. Никарагуа уверенно двигалась к полному самообеспечению продовольствием и, несомненно, достигла бы его к 1984 году, если бы США не начали против страны необъявленную войну.
А вот с техническими культурами, где доминировал крупный бизнес, дело обстояло по-другому. В 1977/1978 году страна собрала 122,9 тысячи тонн хлопка (важнейшей экспортной культуры), в 1979/1980-м – только 21,8 тысячи тонн (!), в 1980/1981 году – 75,7 тысячи, в 1981/1982-м – 65,4 тысячи. Объяснить это иначе как саботажем крупных предпринимателей просто невозможно, ибо в кредитных ресурсах никакого недостатка не было. С кофе дело обстояло лучше. Аналогичные цифры – 57,6, 56,3, 59,1 и 63 тысячи тонн. Но ничего другого ожидать и не приходилось – ведь кофейные деревья многолетние. В то же время видно, что никакого расширения производства предприниматели не осуществили.
В общем среднегодовой прирост продукции сельского хозяйства в относительно мирное для Никарагуа время (1979-1983 годы) составил 8 % – блестящий показатель не только для Латинской Америки, но и для мировой экономики в целом.
Таким образом, опыт «смешанной экономики» в сельском хозяйстве, в свою очередь, был смешанным. Оказалось, что помощи государства с кредитами и сбытом почему-то явно недостаточно для самых обеспеченных ресурсами крупных производителей, в то время как госсектор и мелкие производители «правильно» реагируют на рыночные кредитно-ценовые стимулы. Собственно, как будет показано ниже, буржуазия и не скрывала, что станет использовать саботаж в производстве основных экспортных культур в качестве средства давления на сандинистов.
Результаты выполнения «Плана 80» могут быть оценены положительно, хотя уже тогда стали сказываться отдельные недостатки и диспропорции государственного регулирования, чтобы было, впрочем, более чем нормально, если учесть, что многие регулирующие министерства и организации сами появились на свет только в 1979-1980 годах (министерство внутренней торговли, министерство внешней торговли, министерство планирования, министерство строительства и т. д.).
ВВП Никарагуа вырос в 1980 году на 10,7 % – рекордный показатель за всю историю страны. Конечно, был низким и исходный уровень, однако и в 1981 году ВВП увеличился на 7 %[779]. Важным было и то, что ВВП в расчете на душу населения вырос в 1980 году на 6,5 %, а в 1981-м – еще на 5 %. Причем по сравнению с временами Сомосы распределение экономических результатов среди населения теперь было более равномерным. Потребление мяса и сахара никарагуанцами выросло так, как никогда в истории страны. И произошло это благодаря ценовому регулированию и субсидиям со стороны революционного государства. В среднем потребление населения выросло в 1979-1980 годах на 30 %. Таким образом, «План 80», вроде бы монетаристский, все же оказался в реальных условиях народной революции планом стимулирования внутреннего потребления.
В 1980 году ВВП Никарагуа составил 83 % довоенного уровня (планировалось 91 %).
Интересно сравнить данные Никарагуа (где ВВП упал в ходе революции и войны в 1979 году на 25 %) с соседями по Центральной Америке, где у власти стояли проамериканские правые режимы, которым США оказывали массированную экономическую помощь. ВВП относительно благополучной и самой развитой в регионе Коста-Рики вырос в 1980 году на 0,8 %, в Сальвадоре сократился на 9,6 %, в Гондурасе вырос на 2,9 %, в Гватемале – на 3,7 %. Причем в расчете на душу населения ВВП сократился везде, кроме Гватемалы.
Сельское хозяйство Никарагуа достигло в 1980 году 76 % довоенного уровня вместо 80 %, предусмотренных «Планом 80» (что связано только с падением сбора хлопка-сырца), промышленность – 82 % (по плану – 87 %).
Экспорт (составлявший в 1977 году 414 миллиона долларов) в 1980 году достиг лишь 320 миллионов долларов, что было, опять же, связано с резким падением вывоза хлопка, а также с начавшимся снижением мировых цен на основные экспортируемые Никарагуа товары.
Очень тревожным был неконтролируемый рост импорта до 787 миллионов долларов (389 миллионов в 1979 году; показатели «Плана 80» по импорту были превышены на 13 %). Во многом это было связано с достаточно щедрыми иностранными кредитами и гуманитарной помощи Никарагуа; грантов поступило на 260 миллионов долларов, хотя ожидалось еще больше[780]. Но, с другой стороны, расширить аграрное производство было просто невозможно без ускоренного импорта машин, горючего, удобрений и пестицидов. Ничего этого в Никарагуа не производилось.
Пришлось, правда, заплатить увеличением долговой нагрузки на страну. Если в 1980 году на обслуживание внешнего долга шло 16 % экспортной выручки, то в 1981 году – уже 43 %.
