– Нужно проверить все алиби. Посмотрим, нет ли несоответствий. Я не могу проверить камеры, система сломана.
– А если алиби подтвердятся? У тебя по-прежнему нет других четких ниточек.
Элин делает большой глоток кофе.
– Я думала об этом. Лора ведь откуда-то достала эти истории болезни, верно?
– Из отеля?
– Из комнаты с архивом. Это единственное место в отеле, которое не модернизировали. Если все дело в санатории, думаю, надо пристальнее взглянуть на архив.
66
К приходу Элин Сесиль уже стоит у двери в архив. Она напряжена, под глазами темные круги, такие темные, что больше напоминают синяки.
Она по-прежнему в униформе отеля, но эффект это производит противоположный задуманному. Вместо того чтобы создавать впечатление, будто отель функционирует как ни в чем не бывало, нарочитая официальность выглядит скорее слегка ироничной, а кривовато приколотый бейдж с фамилией добавляет последний зловещий штрих.
– Вы точно не возражаете? – спрашивает Элин.
Сесиль быстро кивает:
– Если вы считаете, что это поможет.
– Думаю, у нас просто нет другого выхода. Это наша единственная ниточка.
Она и правда так считает.
Элин только что опросила всех о том, где они находились вчера ночью и сегодняшним утром. У всех либо прочное алиби, либо его пока что невозможно проверить. Если люди говорили, что были одни в своем номере, Элин никак не может узнать, правда это или нет.
Это ее беспокоит. Она действует вслепую, без группы поддержки, без камер, не может лишний раз проверить, нет ли расхождений в показаниях. Ее возможности ограничены.
– Хорошо.
Сесиль говорит сухо, будничным тоном, но Элин слышит в ее голосе напряжение. Сесиль подносит ключ к двери, и та со щелчком открывается, Элин входит внутрь следом за Сесиль.
Пахнет там все так же – старой бумагой и нетронутой пылью. Внутри царит прежний беспорядок – нагромождение коробок и ящиков, замызганных бутылок и кувшинов. Потрепанный проектор для диафильмов. Книжные шкафы, набитые бумагами.
Но, несмотря на беспорядок и хаос, Элин не может избавиться от чувства, что в комнате что-то изменилось.
– Что-то не так? – смотрит на нее Сесиль.
– Не знаю. Как думаете, кто-нибудь мог недавно сюда зайти?
– Сомневаюсь. Этой комнатой никогда, в сущности, не пользовались.
– Так сказала и Лора. Она говорила, что сначала вы планировали сделать выставку из архивных вещей в отеле.
– Да. Лора начала разбирать его вместе с архивариусом, но проект приостановили.
– Почему приостановили?
Сесиль отвечает не сразу, словно подбирая слова.
– Лукас не был уверен, что это имеет смысл, – наконец говорит она. – В итоге он решил, что этого делать не стоит, постояльцам не нужны такие красочные подробности о прошлом этого места.
– Что за красочные подробности?
– Лечение туберкулеза было довольно примитивным, это еще мягко выражаясь. Люди считают, что пациенты приезжали сюда дышать свежим воздухом, сидя на террасах, загорать на солнце, но это еще не все.
– Но Лора сказала, что лечение основывалось главным образом на природном окружении.
– Не совсем-с. – Сесиль натянуто улыбается. – Например, пациентам делали пневмоторакс – коллапс пораженного легкого. То есть либо вводили воздух в плевральную полость, либо удаляли часть грудной клетки. Некоторые методы были еще примитивнее. К примеру, легкое схлопывали деревянным молотком.
– Я не знала.
Элин невольно представляет себе эту жутковатую картину.
– Многие не знают, – осторожно произносит Сесиль. – Такие методы не всегда оказывались успешными. Несмотря на лечение, за долгие годы здесь умерло много людей… Видимо, Лукас решил, что не всем постояльцам это понравится.
– Вы с ним согласны? – резко спрашивает Элин. Ее задевают не сами слова, а то, как она их произнесла. «Лукас решил». Все решает он. Все у него под контролем.
– Да. Думаю, он прав. Может, постояльцам и нравится жить в бывшем санатории, фотографироваться для соцсетей, но зачем им знать, что происходило здесь на самом деле? – Сесиль пожимает плечами. – Вряд ли им это интересно.
– Так, значит, в конце концов Лукас отменил проект.
– Да, – отвечает она с непроницаемым выражением лица.
– Его слово – закон? – невольно произносит Элин.
Очень глупо, потому что, конечно же, это так. Ведь он владелец отеля. Он принимает все главные решения.
Прищурившись, Сесиль смотрит на нее:
– В каком смысле?
Мысленно обругав себя, Элин решает спросить прямо. Нет времени ходить вокруг да около.
– Я случайно услышала ваш разговор в коридоре, когда мы спускались из пентхауса. Вы пытались убедить Лукаса что-то кому-то рассказать, – она колеблется, гадая, не зашла ли слишком далеко. В груди колет от напряжения. – Похоже, он не был этому рад.
Сесиль молчит. Проходит несколько секунд.
– Это про тело, которое нашли в горах, – наконец отвечает она. – Тело Даниэля.
