пороха. Для выстрела из базилики[39], которой турки пробили крепостную стену Константинополя, потребуется несколько мешков пороха. Могу я поинтересоваться, что конкретно имеет в виду мой господин, говоря об уничтожении врага с помощью пороха?
– Кувшин пороха, перемешанного с наконечниками стрел и камнями, может заменить длительную и кропотливую подготовку ассасина. Для того, чтобы взорвать порох, не нужны ни сила, ни ловкость, ни умение владеть оружием. Достаточно любому человеку, в котором никто не заподозрит ассасина, незаметно поджечь фитиль и подойти к врагу. Порох сам сделает все остальное – уничтожит и цель, и тех, кто ее окружает!
– Да, верно, – удивился Абдулкахар. – Но разве простой человек согласится умирать за нашу идею?
Камран только махнул рукой.
– Он будет умирать не за идею. За деньги, за райское блаженство, за страх, наконец! Ведь страх гораздо важней денег!
Помощник внимательно слушал.
– Если родственники не хотят платить выкуп за пленника, мы заставим пленника заплатить за родственников. Если он откажется, мы убьем всю его родню.
– Я верю каждому слову своего господина, как верю в самого Аллаха, хвала ему, – склонил голову Абдулкахар. – Но позволь узнать, откуда пленники смогут взять выкуп за всех своих родственников?
– Им не нужно будет ничего брать, – усмехнулся хозяин. – Им нужно будет отдать то, что у них есть – их жизнь. Как там эта… жена менялы Османа?
– Михри? – Абдулкахар усмехнулся, обнажив большие, как у лошади, зубы. – Мы держим ее на опиуме, и она обслуживает всех моряков, которые привозят нам товары. В море они скучают по женщинам, и сейчас очень довольны и благодарны твоей мудрости и щедрости.
– Вот с нее и начнем! – кивнул Камран. – Слушай, что надо делать…
Ризе, сентябрь 1597 г
Рынок городка Ризе, зажатого на узкой полоске земли между горами и морем, был гораздо меньше рынка соседнего Трабзона – крупнейшего портового города Черноморского побережья Османской империи. Но в изобилии и разнообразности товаров ему не уступал: за мясными рядами тянулись рыбные, за ними – чайные и мучные, фруктовые и овощные, еще дальше продавали вино, масло, мед, орехи… Как морские течения подчиняются законам водной стихии, так людская многоголосая толпа создавала между торговыми рядами свои течения, подчиняющиеся законам рынка. Среди этой людской стихии то и дело выныривали загоревшие мальчишки, снующие поперек течений и вызывающие в волнах покупателей краткосрочные шумные завихрения.
Лишь жену главы города – Айшет – не беспокоили ни давка, ни человеческие волны и завихрения – она вальяжно шла по пустому пространству, защищенная от толпы простых смертных четырьмя огромными охранниками, попутно исполнявшими роль носильщиков. Конечно, покупать продукты для стола высокородной семьи могла бы и прислуга, но Айшет любила ходить по рынку и частенько делала это сама, устраивая для себя небольшое развлечение. Иногда, как и теперь, она брала с собой семилетнего сына Мурада. С ней то и дело здоровались, норовили поцеловать руку или подол платья: жители обожали наместника султана Ибрагима ибн Хамида – он был строг, но справедлив и неподкупен. Недавно он отказался пустить жить в городе шайку кровожадных убийц – ассасинов, хотя они предлагали ему столько золота, сколько увезет взрослый осел. Айшет очень гордилась мужем.
Навстречу ей в толпе медленно двигалась другая женщина, по имени Михри. Ни охранников, ни носильщиков у нее не было, она сама несла на левом плече широкий глиняный кувшин с узким высоким горлышком, закрытым крышкой. Хотя Айшет и Михри друг друга не знали, они были чем-то похожи: обоим на вид лет двадцать пять, обе рослые, статные, с широким тазом и узкой талией, которые не могла замаскировать нарочито мешковатая восточная одежда. Обе были в дорогих хиджабах, не скрывающих миловидных лиц. И платья у них одинакового качества: пошиты из дорогих тканей и, несомненно, искусными портными, только у той, что несла кувшин, оно было помятым и испачканным, как будто госпожа подарила служанке одно из своих старых. Но это было не так. Служанкой Михри никогда не была. Еще неделю назад она жила в Орду со своим мужем и сыном – девятилетним Баязидом – в большом красивом доме, в полном достатке. Когда ее похитили, Михри думала, что скоро муж заплатит выкуп, и весь этот кошмар закончится. Но тогда кошмар только начинался…
В винный ряд обе женщины вошли с противоположных сторон почти одновременно.
– Вон она, в расшитом золотом хиджабе, среди охранников, – вынырнув из толпы, шепнул на ухо Михри худой, заросший черной щетиной, парень с крючковатым носом – это был один из ее мучителей. – И помни: если не сделаешь – твой сын умрет вместе с мужем!
