С 1952 года «Ла Пренсу» издавал Педро Хоакин Чаморро[731]. В 1959 году он отправился на Кубу, чтобы попросить у Фиделя Кастро и Че Гевары оружия для свержения Сомосы. Кубинцы консерваторам не помогли, и тогда Чаморро перебрался в Коста-Рику, откуда два вооруженных отряда консерваторов в том же 1959-м перелетели в Никарагуа и попытались начать партизанскую борьбу. Однако в течение недели они были разбиты (причем без особого сопротивления), и Педро Хоакин Чаморро отправился в тюрьму на семь месяцев. В 1967 году его опять арестовали за организацию массовой демонстрации против Сомосы, которая была жестоко подавлена национальной гвардией. На этот раз Чаморро отсидел 45 суток. В 1974 году Педро Хоакин Чаморро создал оппозиционный легальный блок – Демократический союз освобождения (испанская аббревиатура УДЕЛ).
Газета «Ла Пренса» ожесточенно критиковала диктатуру, особенно после землетрясения в Манагуа в 1972 году, обвиняя Сомосу в присвоении поступившей из-за рубежа гуманитарной помощи. Поэтому «Ла Пренса» была очень популярна, а Педро Хоакин Чаморро фактически являлся лидером легальной оппозиции.
Естественно, что диктатура, особенно до 70-х годов, прибегала к цензуре, которая в Никарагуа была обычным делом. Но когда цензор запрещал очередную статью, «Ла Пренса» помещала вместо нее фото популярной голливудской кинозвезды тех времен Авы Гарднер. Иногда выпуск «Ла Пренсы» чуть ли не целиком состоял из портретов кинодивы. Тогда уличные продавцы кричали вместо «Ла Пренса, Ла Пренса!» – «Ава Гарднер! Ава Гарднер!», и никарагуанцы понимали, что газета опять подверглась цензуре. Это только увеличивало ее популярность. Тираж «Авы Гарднер» резко возрастал.
В 70-е годы «просвещенный» Сомоса реже прибегал к обычной цензуре. Диктатура использовала экономические рычаги: «Ла Пренсе» продавали запчасти для типографского оборудования по повышенной цене и облагали газету различными налогами и сборами. Журналистов газеты (среди которых, кстати, был один из лидеров СФНО Байардо Арсе) отсекали от любых официальных мероприятий, допуская на них только «своих» корреспондентов.
Сам Сомоса издавал газету «Новедадес» («Новости»). Диктатору подчинялись оба канала телевидения и три десятка радиостанций. «Ла Пренсу» Сомоса терпел как доказательство существования в Никарагуа свободы прессы, но еще и потому, что газету читали в основном просвещенные обеспеченные городские слои, от которых диктатор в принципе не ждал особых неприятностей.
10 января 1978 года Педро Хоакин Чаморро был убит неизвестными, когда на своей машине ехал на работу. Общественное мнение немедленно обвинило в этом преступлении Сомосу, и в стране началась первая общенациональная забастовка против диктатуры, которая позднее переросла в вооруженное восстание[732].
Авторитет покойного Педро Хоакина Чаморро и его газеты стал таким высоким, что вдову главного редактора «Ла Пренсы» Виолетту Чаморро сделали членом Хунты национального возрождения. Во время восстания в Манагуа в июне 1979 года танки национальной гвардии в упор расстреляли здание «Ла Пренсы», и ее выпуск был прекращен.
Программа Хунты национального возрождения провозглашала отмену цензуры и свободу прессы. В законе о правах и гарантиях никарагуанцев от 21 августа 1979 года говорилось: «Свобода информации является одним из фундаментальных принципов истинной демократии»[733]. Однако эта свобода не была абсолютной (впрочем, как и в любой другой стране). В том же августе 1979-го Хунта издала общий временный закон о СМИ, в котором перечислялись некоторые ограничения на деятельность прессы и журналистов. Например, было запрещено распространение в СМИ «подрывной» информации, то есть направленной на свержение существующей власти. Равным образом не разрешалось изображать женщин в качестве сексуального объекта, пропагандировать насилие, преступность и другие формы «человеческой деградации». Например, запрещалось пропагандировать лень. Содержались в законе помимо негативных и рекомендательные положения: пресса призывалась к тому, чтобы «выражать законную поддержку защите завоеваний революции, процессу восстановления и проблемам никарагуанского народа»[734].
Однако в первое время закон о СМИ был формальностью и никакой цензуры не существовало.
Телевидение в 1980 году было национализировано, и оба телеканала образовали Сандинистскую телевизионную систему. Из 33 радиостанций под контролем правительства находилось 13 – прочие оставались в частных руках. Однако все радиостанции были объединены в Национальный сандинистский канал и были обязаны передавать в эфир определенную правительственную информацию. Это, однако, не мешало частным радиостанциям критиковать правительство.
