Но он не один. Все ее выводы верны. Разбрасывая ногами снег, она идет вперед. Снежинки колют лицо и глаза, словно крохотные и невесомые пули. По телу растекается адреналин, она спотыкается, ноги подгибаются, путаются в мягком снегу. Приходится немного откинуться назад, чтобы не поскользнуться.
И наконец Элин подходит к главному бассейну. Лукас раскинулся на шезлонге в дальнем правом углу. Он пытается повернуть голову в сторону Элин, но его движения дерганые, как у марионетки. Глаза закатились, и видны налившиеся кровью белки.
Неужели слишком поздно?
Увеличивая темп, она огибает бассейн и добирается до Лукаса.
– Ничего, он приходит в себя.
Над ним нагнулась Сесиль, пытаясь поднять его на ноги. В такой позе она напоминает сиделку – по-матерински суетится над ним. Но Элин этим не обманешь.
– Можете больше не притворяться, Сесиль, – говорит она медленно и спокойно, с уверенностью, которой не чувствует. – Я знаю, что это вы. Это вы сообщница Марго. А не Лукас.
Нахмурившись, Сесиль смотрит на нее.
– Нет, – отвечает она таким же уверенным тоном, как и Элин, только приправленным снисходительностью, словно она разговаривает с ребенком. – Нет, я нашла его здесь в таком состоянии. И пытаюсь помочь.
Элин тут же становится ясно, что Сесиль выбрала неверный тон. Перед лицом такого обвинения она должна негодовать, опешить. Защищаться. Только не это взвешенное превосходство.
Оно ее выдает.
Лукас издает гортанное клокотание.
Элин внимательно его изучает. Он меняет позу, и Элин видит левую сторону его лица. Лоб над бровью липкий от крови, по виску течет струйка. Кожа бледная и влажная от пота или снега. Элин откашливается. У нее пересохло во рту, совсем не осталось слюны.
Нужно тянуть время.
– Я знаю, что это вы. Вы себя выдали. Вы действовали умно, до последних секунд.
Выражение лица Сесиль совершенно непроницаемо.
– Выдала? – повторяет она.
– Да, своими словами в кабинете Лукаса. «С сегодняшнего дня я буду делать только то, что хочу. И к черту всех, кто стоит у меня на пути». Это выражение… Я поняла, что уже где-то его видела. В блоге противников строительства. Кто-то написал, что эти слова якобы произнес Лукас. Тот же комментарий был и в «Твиттере». – Элин ненадолго умолкает. – Вы устроили травлю собственного брата. Потому что все ведь именно из-за этого. Из-за него.
Слова повисают между ними, но до Сесиль как будто не доходят. Она огородилась стеной и недосягаема.
– Выражение? – Ее лицо морщится в недоумении. – Все ваше обвинение держится на какой-то фразе?
– Не только. – Элин выпрямляется в полный рост. – Я унюхала запах хлорки на маске в кабинете Лукаса. Я постоянно улавливала этот запах там, где его не должно было быть… Когда нашла Лору в лифте, когда на меня напали, на лестнице из пентхауса, но до сегодняшнего дня этого не осознавала. Вы ведь каждый день плаваете, верно?
Сесиль молча смотрит на нее, ветер треплет ее волосы. По-прежнему никаких эмоций.
– Потому я и поняла, что вы приведете его сюда, к бассейну. Либо к внутреннему, либо к этому. Здесь вы чувствуете себя комфортно, верно? Как дома.
– Что вы такое говорите? – бесстрастным тоном говорит Сесиль. – Это всего лишь предположения, не больше.
– Вовсе нет. Я ведь была права в том, что сказала раньше, да? Дело не в отеле и не в санатории. Это личное, между вами и Лукасом. Он сделал что-то в прошлом, чего вы не можете простить. И решили отомстить ему.
– Нет, я…
Почувствовав ее слабость, Элин продолжает:
– Когда вы убивали, то действовали умно, обставив все так, будто это касается санатория, будто все дело в прошлом, но это не так. – Она переводит взгляд на Лукаса. – Дело в нем, верно? Он все начал.
Сесиль делает шаг назад. Ее фасад дает трещину – она запинается, но быстро берет себя в руки.
– Нет, послушайте, я…
Элин подступает к ней ближе, и ботинки увязают в глубоком снегу.
– Что он сделал, Сесиль? Расскажите, что он сделал.
Лицо Сесиль искажается, черты лица комкаются, словно кто-то надавил на них. Из глубины ее горла вырывается странный, полный горечи стон.
– Дело не в том, что он сделал, а в том, чего не сделал. Все началось не с Лукаса. – Ее голова дергается. – Все началось с Даниэля. Даниэля Леметра. Он меня изнасиловал. – Она яростно тычет пальцем в Лукаса. – Он знал, но ничего не сделал.
88
Повисает тяжелое молчание. В такую тишину Элин не погружалась с тех пор, как она здесь. Ветер стих, и снег впервые за все время падает прямо на землю.
– Что, нечего сказать?
Сесиль переводит взгляд на Лукаса. Рядом с ней поблескивает вода, в воздух поднимаются клубы пара.
Лукас безжизненно смотрит на сестру из-под полуопущенных век.
– Ну что ты молчишь, Лукас, ты же был там в тот вечер. После дня рождения Даниэля в Сьоне. Ему исполнилось восемнадцать. Ты отвез нас обратно, в квартиру Даниэля. Нас было несколько человек. Мы завалились туда и остались на ночь.
