Телефонистка — узкоглазая тоненькая девушка-узбечка — наблюдала за главным инженером строительства, который озадаченно теребил бороду.
— Зульфия, посмотри... — Кислицын поднялся и протянул ей в окошечко телеграмму. — Прочитай. Что скажешь?
— Они хотят к вам приехать. Они вас очень любят. Главный инженер посмотрел на нее с некоторым недоверием.
— Какой вы счастливый! — продолжала Зульфия.
— Прочитай еще раз.
— «Мы очень хотим к тебе в отпуск», — прочла девушка вслух. — А-а... Можно было короче написать. Просто: «хотим тебе отпуск». Так лишние деньги надо платить.
— Это верно... Но что там случилось? — Кислицын опять уселся за стол, раздумывая, как быть. Телеграмма несомненно пришла неспроста.
А что, если и верно их вызвать сюда? Уж тут бы они с Олегом по всей Голодной степи на газике гоняли! Уж тут бы Олег увидел, как в мирное время совершаются чудеса и подвиги...
Достаточно только написать: «Немедленно выезжайте» — и они будут тут. Олег не знает, что они с мамой договорились раз и навсегда, что в случае, если ему здесь будет совсем трудно, он должен дать телеграмму.
— Зульфия, дайте, пожалуйста, бланк.
— Вы их пригласите, да?
— А как ты думаешь?
— Обязательно! У нас здесь самое лучшее место на земле! — воскликнула девушка.
— Ну, раз так... — Старший Кислицын склонился над телеграфным бланком.
Мама оставила ему целый список неотложных дел, строго приказав все выполнить сегодня же, но Олег никак не решался выйти из дому. Вдруг телеграмму принесут без него. Он даже открыл дверь и проверил, работает ли звонок.
Время шло, никто не звонил. Олег хотел прикрепить на дверь записку, чтобы телеграмму опустили в ящик, но подумал, что без расписки почтальон ее не оставит все равно. Нет, нельзя уходить.
На его счастье, по телефону позвонила Аленка: можно ли ей с Гешкой погулять? Одной гулять скучно, а во дворе никого нет.
— Сперва ты посиди у нас, пока я хожу по делам, — нашелся Олег, — а потом гуляй. Сколько хочешь. Только скорей приходи, мне очень некогда.
Аленка пришла сразу же. И Гешка, уже несколько раз гулявший с ней, тут же проснулся и с криком прыгнул с тахты на плечо девочке.
— Сиди у нас и жди почтальона. Он принесет телеграмму. Распишешься, телеграмму положишь на мой стол, тогда и иди. Дверь только прихлопни получше. А я тебе позвоню из мастерской. — Олег схватил чемодан с поломанным замком, сунул туда ботинки, распихал по карманам деньги и квитанции и побежал выполнять поручения.
В сапожной мастерской была очередь на целый час.
Заняв очередь, он понесся платить за квартиру, оставив чемодан в мастерской. По дороге увидел телефон-автомат, и хотя звонить еще было рано, все же не выдержал, заскочил в будку.
— Ну, была телеграмма? — спросил он Аленку запыхавшимся голосом.
— Нет... а мне Гешка руку поцарапал. Кровь идет.
— Залей йодом, возьми в ванной в аптечке. Только не уходи, слышишь!
— Ладно уж, не уйду. Тут тебе звонил какой-то...
— Мне? Кто звонил?
— Не знаю. Быстро-быстро так говорит. Марусей меня назвал... Скамейкин... что еще ему-то надо? Вот любопытный. Опять какие-нибудь у него вопросы.
— Ладно, еще позвонит потом. — Олег хотел повесить трубку, но Аленка вдруг сказала такое, что он чуть не подпрыгнул в будке.
— Он какого-то Жаворонкова нашел... И велел тебе к какой-то проходной прийти. Чтобы ровно в двенадцать...
