льство им пока предложить не могло.
Составители «Плана 80» совершено справедливо писали, что в условиях недостатка продуктов питания и товаров повседневного спроса (вызванного как гражданской войной, так и ростом покупательной способности бедных слоев) единственным способом реально контролировать цены является введение нормированной продажи населению основных товаров. Однако эта мера была признана политически нецелесообразной[763].
Итак, меры правительства, нацеленные на поддержку бедных слоев населения, парадоксальным образом обогатили торговцев-посредников и спекулянтов. «Ла Пренса» публиковала фотографии больших очередей перед государственными магазинами, где торговцы покупали товары по государственным низким ценам, немедленно перепродавая их по ценам черного рынка. Уже в начале 1980 года разница между государственными и рыночными розничными ценами составляла в среднем около 50 %. Но по кукурузе этот разрыв составлял 99 %, а по фасоли – 62 %. Интересно, что разрыв между государственными и частными ценами по рису был минимальным – 12 %, поскольку большая часть риса производилась в госсекторе.
Правительство помогало бедным слоям и другими методами. Например, в декабре 1979 года был издан декрет о снижении квартплаты за арендуемое жилье в городах на 40-50 %.
Декретом хунты № 323 был введен в действие Закон о защите потребителей (первый закон такого рода в истории Никарагуа), по которому министерство внутренней торговли получило право фиксировать и замораживать цены на все товары, «необходимые для народного потребления», а также и на товары, используемые при производстве вышеупомянутых товаров повседневного спроса. Для выработки рекомендаций по ценовой политике декретом при министерстве учреждался Консультативный совет по защите потребителей. В этот совет входили представители не только государственных экономических органов, но и полиции, Торговой палаты и массовых общественных организаций.
Сандинисты старались не прибегать к мерам принуждения. Правительство издавало призывы к домохозяйкам ограничить потребление сахара и говядины, чтобы отправить эти продукты на экспорт и получить так необходимую стране валюту. Однако понятно, что эти призывы к сознательности были в тех условиях не очень эффективным инструментом экономической политики.
Пришлось все же постепенно переходить к государственному распределению продуктов по твердым ценам. Декретом хунты № 264 в январе 1980 года на всех предприятиях с количеством работающих более 30 человек были учреждены магазины, которые продавали работникам товары по государственным ценам в зависимости от количества едоков в семье.
Ужесточилась и борьба против розничных торговцев, нарушавших ценовой максимум. 14 марта 1980 года «Ла Пренса» сообщала, что только в Манагуа были оштрафованы около 1000 розничных торговцев[764]. В ответ на это торговцы стали придерживать товары, что вело к еще большему росту цен на «черном рынке».
«Баррикада» обвиняла в сложившемся дефиците саботажников и контрреволюционные элементы. Спекулянтов продуктами прозвали в народе «койотами». Государству же пришлось в явном противоречии с «Планом 80» тратить большие суммы на субсидирование основных продуктов, хотя формально никаких решений о субсидировании не принималось. Фактически субсидии были результатом отсутствия координации между различными министерствами экономического блока. Например, министерство сельского хозяйства старалось заинтересовать крестьян высокими закупочными ценами на продовольствие. В то же время ЭНАБАС стремилась закупать товары для розничной торговли в городах недорого. Тем самым стихийно образовался разрыв между закупочными и розничными фиксированными ценами, который и пришлось явочным порядком и без всякой системы заполнять субсидиями из и так дефицитного государственного бюджета.
В 1980 году правительство вынуждено было потратить 480 миллионов кордоб (48 миллионов долларов по официальному курсу), или 10 % своих доходов на субсидии. При этом, по некоторым оценкам, сверхприбыли спекулянтов, использовавших разницу между государственными и рыночными ценами, превысили 1,5 миллиарда кордоб. Рабочие и служащие были недовольны: их призывали не стремиться к повышению зарплаты, в то время как торговцы неслыханно обогащались за счет революции.
Очищенная от инфляции реальная заработная плата рабочих и служащих в 1980-м упала на 14 %[765]. Самым обидным для рабочих было то, что по призыву СФНО они резко увеличили производительность труда. На практике в условиях отсутствия реальных инвестиций в основной капитал это означало, что рабочие стали трудиться больше и интенсивнее. Несмотря на то что предприниматели жаловались на падение дисциплины из-за активности профсоюзов и различного рода политических митингов, они явно лукавили, оправдывая собственный саботаж и вывод капитала за границу.
Если принять производительность труда на крупных, то есть с числом занятых более 50 человек, частных предприятиях во второй половине 1977 года (последний спокойный год перед восстанием и гражданской войной) за 100 %, то в первой половине 1979-го (пик войны и забастовочного движения против диктатуры, которое, кстати, организовали сначала не рабочие, а предприниматели) она упала до 67,4 %. Но уже во второй половине 1979 года производительность труда достигла уровня 87 % от показателя 1977-го, а в первой половине 1980 года превзошла этот уровень на 8,3 %[766].