Голос Сесиль по-прежнему лишен эмоций, на месте чувств – пустота.
Элин знает, что это опасное состояние. В отличие от пылкого негодования и ярости холодный, полный горечи гнев не выгорит сам по себе. Пройдя эту точку, он только окрепнет, и после его уже не уничтожить.
– Это случилось не так, как все обычно представляют, – продолжает Сесиль. – Незнакомец, затаскивающий в темный переулок. Он был моим другом, лучшим другом. Практически членом семьи. А мне было шестнадцать, Лукас. Я была совсем ребенком.
– Сесиль, не… – Лукас бормочет что-то неразборчивое.
– В чем дело, Лукас? Не хочешь слушать о том, чего ты столько времени пытался не замечать? – Выражение ее лица становится жестче. – Мы с Даниэлем целовались и шутили по поводу того, что нужно вести себя тихо и не разбудить остальных. А потом он начал стаскивать с меня платье и раздвигать мне ноги. Я пыталась сказать «нет», но он зажал мне рот рукой, а потом изнасиловал, – она с укором качает головой. – А я ничего не сделала. Просто замерла. Я-то думала, что в подобной ситуации буду вести себя совсем по-другому. Я сама это допустила.
Лукас смотрит на нее, и крохотные хлопья снега ложатся на его волосы.
– Когда он наконец-то с меня слез, я повернула голову в твою сторону. Ты притворялся спящим, но твои глаза были открыты, я заметила. Я знала, что ты не спишь и видел, что он сделал.
Лукас откашливается:
– Это не так, Сесиль, ты же знаешь.
– Нет, так, Лукас. Трудно поверить, правда? Что ты ничего не сделал. Не попытался ему помешать. Я тоже так думала. На следующий день я много об этом думала, гадая, почему ты не стащил его с меня, но решила трактовать сомнения в твою пользу. Может, ты не понял, что видел, или не хотел меня смущать.
Она подходит ближе к Лукасу.
Элин напрягается. Несмотря на мороз, на лбу у нее проступают бусинки пота.
– Я никогда не думала, что ты так себя поведешь, Лукас. Все ждала, когда же ты что-нибудь скажешь, спросишь меня, что случилось, как я себя чувствую. – Сесиль колеблется, и ее слова звучат в новом, необычном ритме. – Я представляла, как мы поговорим, а потом пойдем к родителям и позвоним в полицию.
Лукас тоже чувствует в ее механическом тоне что-то неправильное. Слегка приподнимается, пытаясь сменить позу, но снотворное, которое дала ему Сесиль, затрудняет движения.
– Но этого так и не случилось, правда, Лукас?
– Сесиль, я был еще ребенком. Как и ты. Я толком не понял, что случилось и как с этим быть.
– Нет. – Ее взгляд становится жестче. – Ты не был ребенком. Ребенок может солгать один раз, но не дважды. – Она поворачивается к Элин. – Через несколько недель я все-таки смогла признаться родителям, – четко и отрывисто говорит Сесиль. – Они расспросили тебя, ведь так, Лукас? Я точно знаю. Они спросили тебя, и ты соврал. Притворился, что ничего не видел.
Элин замечает первый проблеск эмоций, а вместе с ним в руке Сесиль что-то сверкает – нож, металл бликует на свету. Пальцы Элин слегка дрожат, так что приходится сжать их в кулак.
– После всего, что я для тебя сделала… После стольких часов в больнице, а потом в школе, когда я защищала тебя от обидчиков. А от тебя мне нужен был единственный важный поступок, но ты ничего не сделал. Не сумел поднять голову выше забора.
Лицо Лукаса меняется, на нем отражается чувство вины. Налитые кровью глаза блуждают по лицу Сесиль. Он обхватывает голову руками.
– Прости.
– Нет, – ровным тоном произносит Сесиль, так крепко сжав нож, что белеют костяшки пальцев. – Извинений сейчас уже недостаточно, Лукас. Потому что ты не вступился за меня и не сказал правду. Мама и папа постарались все скрыть. Решили, что есть какое-то «объяснение», – она закатывает глаза. – Они знали, что я в него влюблена, и я так и не могла понять, то ли они мне просто не верят, то ли предпочли спустить все на тормозах. Решили не раскачивать лодку, потому что дружили семьями, а Даниэль был папиным любимчиком. Они сказали только, что все закончилось, иногда в жизни случаются неприятности и нет смысла на них зацикливаться и накручивать себя, – она холодно улыбается. – Даже когда выяснилось, что я беременна, мне велели не поднимать переполох. Я сделала аборт, и, по их мнению, на этом все закончилось.
Лукас закрывает глаза, его голова снова падает на спинку шезлонга. Элин понимает, что он чувствует себя виноватым и пытается отгородиться от своей вины, в буквальном смысле отгородиться от Сесиль.
Сесиль переводит дыхание.
– После этого все уже никогда не было как прежде. Когда я пыталась плавать, с каждым гребком надо мной нависало его лицо. Видна была каждая пора, каждая веснушка. Он наваливался на меня всем телом, доказывая, что сильнее меня, – она ненадолго останавливается. – Из-за него я чувствовала себя… крошечной. Мне казалось, что я лишь воображаю себя сильной, когда плаваю. Не сравнить с его силой и властью.
Сесиль снова шагает вперед, покачивая пальцами рукоятку ножа.