очередями, кричали что-то, поднимались и снова — бегом. Разрыв брошенной с той стороны гранаты превратил Дылду в шпигованного зайца с непонятным скошенным на сторону лицом. Заяц был худой и жилистый, вид имел неаппетитный, рваный какой-то, поломанный. Чуть подальше корчился и орал Слюнтяй, прижимая к животу остатки руки. Орал, пока залетевшая с той стороны жужжащая красная муха не уселась на голове его, возле самой скулы. Слюнтяй немного ещё похрипел тягостно, замерзая взглядом, уставившимся на тучи, и с облегчением отошёл.
Справа зарокотала Молчунова «базука» — старенький «РПК».
Иона выловил в прицел белое пятно, присевшее за опрокинутым мусорным баком, жахнул по нему. Пятно не исчезло. Иона сделал ещё выстрел. Потом прицелился получше и саданул в третий раз. Пятно неподвижно маячило на том же месте, как навязчивая галлюцинация. Иона даже глаза протёр и всматривался до слезы, пытаясь понять, человек это в белом халате скорчился за баком или просто что-то белесое брошено там. Но зрение отказывалось конкретизировать. Труп это был, наверное, вот что.
Откуда-то от водонапорной башни хлестнул одиночный выстрел. Слышно его было хорошо, потому что звук пришёл сверху. Иона посмотрел в ту сторону. Башня торчала на окраине, за женскими корпусами, на территории, которая сейчас была ничейной и лежала в стороне от линии фронта.
Иона ещё и глаз не отвёл, а оттуда прилетел звук нового выстрела.
— Снайпер бьёт, — определил Дефлоратор и растерянно поскрёб заросший щетиной квадратный подбородок.
— Только по ком? — задался вопросом Тощий.
— Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, — заржал Чомба.
— По ним, — Ездра кивнул в сторону противника.
И он был прав, потому что белые тут же саданули по башне с нескольких стволов, а кто-то ещё и шарахнул из гранатомёта.
— Ишь, как осерчали, — усмехнулся Ездра. Должно, Вильгельм этот Телль прижмурил у них одного-двух.
— Из наших в той стороне никого нет, — сказал Дефлоратор, кивнув на башню. — У них в рядах измена, что ли? Хорошо бы.
— Разберёмся, — Харя-Кришна выпустил клуб самокруточного дыма. — Главное, что не по нам бьёт меткострел, а по ним.
Белые медленно приближались. Суетливо забрасывали наши позиции гранатами, которые, однако не доставляли особых хлопот, поскольку бросались неумелыми руками.
— Уж не в рукопашную ли собрались эскулапы? — предположил Андроид.
— Это их ошибка, — ухмыльнулся Харя-Кришна. — У нас и бойцы для такого дела попригоднее и численный перевес имеется.
— Командование у них дурни, — добавил Дефлоратор, — вот и весь сказ.
— Погля́, — заржал Пузо, — они в перчатках, вояки.
И действительно, если присмотреться, можно было различить на многих руках обычные медицинские перчатки. А на шее терапевта якобы разглядели даже стетоскоп. Но то была, скорей, шутка — ведь это ж надо совсем быть идиотом, чтобы в такой амуниции идти в бой, а в терапевте Поливанове ничего не было ни идиотского, ни клоунского. Так что, в общем, это шутка была.
Подпустив белых до столовской линии, Ездра вдруг скомандовал атаку.
Поднялись резво и с готовностью. Белые дали рассеянный залп. Повалился Дефлоратор — фуфайка на груди у него взлохматилась, будто по ней провели граблями. Снесло половину черепа Клопомору, так что и опознать его нельзя было бы после боя. Молчуну перебило колено и он повалился обратно в окоп, исторгая вечное своё молчание в злостной хуле небесам.
Те, кого не положили на подъёме, с рёвом ринулись в рукопашную, готовые раздавить, смять, растерзать, воздеть на штыки. И ведь смяли бы, вне всякого сомнения растерзали бы этих хилых интеллигентишек, которые сроду не держали в руках ничего тяжелей спринцовки и ничего же страшней скальпеля. Раздавили бы их как попавший под ногу помидор, если бы не санитары, среди которых была пара-тройка весьма дюжих.
Иона, вдруг оказавшийся в самом центре бурлящей, как забытый на плите суп, заварухи, отмахнулся от чьёго-то штыка, врубил кому-то прикладом и отошёл в сторонку, чтобы согнуться там, исходя желчной рвотой.
Металась в толпе дерущихся смерть, плясала, кривлялась и била в бубен, как сумасшедшая шаманка. Мелькали над полем битвы, подобно валькириям, вороны. Воины кричали, разрывая животы, матерились, загоняя в горла штык-ножи, хакали, дробя прикладом вражеский лоб. Издавая неожиданно по-бабски визгливый боевой клич, махал невесть откуда взявшейся саблей Виннету. Выползал из битвы на коленях Тошнот, волоча за собой красную гирлянду кишок. Дрыгался на земле Чомба, тяжело и неохотно прощаясь с жизнью, зажимая ладонью дырку на груди, будто надеясь перекрыть дорогу душе, что рвалась отлететь. Но душа, как вода, которая всегда найдёт себе дорогу, прорвалась через глотку и вышла из разверстого в последнем стоне рта, и так и остался лежать Чомба с раскрытым широко ртом. Валялся неподалёку с перерезанным горлом еврей в третьем поколении Исаак Рафаилович Фельдман. Здоровенный детина-санитар, известный под позывным Бугай, сидел в грязи и смотрел удивлённо на отрубленную шуйцу свою, которую держал в деснице. Видать, мозговал, смогут ли её пришить здесь, в санатории, или придётся ехать в область, а то и куда подальше. Пришлось— куда подальше: Пузо походя ткнул его штыком под затылок, из милосердия, должно, а может, в отличие от санитара, не питал никаких надежд на способности отечественной медицины.
И посреди всего этого месива и варева метался конь блед, на котором трубил в свой горн Чиполлино.
А потом вдруг пронёсся над битвой истошный вопль: «Га-а-зы-ы-ы!»
Белые организованно дёрнули из подсумков заготовленные противогазы, натянули на бледные лица большеглазые маски, и тут же схлынули, отошли от рукопашной, залегли, изготовившись к стрельбе. Наши, не подготовленные к химической атаке совершенно никак, заметались, заорали, засуетились и вдруг бросились врассыпную, видя, как наползает с подветренной стороны жёлто-белесое облако смерти. Как ни пытались Ездра и Сто-Метров-Кролем придать хотя бы вид организованного отступления этому бесславному бегству, ничего не получилось. Недавние солдаты превращались в растерянное стадо и бежали, бежали. Бежали к админкорпусу в надежде добраться до оружейки, до спасительных комплектов химзащиты. У подвала их ждал второй, никем раньше не виденный, вэвэшник с пулемётом и четверо санитаров с «калашами». Желающим получить противогаз предлагалось для начала разоружиться и сдаться в плен. Харя-Кришна попытался было вернуть в ряды дисциплину и повести бойцов за собой в последнюю атаку, но вэвэшник предусмотрительно саданул по нему из пулемёта, переломил командира пополам.