Промышленное производство в 1978-1979 годах упало на 30 %, а строительный сектор вообще прекратил работу[747]. Самым страшным для экономики было то, что посевы хлопка практически не производились, а это означало, что почти никакой экспортной выручки в 1980 году не будет (новые посевы хлопка должны были осуществляться в начале 1980 года). Действительно, экспортная выручка упала в 1980 году на 47 % по сравнению с 1978 годом (на 219 миллионов долларов). А это грозило Никарагуа дефолтом по внешнему долгу, если бы не удалось договориться с кредиторами об отсрочке платежей. Такое положение дел было тем более обидным, если учесть высокие мировые цены в 1980 году на кофе и хлопок.
При этом из совокупного внешнего долга 380 миллионов долларов приходились на выданные в последние два года перед революцией краткосрочные коммерческие кредиты никарагуанским экспортерам, которые теперь явно не могли их вернуть.
Активно заимствовал из казны средства и сам Сомоса, который лично или через семью был владельцем наиболее прибыльных предприятий страны – от мясоперерабатывающего завода и кофейных плантаций до морской транспортной компании. Прямо перед своим свержением Сомоса был должен государству 23 миллиона долларов. Он же присвоил и полученный всего за шесть недель до падения диктатуры кредит МВФ. Из 33,1 миллиона долларов, выделенных фондом, сандинисты обнаружили в Национальном банке всего 3,5 миллиона, перевод которых за границу удалось предотвратить только по счастливой случайности[748]. Этих денег хватило бы только на один день обычного никарагуанского импорта. А ведь до конца 1979 года Никарагуа должна была выплатить иностранным кредиторам в счет обслуживания внешнего долга астрономическую сумму 660 миллионов долларов.
В целом ВВП страны упал в 1979-м по сравнению с предыдущим годом (когда он тоже сократился на 7,2 %) на 24 % и откатился на уровень 1962 года по подушевому показателю[749].
Инфляция в 1979 году достигала 80 %, треть никарагуанцев остались без работы, десятки тысяч людей не имели постоянного жилья и стали беженцами в собственной стране. Из-за войны возникли перебои в снабжении населения основными продуктами питания: кукурузой, бобами, мукой, молоком, яйцами. Без экстренных усилий для ликвидации этих проблем страну к концу 1979 года ожидал массовый голод.
В условиях разрухи, как реальной, так и макроэкономической, перед сандинистами стояла в 1979 году та же дилемма, что и перед большевиками после окончания гражданской войны в России. Опираясь и на вооруженную силу, и на свой громадный авторитет, сандинисты могли сразу национализировать всю экономику и ввести центральное планирование. Это позволило бы аккумулировать средства как для обслуживания внешнего долга, так и для индустриализации страны и направления денег через госбюджет в целях улучшения жизненного уровня населения.
Именно такой путь предлагали Советской России в 1920 году Троцкий и Бухарин, считавшие, что социализм может быть введен немедленно на базе политики «военного коммунизма».
Но сандинисты, как в свое время и Ленин в случае с Россией, полагали, что отсталая и лишенная промышленности Никарагуа еще не готова к центральному планированию. Поэтому они пошли по пути осторожных реформ при уважении прав частной собственности и поддержки частного аграрного производства. Как и Ленин, они изобрели свой НЭП. Кстати, и сам Ленин выступал против поспешной национализации, справедливо считая, что молодое рабоче-крестьянское государство просто не готово пока к эффективному управлению госсектором. Даже когда в ходе гражданской войны все же пришлось национализировать крупную промышленность, большевики часто оставляли бывших владельцев в роли директоров новых государственных предприятий.
К тому же, в отличие от Советской России начала 20-х годов, никарагуанская буржуазия была отнюдь не уничтожена в ходе гражданской войны. Напротив, крупный частный бизнес по-прежнему контролировал всю экономику, а лидеры буржуазии были представлены во всех новых органах революционной власти, чего не было в послереволюционной России. Вдобавок все экономические меры следовало предпринимать с оглядкой на США, в то время как Ленин уже мог после 1920 года не опасаться вооруженной интервенции иностранных государств.
Осторожная экономическая линия сандинистов вовсе не означала, что фронт отказался от генеральной линии на построение социализма. Но, как и большевики, сандинисты задумали временное отступление с целью восстановления экономики рыночными силами. В то же время частичная национализация должна была дать революционной власти, как и в Советской России, «командные высоты» для дальнейшего реформирования экономики в интересах большинства населения.
«Командные высоты», или, иными словами, госсектор в экономике планировалось сформировать на базе конфискованной у диктатора и его соратников собственности.