Глава VВОЕННЫЕ ПИСЬМА
Жаворонков нашелся!..
Быстро добежав по лестнице эскалатора до выхода и вынырнув из вестибюля метро, Олег помчался к Большому проспекту. Время у него еще было, но разве он мог сейчас идти шагом!
Жаворонков нашелся... значит, выжил! Но стой... ведь Волков писал в дневнике: «...без операции — летальный исход». Летальный — значит смертельный, это Олег знал. Тот ли это Жаворонков? Может, однофамилец?
Напутал там что-то Скамейкин.
Жаворонкову ведь нужна была срочная операция, а в госпиталь его доставить не могли. Так что же тут!
Можно, пожалуй, и не бежать...
Не мог же доктор Волков сделать операцию сам, одной рукой! Одной рукой даже карандаш не заточить, даже хлеба не нарезать. А тут операция.
Когда мама палец порезала, она картошку не могла чистить... Простую картошку!
Может быть, это родственник того Жаворонкова? Вдруг он знает о «санатории»?
Снова припустив бегом, он добежал до остановки троллейбуса и поехал в Гавань.
Он прибежал к проходной без четверти двенадцать. Скамейкина еще, конечно, не было.
Увидев возле проходной телефон-автомат и вспомнив о телеграмме, Олег бросился звонить домой. Положеньице! И тут горит, и там пожар...
Но никто не снял трубку — наверное, телеграмму там уже принесли, Аленка ее приняла и побежала гулять с Гешкой. Вот неудача... Она бы ему могла прочитать текст по телефону. А теперь когда он будет дома?
— А-а, Маруся... ждешь, значит! Ну, ну...
Скамейкин явился с таким загадочным лицом, будто только что раскрыл величайшую тайну. Он посмотрел на Олега, как тому показалось, с небрежным видом и прихлопнул по нагрудному карману комбинезона замасленной пятерней.
— Здесь документ! Это тебе, Маруся, не банка килек!
— Покажи, — Олег протянул руку.
— Постой. Говоришь, помереть должен был Жаворонков в сорок втором году?
— Покажи документ. Скорей!
— Не спеши!
— Он жив, да? Или это другой Жаворонков?
— Тот, тот, — заверил Скамейкин. — Погиб он...
— Погиб... Это и без тебя знали...
— Но знаешь когда? В сорок пятом году во время штурма Берлина! Вот так! «Без меня знали»...
— Покажи скорей! — закричал Олег. — Где документ? Скамейкин взглянул на него и почесал затылок.
— Что с тобой, а? — спросил он. — Покраснел... ты, может, думаешь, зачем я в это дело влез? Думаешь, это только тебя касается?
— Хотя бы... — буркнул Олег. — Без тебя бы все узнал!
— Да брось ты! — обиженно перебил Скамейкин. — А я на этом заводе работаю, понял? В том самом месте. И мы там, может, музей откроем. Я вот ходил к Комякину и все ему рассказал вчера же. А он вспомнил, что о Жаворонкове есть запись в отделе кадров. Разве ты бы сам обнаружил ее? Эх ты! Все сам! А я еще хвалил тебя главному энергетику!
Дернув «молнию» на кармане комбинезона, он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот. На, держи, для кого я, думаешь, переписывал специально? Вот видишь: Жаворонков Михаил Арсентьевич. Стаж с тысяча девятьсот тридцать второго года по тысяча девятьсот сорок второй. Погиб в тысяча девятьсот сорок пятом во время штурма Берлина. Посмертно награжден орденом Славы второй степени. Вот. Для кого я переписывал, Маруся?
— Прости, — Олег встал и дотронулся до рукава Скамейкина. — Спасибо тебе... Я возьму эту бумагу? Отцу покажу.
— Бери, — смягчился Скамейкин. — Для тебя ж старался. Но это не твое дело, а наше. Всех.
— Значит, его ранение... он поправился, значит, тогда?
