СНА была моторизована советскими джипами УАЗ и восточногерманскими грузовиками ИФА (грузоподъемность 5,2 тонн). На ИФА монтировались и РСЗО.
ВВС СНА использовали советские вертолеты МИ-24 и Ми-17, наводившие ужас на «контрас». Однако в отличие от соседних стран, где у власти находились враждебные Никарагуа реакционные военные диктатуры, реактивных истребителей у СНА не было. Планировались поставки из СССР МИГ-21, но они так и не состоялись, главным образом из-за опасений негативной реакции со стороны США.
В принципиальном плане следует подчеркнуть, что все советское оружие появилось в Никарагуа только после начала широкомасштабной войны поддерживаемых США никарагуанских контрреволюционеров («контрас») против законного правительства Никарагуа в 1981 году. В первые годы революции сандинисты стремились покупать оружие только в развивающихся и западных странах. Например, когда 11 августа 1979 года заместитель министра внутренних дел Эден Пастора публично заявил, что Никарагуа будет закупать оружие в социалистических странах или в любых других, его уже на следующий день «поправил» Томас Борхе – слова Пасторы, дескать, не отражают официальную линию правительства[725].
К первой годовщине революции многочисленные «команданте» и «уполномоченные» бывших партизанских фронтов были переведены на единую систему воинских званий, образцом для которых послужили Революционные вооруженные силы Республики Куба. Интересно, что когда 25 июля 1979 года члены Национального руководства СФНО присутствовали на очередном праздновании годовщины нападения отряда Фиделя Кастро на казарму «Монкада», кубинский лидер подарил им новую военную форму зелено-оливкового цвета, в которой сандинисты и вернулись домой.
По просьбе Никарагуа в страну были направлены кубинские военные советники, численность которых к концу 1979 года американская разведка оценивала примерно в 200 человек. Кубинцы привнесли в СНА полосу препятствий советского образца, что вызвало яростную критику госдепартамента США как свидетельство «советского проникновения» в Латинскую Америку. При этом принципиально советская полоса препятствий не отличалась от своего американского аналога.
Однако Никарагуа была готова принять помощь не только от Кубы. Большую роль в победе сандинистской революции сыграла Панама, военный лидер которой Омар Торрихос первоначально с симпатией относился к СФНО. Через Панаму кубинское оружие шло в Коста-Рику, где его получали бойцы-сандинисты. Панамские добровольцы-интернационалисты участвовали в рядах СФНО в боях против диктатуры.
Однако еще до бегства Сомосы в США Торрихос охладел к СФНО. Во-первых, Торрихос был антикоммунистом и ему не нравились марксистские взгляды руководства СФНО. Во-вторых, среди командного состава национальной гвардии Сомосы были и друзья Торрихоса (и других высших командиров панамской национальной гвардии), и Торрихос считал, что сандинисты обошлись с гвардейцами излишне жестко. Торрихос при содействии США даже вывез часть национальных гвардейцев в Панаму. В-третьих, Торрихос ревниво относился к тесным связям сандинистского руководства с Кубой, попросту завидуя всемирной славе и авторитету Фиделя Кастро. Свою роль в охлаждении панамского лидера к сандинистам сыграло и то, что Пастора не вошел в состав Национального руководства фронта и не стал министром обороны, как надеялся Торрихос.
Однако внешне отношения между Панамой и Никарагуа после 19 июля 1979 года были самыми дружественными, и уже 30 июля Торрихос направил в Никарагуа 15 своих национальных гвардейцев, которые должны были обучать сандинистскую полицию[726]. Но помимо этого панамские инструкторы еще и собирали информацию о кубинском присутствии в Никарагуа, которой Торрихос делился с американским послом в Панаме. Торрихос даже предложил американцам совместно обучать вооруженные силы новой Никарагуа, чтобы те не подпали под контроль кубинцев.
В августе 1979 года Торрихос прибыл в Манагуа на празднование месяца со дня создания революционного правительства, однако он отказался подписать договор о военном сотрудничестве, заявил, что «атмосфера любви», характерная для никарагуанско-панамских отношений, делает такой договор избыточным.
В декабре 1979-го во время ответного визита никарагуанской делегации в Панаму Торрихос уже открыто заявил в интервью панамскому телевидению, что недоволен тесными связями сандинистов с Кубой. Мол, никарагуанцам надо лучше учитывать интересы своих соседей – Сальвадора, Гондураса и Гватемалы (везде в этих странах были у власти проамериканские военные диктатуры, практиковавшие массовые репрессии против собственных граждан).
