авительства давить на Хунту национального возрождения для защиты своих интересов»[815].
Именно по такому сценарию и начала развиваться внутриполитическая борьба в Никарагуа сразу же после 19 июля 1979 года.
Обе стороны – и СФНО, и национальная буржуазия (которая была, кстати, представлена на политической арене не столько политическими партиями, сколько лоббистской организацией частного бизнеса КОСЕП) – без всяких иллюзий относились друг к другу.
Садинисты считали буржуазию временным попутчиком главным образом для того, чтобы участием «умеренных элементов» в революционном правительстве не дать ястребам из американской администрации предлога для вооруженной интервенции. СФНО не забыл, как КОСЕП и буржуазные партии почти до самого краха диктатуры пытались при содействии американцев договориться с Сомосой о мирной передаче им власти, чтобы не допустить полной победы партизан СФНО на поле боя. Еще в 1978 году Умберто Ортега заявил: «СФНО должен пройти определенный отрезок пути вместе с буржуазией, отрезок, на котором буржуазия вместе с империализмом (американцами – прим. автора) будет пытаться нас уничтожить и повернуть вспять сандинистский процесс освобождения, равно как и мы будем пытаться уничтожить их и отбросить их реакционные устремления на мусорную свалку истории»[816].
Точно так же считали и представители буржуазии. Например, глава Ассоциации частных сельских производителей (испанская аббревиатура UPANIC) Салазар еще до победы революции говорил своим детям, восторгавшимся смелостью сандинистов: «…эти люди коммунисты, и, если они придут к власти, они убьют меня». Пророчество Салазара сбылось уже в 1980 году, хотя виноват в этом был он сам. Американская журналистка Ширли Кристиан передавала слова одного из владельцев аптеки сразу после революции: «Многие люди хотят коммунизма. Лучше пока держать язык за зубами»[817].
На враждебность буржуазии к СФНО никак не влияла очень умеренная экономическая политика Хунты национального возрождения, которую приветствовал даже американский посол Пеззулло. Никарагуанская олигархическая элита не могла принять уже сам факт, что она вынуждена делиться властью с рабочими и крестьянами, которые до этого всегда были бессловесными объектами. Буржуазию бесил сам факт существования каких-то Комитетов сандинистской защиты, которые осмеливались принимать самостоятельные решения. Причем КОСЕП признавала, что Национальное руководство СФНО всеми силами сдерживает ненависть огромного большинства людей к олигархам и бизнесменам. Олигархи не могли примириться и с тем, что «их» клубы теперь открыты для всех желающих, а импорт предметов роскоши ограничен.
Поэтому с самого начала революции в точном соответствии с линией США (и в самой тесной повседневной координации с Вашингтоном) никарагуанская буржуазия взяла линию на провоцирование в стране внутриполитического кризиса, который позволил бы вмешаться американцам и убрать сандинистов от власти.
Тактика КОСЕП сводилась к следующему:
– консолидировать позиции буржуазии в новых властных структурах (хунта и государственный совет – своего рода предпарламент), где на июль 1979 году у нее было формальное большинство;
– добиться от СФНО законодательного и реального ограничения вмешательства государства в экономику – с помощью «Ла Пренсы» и церкви критиковать сандинистов за несоблюдение прав человека и основ «правого государства», чтобы дать США предлог для внешней блокады страны, якобы скатывающейся к тоталитаризму. В частности следовало добиться «деполитизации» армии и полиции, чтобы лишить сандинистов силовых рычагов перед лицом возможной американской военной интервенции.
При успехе такой тактики буржуазии (особенно в экономике) ничего бы не изменилось в повседневной жизни большинства никарагуанцев, и буржуазия с помощью тихого экономического саботажа ввергла бы страну в экономические трудности, которые привели бы к эрозии самого главного сандинистского ресурса – поддержки населения.
Наступление буржуазии против СФНО началось синхронно с вышеупомянутой циркулярной телеграммой Вэнса, где и формулировалась стратегия США в отношении Никарагуа.
30 июля 1979 года КОСЕП выразил озабоченность политикой СФНО, которая якобы идет вразрез с Программой Хунты национального возрождения. Сандинистов, как и задумывалось, упрекали в том, что они создают однопартийную диктатуру[818].
В тесной координации с КОСЕП выступила церковь. 31 июля никарагуанские католические епископы в своем послании выразили «озабоченность» ситуацией в стране. В точном соответствии со сценарием борьбы епископы туманно и без всяких фактов говорили о «немедленном соблюдении прав человека и основных гарантий»[819].
Правда, демарш церкви бумерангом ударил по ее собственному влиянию, когда выяснилось, чьими правами так озабочены епископы. Из «христианского милосердия» епископат выступил против специальных антисомосовских трибуналов, на которых судили бывших национальных гвардейцев. Массовый взрыв возмущения в стране лучше всего выразил Эден Пастора (на которого как на умеренный элемент в СФНО делали ставку американцы): «Как же мы можем просто отпустить тех, кто является убийцами? Если бы вы видели этих бессовестных людей, которые – не моргнув глазом – вели нас к братским могилам, где было захоронено по 50 трупов, и говорили, что это они их убили… перед этим они увечили их – отрезали гениталии, руки или ноги и давали истечь кровью до смерти. Даже не просите нас об амнистии этим преступникам»[820].