— Выходит, вылечил его твой Волков.
— А как? Одной рукой? — усмехнулся Олег. — Попробуй одной рукой свои провода чинить!
— Я не доктор... может, и одной рукой он сумел... — нерешительно ответил Скамейкин. И сердито добавил: — А ты-то хорош. «Мы с отцом столько искали!» Надо людей спрашивать! Вот, например, мы с тобой куда пойдем вечером, знаешь? — прищурился Скамейкин.
— Вечером? — Олег вспомнил о маме и ее строгих наказах. — Вечером я не могу! А куда?
— Вот я стал спрашивать людей... в отделе кадров догадался спросить, и мне сказали, что еще жива Жаворонкова, жена Михаила Арсентьевича. К ней и надо сходить. Адрес мне дали... — Скамейкин поглядел на Олега и вдруг сказал с притворным вздохом: — Ты вечером, значит, не можешь, а я сейчас не могу. Слушай, а если ты прямо к ней поедешь, а? Ну, прямо сейчас. А я тебе потом позвоню. Давай, а? Это недалеко. Тут в Гавани. Может, тебе некогда? Я вижу, что тебе некогда...
— Ничего, — быстро сказал Олег. — Подумаешь — некогда! Давай адрес!
Скамейкин вытащил еще один листок.
— Вот... — Он подтолкнул Олега в плечо. — Хороший ты пацан. Брата бы такого... а то у меня одни сеструхи. А ты жилистый, ого какие мышцы!
— Я пошел. Пока. — Олег сорвался с места и побежал к троллейбусу, заглядывая на ходу в листок с адресом.
Проводив его взглядом, Скамейкин взглянул на часы над проходной и пошел в заводоуправление, подумав, что сегодня придется остаться без обеда.
— Як вам, Виктор Викторович, снова. Можно? — сказал Скамейкин, просовывая голову в кабинет главного энергетика.
Виктор Викторович обедал у себя в кабинете.
— Заходи. Кофе тебе налить, Маруся? — спросил главный энергетик. — Не хочешь... напрасно. Ну, что там Кислицын, сын Кислицына?
— Хороший пацан! С таким и в разведку можно!
— Ишь ты! Начитался ты книжечек, я вижу. «В разведку». Но вообще-то... этот Олег нам большую помощь оказал. Мы все эти фамилии проверим, и скоро они нам пригодятся, — главный энергетик поглядел в блокнот, лежащий перед ним на столе. — Помогай-Бо, Соловаров, Багров, Волков... вот скоро будем переиздавать историю завода, и получится целая новая глава!
— Вот это да! А там можно доску сделать мемориальную? И все имена чтобы были? — заспешил Скамейкин.
— Безусловно. Только все надо уточнить. Это я беру на себя.
— Он сейчас и помчался уточнить. Поле-етел! Пятки замелькали!
— Куда?
— Я ему адрес Жаворонковой дал. Может, она что-нибудь помнит.
— Я ее знаю. Она работала у нас до пенсии. Значит, Кислицын к ней помчался? Знаешь, надо ей позвонить и предупредить. Чтобы не напугать бабулю. Ей уж за семьдесят. Сейчас позвоню в отдел кадров, узнаю телефон...
— Тогда скорей, — сказал Скамейкин. — Пацан уже, наверное, по лестнице ее бежит! Такой шустряк... Маруся!
Перед дверью Жаворонковой Олег отдышался, одернул курточку и провел ладонью по вихрам, чтобы не торчали во все стороны. Надо сразу же произвести достойное впечатление, иначе с ним и разговаривать не будут. Никто не обязан делиться воспоминаниями с каждым встречным. Может, лучше сказать, что он выполняет поручение... Но чье? Дворца пионеров! Точно! Надо поздороваться и сразу сказать, как можно солидней: «Я к вам по срочному важному поручению Дворца пионеров. Мне необходимо выяснить»... и так далее.