Сомоса был крупнейшим предпринимателем в Никарагуа, однако его бизнес-империя не годилась для основы госсектора. Семья Сомосы владела самыми доходными предприятиями во всех секторах экономики, что было разумно с точки зрения цели максимизации прибыли. Например, Сомоса имел скотоводческие фермы, собственный мясоперерабатывающий комбинат и молокозавод, а также, как упоминалось выше, транспортную морскую компанию по перевозке всей своей продукции в США и другие страны. То же самое относилось к кофе, сахару, строительной продукции. Но ни в одном из секторов никарагуанской экономики диктатору и его семейному клану не принадлежали лидирующие позиции. Да Сомосе это и не было нужно – ведь прибыльность его предприятий во многом базировалось на административном ресурсе и легком доступе к государственным средствам.
Не случайно при диктатуре в Никарагуа, в отличие от многих стран Латинской Америки и Западной Европы, отсутствовал официальный госсектор (Сомоса гордился своим экономическим «либерализмом», что находило благосклонные отклики в США). Ведь госсектор пришлось бы частично содержать из казны (например, в кризисный период), в то время как «частные предприятия» Сомосы сами этой казной и пользовались.
Декретом № 3 Хунты национального возрождения от 20 июля 1979 года были национализированы без компенсации все предприятия и иная собственность, принадлежавшая «семье Сомосы, военным и государственным служащим, покинувшим страну после декабря 1977 года»[750] (то есть после начала широкомасштабной вооруженной борьбы СФНО против диктатуры). Эта мера предусматривалась программой хунты, сформулированной еще в июне 1979 года, и не вызвала в Никарагуа абсолютно никакого сопротивления. Многие предприниматели были только рады, что избавились от такого мощного конкурента, как клан Сомосы. В результате этой национализации «Сфера народной собственности» (так официально именовался госсектор – Area Propiedad del Pueblo) сразу приобрела примерно 20-25 % производственных мощностей как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.
26 июля 1979 года была национализирована вся банковская система. Характерно, что и эта мера была позитивно воспринята как частным бизнесом, так и американскими деловыми партнерами Никарагуа. Ведь к июлю 1979-го финансовая система была банкротом, поскольку частные владельцы банков вывезли из них (и из Никарагуа) почти весь капитал. Все кредитование нового сельскохозяйственного сезона находилось под угрозой срыва, а иностранные кредиторы могли и не дождаться возврата выделенных никарагуанским банкам кредитов. Поэтому национализация банков также прошла при полной поддержке всего никарагуанского общества.
Например, активы пяти национализированных банков составляли 80 миллионов долларов, в то время как их долги иностранным кредиторам превышали 180 миллионов[751]. Таким образом, государство фактически взяло на себя еще и гарантию по выплате корпоративного внешнего долга.
При этом следует отметить, что СФНО видел именно в банковском секторе те «командные высоты», с помощью которых в будущем можно было приступить к изменению отсталой структуры никарагуанской экономики. Ведь все крупные и средние частные производители (особенно ориентированные на экспорт аграрии) зависели от коммерческих кредитов, а ими отныне распоряжалось государство.
Банки национализировались с выплатой компенсации путем выпуска для бывших владельцев пятилетних государственных облигаций с низким аннуитетом (то есть фактически выкуп выплачивался в рассрочку).
Посол США в Манагуа Пеззулло сообщал в Вашингтон, что национализация банков «в целом была популярной мерой даже среди некоторых представителей частного бизнеса»[752].
Посол был абсолютно прав. При Сомосе в стране было две банковских олигархических группы (помимо семейства самого диктатора) – БАНИК (связанная с «Банком Никарагуа», отсюда название) и БАНАМЕРИКА (группировавшаяся вокруг «Банко Америка»). Эти тесно связанные, в том числе и родственными узами, группы контролировали практически весь кредит в стране, чем были недовольны многие частные предприниматели, вынужденные брать кредит либо под высокий процент, либо путем различного рода взяток и «дружеских жестов» по отношению к олигархии.
Филиалы иностранных (главным образом американских) банков, таких как «Уэллс Фарго», «Ситибэнк» и «Бэнк оф Америка», не подпадали под национализацию, однако им запретили принимать депозиты от никарагуанских физических лиц. Теперь иностранные банки должны были сконцентрироваться на работе с юридическими лицами, особенно на кредитовании экспортно-импортных операций.
В начале августа 1979 года государство сделало следующий логический шаг – была введена государственная монополия на экспорт важнейших никарагуанских продуктов: кофе, хлопка и сахара