Многие экономисты считали причиной резкого роста импорта искусственно заниженный официальный курс национальной валюты – кордобы, составлявший в 1980 году 10 кордоб за один доллар США. На черном рынке в конце 1980 года за доллар давали 19 кордоб. Причиной давления на кордобу была активная кредитная политика госбанков, которые в кордобах выдавали коммерческие кредиты сельхозпроизводителям. Те зачастую меняли их в Национальном банке на доллары якобы для закупки запчастей, удобрений и т. д. Но реального контроля над расходованием средств не было, тем более что многие бизнесмены эмигрировали в США, по сути, за государственный счет.
Однако если бы сандинисты провели в тот момент девальвацию, это резко взвинтило бы цены на внутреннем рынке и ударило по малообеспеченным слоям, которые только-только стали ощущать материальные преимущества революции.
Бесспорной заслугой революционного правительства было то, что несмотря на рост кредитования и различного рода социальных программ (об этом ниже), в 1980 году удалось удержать инфляцию на уровне 30 %. По сравнению с ростом цен на 80 % в 1979 году это был крупный успех. Правительство скорректировало рост денежной массы и государственных расходов увеличением налогов на обеспеченных граждан, и доля налогов в ВВП Никарагуа выросла в 1980 году с 9 % до 16 % (вместо 14 % по плану). Но по меркам развитых капиталистических стран такой показатель был более чем скромным.
За счет восстановления производства, общественных работ и создания новых рабочих мест в госсекторе удалось снизить безработицу до 15 % трудоспособного населения. На селе даже стал ощущаться сезонный недостаток рабочей силы, и на сбор кофе были отправлены молодежные и студенческие бригады.
Руководство СФНО забило тревогу относительно резкого увеличения рабочих мест на государственной службе (с 26 тысяч в 1977 году до 52 тысяч в 1980-м). «Баррикада» и члены Национального руководства фронта в своих выступлениях бичевали бюрократизм, а Байардо Арсе даже заговорил о новой болезни – «ассистентизме»[781]. Имелось в виду резкое увеличение всякого рода помощников, заместителей и ассистентов в различных государственных ведомствах. Например, только в министерстве сельского хозяйства было 4243 штатных работника (примерно в 12 раз больше, чем в министерстве промышленности). Однако представляется, что лидеры СФНО были излишне самокритичны. Резкий рост практически с нуля госсектора и регулирующих функций государства не мог бы обойтись без значительного увеличения госаппарата, тем более на селе, где шла аграрная реформа. Квалифицированных чиновников (например, для контроля над ценами) скорее не хватало.
Самым тревожным явлением в 1980 году было то, что львиную долю инвестиций в экономику вложило государство – примерно 200 миллионов долларов (13 % ВВП). Крупные предприниматели явно не спешили внести свою долю в восстановление экономики. Если в 1977 году частный бизнес инвестировал в основные средства производства 3139 миллионов кордоб (в ценах 1980 года), а государство – 3047 миллионов, то в 1980-м ситуация поменялась коренным образом: бюджеты всех уровней выделили 2410 миллионов кордоб, а частный сектор – только 622 миллиона[782].
Это был саботаж, причем политически мотивированный, ибо никакого вреда частному сектору экономическая политика сандинистов в 1980 году не наносила. Нет никаких сомнений, что если бы частный сектор вел бы себя чуть ответственнее (или просто как обычно), то экономика Никарагуа могла бы полностью восстановиться уже к началу 1981 года.
Макроэкономические и финансовые достижения «Плана 80» впечатляют еще более, если учитывать гигантские социальные программы, которые в тот период проводило революционное правительство, прежде всего массовую кампанию по ликвидации неграмотности и резкое улучшение медицинского обслуживания для всех слоев населения.
К 1979 году не умели читать и писать примерно половина никарагуанцев старше 10 лет. Причем на селе неграмотных было около 80 %. В 1976 году из всех детей школьного возраста только 7 % посещали начальную школу, и около половины из них ее не заканчивали. Детям крестьян было не до учебы – им с самого раннего возраста приходилось трудиться, чтобы помогать родителям. Только 17,5 % детей в возрасте 13-18 лет посещали старшие классы, окончание которых давало право на поступление в университет. 8, 4 % никарагуанских юношей и девушек учились в различных высших и средних специальных учебных заведениях[783].
Квалификация учителей была обычно низкой, опять же, прежде всего на селе. Платили им мало – на образование шло только 1,4 % никарагуанского ВВП. Зато разного рода синекуры в системе образования (фиктивные должности преподавателей, зарубежные гранты) часто использовались для того, чтобы прикармливать лояльных диктатуре людей, например, из национальной гвардии.
Сомосе грамотные крестьяне и сельхозрабочие были не нужны, так как грамотность повысила бы их политическую активность. И именно поэтому ликвидация неграмотности всегда была одним из основных программных требований СФНО, как и любого по-настоящему революционного народного движения в мире.