67
– Друг Лукаса работает в университетском центре судебной медицины в Лозанне. Тело Даниэля перевезли туда. Судя по рассказам этого друга… есть сходство с другими убийствами.
– То есть его убили?
Сесиль кивает, поддевая ногой коврик. В воздух поднимаются крохотные облачка пыли.
Когда пыль оседает, Элин смотрит вниз, и в голове опять мелькает какое-то озарение, очертания догадки с размытыми краями, но мысль исчезает, прежде чем Элин успевает за нее ухватиться.
– Даниэля… искалечили. – Лицо Сесиль искажается. – Части тела также отрезаны, больше, чем у Адель и Лоры, но похожим образом. Тело хорошо сохранилось в снегу, но раны старые.
Элин не отвечает, погрузившись в размышления. Весьма вероятно, что это дело связано с убийствами Адель и Лоры, но не это ее беспокоит. Все-таки Даниэль исчез несколько лет назад, видимо, тогда его и убили, так почему же между преступлениями прошло так много времени?
Она перехватывает взгляд Сесиль:
– И почему Лукас не хотел, чтобы вы мне об этом рассказывали?
– Официальная версия – потому что эти сведения еще не обнародовали, но, честно говоря, он просто не способен мыслить здраво. Пытается это скрыть, хотя это невозможно. – В ее голосе слышится раздражение. – Все слишком далеко зашло.
– Скрыть? – ошарашенно повторяет Элин.
– Да. Случившееся для него – катастрофа, как профессиональная, так и личная. Это место… гораздо больше, чем просто работа. Строительство этого отеля – его юношеская мечта. Его болезнь, постоянные больницы… подтолкнули его к этому замыслу.
– Сердечное заболевание?
– Как я уже говорила, он перенес несколько операций, были осложнения, долгие восстановительные периоды. У него не было нормального детства. Когда он вернулся в школу, то пережил тяжелые времена.
– Над ним издевались?
– Да, он выглядел не как все, – с горечью говорит Сесиль. – Слабый, тощий. Одна половина детей в школе дразнила его, а другая жалела.
– И это не отпускает его?
– Да. Это место… Он никогда этого не говорил, но думаю, что здесь он изгоняет своих призраков. Невероятный проект. Все говорили, что санаторий невозможно воскресить. – Сесиль поводит плечами. – Это так похоже на него. Никто не представлял, что он так преуспеет.
– Попытка что-то доказать, – кивает Элин. – Айзек такой же. Ему всегда нужно было быть лучшим. На вершине. – Она хмурится. – Вероятно, причиной служит в том числе и неуверенность в себе.
– Не думаю, что это характерно только для них двоих. Это желание что-то доказать самому себе. Кем-то стать. – На ее губах играет улыбка. – Знаете, я где-то читала, что большинство мужчин хотят воздвигнуть памятник самим себе. Мой бывший точно был из таких. Когда он познакомился со своей новой женой, то переехал в Австралию и построил дом в какой-то глуши. – Она поворачивается, обводя жестом комнату. – Это он и есть. Памятник Лукасу. Огромный, прекрасный и стеклянный, мать его, памятник всем тем, кто говорил, что у него ничего не получится.
Элин не отвечает, потрясенная силой ее чувств, с каким пылом она защищает брата. Эти слова переворачивают впечатления Элин от того, что она видела на лестнице. Она невольно начинает смотреть на Лукаса в более благоприятном свете.
И все-таки что-то в тоне Сесиль ее беспокоит. То же чувство возникает у Элин, когда она размышляет о своих отношениях с Айзеком. Защищая братьев, они одновременно делают им поблажки, находят оправдания их гнусного поведения, хотя их, возможно, не должно быть.
– Думаю, он именно поэтому приостановил проект, – оглядывает комнату Сесиль. – Мысль о том, что кому-то может здесь не понравиться… Он даже помыслить о таком не мог.
Элин обдумывает услышанное, и, хотя объяснения звучат разумно, они все равно кажутся неубедительными. Даже если он хотел уберечь отель, уж конечно, первой мыслью было бы поделиться тем, что ему известно.
Тут есть что-то еще.
– Но когда мы разговаривали, вы сказали, что они с Даниэлем были близки…
– Да, – она откашливается. – Именно поэтому вам лучше поговорить об этом с ним.
– Хорошо.
Элин отмечает, в какой момент Сесиль попыталась свернуть разговор. До сих пор она говорила откровенно и открыто.
Да, тут что-то есть.
– Они были близкими друзьями, да?
Сесиль колеблется и краснеет.
– Нет, – наконец признается она. – Я бы не назвала их близкими друзьями. В последние годы их отношения были скорее профессиональными. Компания Даниэля работала над несколькими отелями Лукаса.
– Тогда почему вы сказали, что они были близки?
– В детстве – да, но когда Лукас заболел, все изменилось. Даниэль сблизился с моим отцом. Даниэль был талантливым лыжником, и мои родители болели за него на гонках. Думаю, Лукас всегда чувствовал, что его невольно сравнивают с Даниэлем. Как будто это цель, к которой он должен стремиться. Повзрослев, они отдалились друг от друга.
– Однако, видимо, отношения все-таки были довольно крепкими, если они решили работать вместе?