45 % личного состава Сандинистской народной армии в 1979 году было неграмотно, и правительство приложило большие усилия, чтобы в кратчайшие сроки ликвидировать эту проблему[727]. На всех уровнях в СНА была налажена и политическая учеба. Солдат и офицеров знакомили с историей Никарагуа, деятельностью Сандино и воспитывали новобранцев на примерах героев, отдавших жизнь в борьбе против диктатуры Сомосы (например, Камило Ортеги, брата Умберто и Даниэля, который погиб в бою в 1978 году). СФНО не скрывал, что хочет создать преданную делу революции армию, поэтому политической учебе уделялось не меньше внимания, чем военной.
Критика буржуазных партий, упрекавших СФНО в создании «своей партийной» армии, выглядела странной на фоне того, что та или иная система политучебы имелась во всех армиях стран – членов НАТО.
К тому же в СНА не учили марксизму-ленинизму. Упор делался на то, чтобы привить каждому военнослужащему уважительное отношение к гражданскому населению, прежде всего к его обездоленным слоям. Например, был разработан целый ряд культурных мероприятий, в которых солдаты участвовали совместно с детьми.
СНА отличалась от национальной гвардии, словно небо от земли. Достаточно вспомнить, как национальные гвардейцы кричали под командованием американских инструкторов, что они «тигры, которые питаются кровью народа».
К 1982 году в СНА было примерно 10-13 тысяч человек, из которых 1300 являлись ветеранами СФНО. Количество женщин, составлявших почти четверть партизанских отрядов сандинистов, в СНА сократилось до 8-10 %, так как их не стремились привлекать к боевым операциям, связанным с риском для жизни.
СФНО хотел придать такой же народный характер и сандинистской полиции. При Сомосе полиция организационно входила в состав национальной гвардии, и население ненавидело ее, пожалуй, даже больше, чем самих гвардейцев. В мае 1980 года было официально упразднено боевое оружие полиции, характерное для армии (например, автоматические винтовки). Помимо естественной задачи охраны общественного порядка на новую полицию возложили и уникальную для Никарагуа функцию – борьбу с социальными пороками, прежде всего пьянством и проституцией. Полиция активно опиралась в этом на Комитеты сандинистской защиты, молодежные и женские организации.
Несмотря на колоссальное количество оружия, которое оказалось в неподобающих руках (например, у молодежных банд) в ходе гражданской войны, полиция смогла уже к маю 1980 года существенно снизить уровень уличной преступности с применением насилия[728]. Этому помогли массовые облавы в городах, в ходе которых с помощью населения задерживали известных местных уголовных преступников.
С пьянством (распитие спиртных напитков в общественных местах было запрещено, равно как и продажа их в определенное время) дело оказалось более сложным. На улицах и площадях пили в основном представители бедных слоев, которые по ресторанам не ходили, и полиция старалась воздействовать на них скорее убеждением, чем принуждением. Фактически антиалкогольное законодательство жестко не применялось.
Интересно, что революционное правительство распорядилось открыть для всеобщего посещения все закрытые ранее элитные клубы и рестораны.
Активная борьба с проституцией началась с июня 1980 года, но и проституток старались в основном не наказывать, а перевоспитывать с помощью активисток женской организации АМНЛАЕ.
С самого начала вооруженной борьбы контрреволюции против правительства полиция оказывала армии всяческое содействие, и ее подразделения принимали активное участие в боевых действиях. Как говорил министр внутренних дел Борхе, «полиция и солдаты Сандинистской народной армии пойдут в одни и те же окопы и будут проливать одну и ту же кровь»[729].
Революционное правительство уделяло особое внимание бесперебойному функционированию основных средств массовой информации в стране, тем более что свобода печати была одним из главных завоеваний революции. К тому же за ее соблюдением внимательно следила поддерживаемая американцами оппозиция, стремившаяся по любому поводу обвинить сандинистов в диктаторских амбициях.
Все никарагуанские СМИ были традиционно политизированы. Например, первую газету в стране «Никарагуанский телеграф» основал в 1838 году президент Никарагуа Сепеда – не столько для распространения новостей, сколько для пропаганды своего правительства[730]. Первые радиостанции появились в стране почти сто лет спустя – в 1931 году.
Диктатура Сомосы жестко контролировала СМИ, а возникшее в 1955 году телевидение с самого начала находилось под контролем правящего клана.
Исключением была выходившая с 1930 года газета «Ла Пренса», которой владел могущественный никарагуанский консервативный клан Чаморро (из него вышло несколько президентов и министров). Газета была оппозиционной Сомосе, но скорее по личным мотивам. Либеральная партия Сомосы была традиционной противницей консерваторов, которые в 1909-1928 годах держались в стране у власти на американских штыках. Консерваторы воспринимали диктатуру Сомосы как нарушение характерного для никарагуанского прошлого порядка вещей, когда либералы и консерваторы регулярно сменяли друг друга у кормила власти путем фиктивных выборов, в которых участвовал мизерный процент никарагуанского электората.