Позицию Пасторы поддержал весь народ, и церковь на время затихла.
Однако в идеологическую борьбу немедленно вступила Демократическая консервативная партия (формально входившая в Хунту национального возрождения и кабинет министров), обрушившаяся с критикой на Комитеты сандинистской защиты, ставшие якобы орудием шпионажа СФНО против других политических партий.
Все демарши церкви. КОСЕП и буржуазных партий активно и широко освещала «Ла Пренса», которая (особенно после апреля 1980 года) начала играть в Никарагуа такую же роль, как газета «Эль Меркурио» в Чили времен Альенде. «Ла Пренса», к возмущению большинства собственных журналисто, в печатала только материалы западных информационных агентств и постоянно критиковала правительство. При этом Виолетта Чаморро, глава клана, которому принадлежала «Ла Пренса», входила в состав Хунты национального возрождения.
Сандинисты старались, по возможности, учитывать все требования буржуазии с оглядкой на США. В октябре 1979 года были подавлены забастовки коммунистических профсоюзов на частных предприятиях. СФО призывало крестьян прекратить самовольные захваты земли.
Умеренность СФНО признавал американский посол Пеззулло, который сначала оказывал на никарагуанскую буржуазию сдерживающее влияние. Он считал сандинистов неопытными «мальцами», которых при правильном руководстве с его, Пеззулло, стороны легко можно повернуть в нужную США сторону. Слишком сильное давление церкви и предпринимательских кругов будет этому только мешать.
Такие взгляды как нельзя лучше говорят об успехе тактики сандинистов, которая смогла посеять у американцев подобные иллюзии.
Сами сандинисты активно использовали пребывание буржуазных кругов в правительстве, чтобы заставлять их оказывать на своих американских покровителей сдерживающее влияние и добиваться от США экономической помощи Никарагуа. По совету Кастро сандинисты решили впервые в истории построить социализм на американские доллары. Член Национального руководства СФНО Хайме Уилок (любимец Пеззулло) так описывал роль буржуазии в революции: «Их место в революции примерно такое же, как у тех, кого пригласили приготовить еду для банкета. На сам банкет их никто не приглашал; им всего лишь надо приготовить еду. И мы хотим держать их именно на кухне. Подальше от всеобщего внимания и не давая им оттуда выйти. Если же они решатся на это, мы дадим им пару пинков»[821].
Аналогию с банкетом подхватила и сама буржуазия. На одном из заседаний Промышленной палаты, входившей в КОСЕП, член хунты Альфонсо Робело (сам предприниматель) без обиняков заявил собравшимся: «Банкет окончен!»[822] Это означало, что эра безраздельного экономического и политического господства никарагуанской буржуазии подошла к концу.
На встрече с активом своей собственной партии – Никарагуанского демократического движения – через 100 дней после установления революционной власти Робело предрекал, что в ходе революции все средства производства все равно будут национализированы. Причем такова воля подавляющего большинства народа, который сделал бы это гораздо быстрее, нежели руководство СФНО.
Таким образом, сандинисты давали буржуазии возможность заниматься бизнесом, но к реальным рычагам политической власти пускать их не хотели. Да, собственно, этого и не дали бы им сделать народные массы. Ведь после революции сам термин «буржуазия» стал ругательным и обозначал предателя и американского наймита (что было, в общем, довольно близко к истине именно в Никарагуа).
Между тем умеренная политика сандинистов и их союз с национальной буржуазией (как и надеялась буржуазная оппозиция) были очень непопулярны в самом фронте и его массовых организациях. Для разъяснения линии Национального руководства СФНО 21 сентября 1979 года в Манагуа был собран актив фронта. По итогам трехдневных заседаний на свет появился внутренний документ «Анализ ситуации и задачи Сандинистской народной революции», ставший известным как «Документ 72 часов».
В нем говорилось о временном характере союза с буржуазией именно ввиду ее тесной связи с США. Такая тактика уже позволила удержать американцев от военной интервенции в июне – июле 1979 года, поэтому должна была быть продолжена до тех пор, пока революция не консолидируется настолько, чтобы в случае военной интервенции США отразить ее. Необходимо проводить революционные преобразования медленно и осторожно, чтобы не дать буржуазии предлога для провоцирования внутриполитического кризиса (которым, опять же, могут воспользоваться американцы). Гарантией будущего успеха СФНО в политической борьбе, по документу, являлись «политизированные в беспрецедентном объеме» вооруженные силы и внутреннее единство самого фронта. Фронт был намерен удерживать от открытой оппозиции левоцентристские буржуазные силы, к которым относили партию Робело и Народную социалхристианскую партию