Газета Сомосы «Новедадес» была передана СФНО и стала выходить под названием «Баррикада». Это вызвало критику оппозиции, которая считала, что бывшая государственная газета должна такой и остаться, а не перейти во владение той или иной партии.
«Ла Пренса» сразу же после победы революции возобновила свой выпуск, и пока восстанавливали ее здание, тираж газеты печатали в Леоне. Как и до революции, «Ла Пренса» была самой массовой газетой страны. «Баррикада» поначалу невыгодно отличалась от нее излишней политизированностью и сухим, полным всякого рода «измов» стилем. Во многом это объяснялось неопытностью и ультрареволюционным рвением журналистов газеты, большинство из которых были очень молодыми людьми.
До апреля 1980 года «Ла Пренса» в целом с симпатией относилась к властям, что отражало и преобладающие настроения журналистов газеты. Как ни странно, главным рупором оппозиции в 1979 году стала газета троцкистов из Рабочего фронта «Эль Пуэбло» («Народ»). Интересно, что эта газета беспрепятственно существовала и при Сомосе. Осенью 1979 года «Эль Пуэбло» стал ожесточенно нападать на экономическую политику правительства, требуя немедленного и резкого повышения заработной платы. Во многом благодаря «Эль Пуэбло» в стране началось забастовочное движение. Газета (в которой работали некоторые бывшие члены СФНО) обвиняла сандинистов в том, что они продали интересы пролетариата буржуазии. «Эль Пуэбло» дошла до призывов к «активному экономическому саботажу», чтобы «вернуть власть народу». Неудивительно, что в январе 1980 года «Эль Пуэбло» была закрыта, а ее главного редактора посадили в тюрьму по обвинению в подрывной деятельности и нелегальном приобретении оружия[735].
Особое недовольство правой оппозиции вызывала деятельность Союза никарагуанских журналистов (испанская аббревиатура УПН). Союз спонтанно возник в 1978 году как подпольная группа журналистов, боровшихся против диктатуры. В августе 1979 года УПН был легализован и превратился в «закрытый профсоюз». Это означало, что в любых СМИ позиции журналистов должны были занимать только члены УПН. В свою очередь, чтобы стать членом УПН, надо было получить сертификат национального университета, подтверждавший, что этот человек прошел журналистскую подготовку. Уже действовавшие в своей профессии репортеры без образования могли быть приняты в члены УПН и без сертификата, если союз считал их людьми без моральных пороков, они не были судимы и имели как минимум пятилетний профессиональный опыт. Исключались все, кто был связан с диктаторским режимом.
УПН, поддерживавший политику СФНО, продемонстрировал свою власть в начале 1980 года, когда исключил из своих рядов редактора отдела новостей радиостанции «Радио Миль» Монтальвана. Последний критиковал политику правительства. После исключения из УПН Монтальван уже не имел права работать в своей прежней должности.
Однако в первое послереволюционное время и это положение об особой роли УПН не всегда последовательно проводилось в жизнь. Например, в «Ла Пренсе» продолжали работать журналисты, не являвшиеся членами союза.
В любом случае и по сравнению с временами Сомосы, и, тем более, на фоне открытого подавления оппозиционной прессы в большинстве стран Латинской Америки того периода в Никарагуа царила действительная свобода информации, пока коррективы в это не внесла вооруженная контрреволюция. Например, уже упоминавшийся Монтальван перешел на церковную радиостанцию «Радио Католико», которая тоже не отличалась симпатиями к СФНО.
Руководители революции прекрасно понимали, что ее успех зависит в конечном счете от экономики, а именно от существенного улучшения социально-экономического положения широких масс населения. Собственно, в этом и состояла главная цель Сандинистской революции.
Конечно, Национальное руководство СФНО было убеждено, что только социализм и плановая экономика могут решить эту задачу. Но на первых порах основной целью было восстановление экономики страны, сильно пострадавшей как от общей политики диктатуры, так и от ожесточенной гражданской войны 1978-1979 годов. И восстановление это должно было проходить в рамках рыночной экономики, хотя и при возросшей роли государства. С политической точки зрения, гарантии частному бизнесу были неотъемлемой частью политики временного союза с прогрессивной национальной буржуазией. К тому же СФНО учитывал опыт Кубы и Чили, где преждевременная масштабная национализация и резкое повышение зарплаты привели к гиперинфляции и дефициту в торговых сетях.
Никарагуанская экономика к 1979 году была фактически аграрной и крайне зависимой от конъюнктуры мирового рынка. 18,3 % ВВП страны в середине 70-х годов непосредственно создавалось в сельском хозяйстве[736]. Еще 9,6 % приходилось на промышленность, перерабатывавшую сельскохозяйственное сырье. Собственно, никакой другой промышленности в стране почти не было, так как в аграрно-индустриальном секторе создавалось 58 % всей добавленной стоимости никарагуанской промышленности.