Парень отошел в сторону, и, пробиваясь сквозь толпу, стал удаляться. Плохо понимая, что она делает, Михри продолжала движение, не обращая внимания ни на боль в нижней части живота после многократных изнасилований, ни на тяжесть кувшина с порохом, ни на кричавших ей что-то охранников Айшет… Вообще ни на что: ею владела только одна-единственная мысль – она должна сделать то, что должна, все остальное не имеет значения! «Скоро все закончится», – стучало в висках. Ей было уже не важно, почему муж не заплатил выкуп, сейчас Михри думала лишь о сыне. «Скорее бы это закончилось…»
Поддерживая левой рукой кувшин, правой она резко сняла крышку. Рванув за собой веревку, крышка привела в действие запальный механизм, за глиняной стенкой сосуда зашипело… И тут Михри увидела рядом с Айшет маленького Мурада. Круглые глаза ребенка смотрели на нее, так же, как глаза ее Баязидика. «Может, это он и есть?» – мелькнуло в затуманенном сознании.
– Гух-хх-х! – разрывающая ушные перепонки ударная волна рванулась во все стороны.
Разлетающиеся с огромной скоростью осколки кувшина, камни и наконечники стрел смешались в воздухе с оторванными руками и ногами, вонзились в клокочущие гортани и окровавленные животы, довершая начатое ударной волной. Огромное черное облако от дымного пороха накрыло место взрыва…
Горная Чечня, «Гнездо Саббаха», декабрь 2004 г
Через десять минут Абдаллах принес широкий пояс с лямками для плеч и выстроченными вертикальными отделениями-карманами. Он выглядел, как настоящий: тяжелый, с вшитым батарейным блоком, проводами, миниатюрным пультом с кнопкой, похожим на выключатель настольной лампы или торшера. Только вместо взрывчатки, наполненный песком. В свое время Джамалутдин изучал устройство пояса шахида именно на этом муляже, поэтому знал про песок. Переделать его в боевой можно за полчаса. «А может, его уже перезарядили? – почему-то мелькнула мысль. – Или это вообще не тот, а настоящий?»
– Держи, Ссыкун! – протянул Абдаллах муляж на вытянутой руке, словно тот ничего не весил. На самом деле в нем было килограммов восемь-десять, и Джамалутдин принял пояс двумя руками. Кровь ударила ему в голову, но возражать этому головорезу он побоялся. Ибо Абдаллаху убить его – что муху прихлопнуть…
– Мадина сейчас подойдет, – небрежно процедил охранник, и ушел к беседке, где Хуссейн уже попробовал завтрак, и теперь беседовал с амиром, выжидая, не подействует ли возможный яд… Джамалутдин представил: каково это: каждый день есть, не зная – выживешь или умрешь? Телохранители Саббаха отличались от него не только физической силой, но и силой духа…
Сзади раздались легкие шаги, и он обернулся. Это была Мадина. На ней, что называется, не было лица.
– Это правда? – чуть не плача, спросила она, с ужасом рассматривая пояс шахида. – Я же прошла снайперскую подготовку и сдала экзамен… Я снайпер!
Джамалутдин заглянул ей в глаза. Зрачки были расширены, значит, она получала препарат. Но тогда непонятно ее поведение…
– Успокойся, на нас смотрят! Ты хочешь, чтобы нас убили обоих прямо здесь? Делай то, что я говорю – просунь руки в эти лямки…
Джамалутдин помог надеть на хрупкие плечи тяжелый пояс, больше похожий на жилет, застегнул липучки впереди. Невольно опустил глаза – на животе пояс топорщился.
– Надо будет надеть широкую одежду, чтобы свободно сидела. Эти провода пропустишь в рукав, кнопку аккуратно возьмешь в кулак, только не сжимай преждевременно, – автоматически инструктировал Джамалутдин, плохо понимая, зачем вообще он это делает. – На следующее занятие надень ту одежду, в которой будешь…
Он запнулся.
– В которой ты должна быть там…
Мадина издала непонятный звук.
– А теперь, сними пояс, и попробуй надеть его сама!
Саббах и охранники беседовали, и одновременно наблюдали, как девушка с трудом облачается в смертельный наряд. Получалось у нее это очень неуклюже: она никак не могла застегнуть пояс. Саббах поморщился. То ли от неловкости шахидки, то ли от чего-то другого. Лица охранников, как всегда, оставались невозмутимы.
– Почему ты сегодня так наряден, хозяин? – спросил Абдаллах. – Разве сегодня праздник?
Саббах кивнул.
– Большой праздник Великого Джихада. Впрочем, я жду доклада о готовности.
Через несколько минут прозвонил спутниковый телефон. Амир молча выслушал собеседника.
– Сколько там народа? – наконец, спросил он. – Я знаю, что сегодня распродажа. Сколько? Несколько тысяч? Тогда наблюдайте: пока приходят больше, чем уходят – выжидайте. А потом делайте, что должны. В любом случае – это должно свершиться не позднее полудня. Лучше, ровно в полдень!
Отключившись, Саббах довольно улыбнулся.
– Сегодня надо посмотреть новости! Это будет нечто грандиозное! Мир содрогнется!
Абдаллах и Хуссейн почтительно кивнули.
– Ты великий человек, амир! – сказал Абдаллах. – По твоему слову в разных концах мира падают самолеты, слетают с рельсов поезда, взрываются дома!
– Я не велик! – покачал головой Саббах. – Я только слуга Аллаха, выполняющий его волю…
– Твоя скромность не знает границ, о амир всех амиров!
– Достаточно славословий! Как у нас со временем?