Рабочие в 1980 году произвели для капиталистов и госсектора прибавочной стоимости на 3,9 миллиарда кордоб в тогдашних ценах, а в 1979-м – на 1,8 миллиарда.
Особенно тяжелым было положение с заработной платой именно для тех, кто производил продукты питания, – сельскохозяйственных рабочих, которые при диктатуре получали гораздо меньше, чем их коллеги, занятые в промышленности. Если крестьяне-производители смогли в 1980 году при государственных закупочных ценах сохранить уровень своих доходов, то заработная плата рабочих упала. Мелкие крестьяне получали в 1980 году в среднем на 50 % больше дохода, чем рабочие, занятые на уборке важнейшего экспортного товара – кофе.
В городах дело было еще хуже. Правительство установило уровень потребительской корзины для средней семьи из шести человек в 2000 кордоб в месяц (200 долларов по официальному курсу). Если средняя реальная зарплата городского пролетариата (в ценах 1980 года) составляла в 1977 году 2829 кордоб, то в 1979-м она упала до 2370 кордоб, а в 1980-м – до 2001 кордобы[767].
Между тем сандинисты в точном соответствии с «Планом 80» начали наступление даже на эту сокращавшуюся зарплату рабочих. Хайме Уилок вообще назвал зарплату «ловушкой капитализма» для рабочих. В конце 1979 года Национальное руководство СФНО решило, например, отменить тринадцатую зарплату, которую тот же Уилок назвал «скандалом». Монетаристская линия фронта была еще и крайне неудачной с политической точки зрения, поскольку в защиту «рождественского бонуса» немедленно выступила церковь, а также некоторые предприниматели (естественно, из лицемерия).
Тем не менее декретом № 179 в ноябре 1979 года был установлен максимум тринадцатой зарплаты в размере 1500 кордоб. Таким образом, снижения бонуса (он соответствовал среднемесячной зарплате) не почувствовала примерно половина рабочих. Сэкономленные деньги в госсекторе были направлены в специальный фонд по борьбе с безработицей. СФНО призвал всех рабочих, получивших тринадцатую зарплату в полном объеме, сдать ее в фонд по борьбе с безработицей. Однако на этот призыву откликнулись далеко не все. Оппозиционные профсоюзы призвали своих членов бойкотировать призыв фронта и, наоборот, начать забастовки с требованием немедленного повышения оплаты труда.
Как уже упоминалось, правительство ограничило и максимальную зарплату для госслужащих. Интересно, что эту меру самым активным образом представитель буржуазии Робело – член Хунты национального возрождения и лидер никарагуанских предпринимателей. Он считал, что разрыв в заработной плате между самыми высокооплачиваемыми и самыми низкооплачиваемыми слоями не должен превышать 10 раз[768]. Часто Робело в хунте занимал даже более левые позиции, чем сандинисты.
В феврале 1980 года профцентр CAUS организовал на 19 фабриках забастовки, в которых приняли участие 1700 человек, требовавших повышения зарплаты на 100 %. Национальное руководство СФНО заявило, что за стачками стоит ЦРУ и CAUS выполняет «империалистический план по дестабилизации» Никарагуа, так же как в случае со стачками чилийских водителей грузовиков при правительстве Альенде в 1972-1973 годах. Однако даже лидер Сандинистского профцентра Иван Гарсия был вынужден заметить, что требование повышения зарплаты на 100 % выглядит «разумным», хотя и преждевременным с точки зрения задач восстановления национальной экономики. В начале марта 1980 года забастовщики добились повышения зарплаты на 10 %.
Но сандинисты опасались, что такой пример станет заразительным и подорвет все финансовые цели «Плана 80». Поэтому они прибегли к внеэкономическому давлению на оппозиционный профцентр. В марте 1980 года толпа активистов массовых сандинистских организаций напала на штаб-квартиру CAUS в Леоне. 5 марта демонстрантами был захвачен главный офис CAUS в Манагуа. Толпа кричала: «Смерть предателям рабочего класса!»[769]
Однако как уже упоминалось, многие сандинисты сами были не в восторге от жестких финансовых показателей «Плана 80». Поэтому уже в июне 1980 года в явном противоречии с этим планом были повышены на 125 кордоб в месяц зарплаты всем, кто получал менее 1200 кордоб. Тем самым СФНО хотел сократить разницу в оплате труда между рабочей аристократией и низкооплачиваемым сельскохозяйственным пролетариатом. Ведь, по данным правительства, рабочие на селе получали в среднем на 88 % меньше денег, чем их коллеги в городе. В 1981 году предполагалось и далее сокращать этот разрыв, но все же к концу 1981-го реальная заработная плата сельскохозяйственных рабочих была на треть меньше, чем в 1977 году.