Конечно, сандинисты могли бы просто продолжать работу хунты в составе трех человек, но это вызывало бы обвинения буржуазии и американцев в монополизации власти. Другими вариантами разрешения конфликта были компромисс с буржуазией или проведение выборов в полноценный парламент. Причем последний вариант начисто выбивал из рук оппонентов СФНО все пропагандистские козыри насчет демократии и прав человека. Странно, что фронт не избрал этот вариант. Ведь еще в июле 1979 года Фидель Кастро совершенно справедливо говорил членам Национального руководства СФНО, что любые выборы дали бы СФНО подавляющее большинство. Собственно, это было понятно любому непредвзятому наблюдателю никарагуанской политической сцены.
Возможно, что сандинисты (будучи марксистами), как и большинство никарагуанского населения, относились с презрением к буржуазным выборам, которые в истории Никарагуа никогда еще не были свободными. Сандинисты были сторонниками прямой народной демократии, что выражалось в передаче все больших реальных полномочий массовым организациям. Они хотели, чтобы, как в древних Афинах, каждый никарагуанец напрямую, а не только через парламент, участвовал в решении практических вопросов государственной жизни.
К тому же все списки избирателей были уничтожены диктатурой, и их пришлось бы составлять заново. Наконец, сандинисты до выборов хотели ликвидировать неграмотность, чтобы сделать сотни тысяч людей сознательными участниками политического процесса.
Как бы то ни было, откладывая выборы, СФНО лишь давал буржуазной оппозиции и американцам прекрасный предлог для критики в свой адрес.
На совместной пресс-конференции три команданте из Национального руководства СФНО заявили, что Робело ушел, потому что разошелся с целями революции. Сандинисты прямо указали на взаимосвязь отставки Робело с дебатами в американском конгрессе о выделении кредитов Никарагуа. Многим и правда было неясно, почему вдруг Робело ушел через девять месяцев после победы революции – ведь до этого он проводил линию хунты, иногда и с энтузиазмом.
Помимо темы «плюрализма» буржуазия решила подключить к кризису еще и вопрос «свободы прессы».
Уже давно назревал внутренний конфликт в газете «Ла Пренса».
Ее возглавлял Хавьер Чаморро, младший брат убитого в январе 1978 года Педро Хоакина Чаморро (мужа Виолетты Чаморро, которая, собственно, вошла в хунту на правах своего рода живого символа). Хавьер был искренним сторонником революции, но в газете у него был мощный семейный и политический недруг – Педро Хоакин Чаморро Барриос (один из сыновей убитого журналиста и политика). Педро Хоакин при поддержке большинства семейного клана хотел превратить газету в открытый оппозиционный орган. Он говорил, что не допустит «100 %-ной марксификации страны и превращения народа в баранов»[842].
Проблема состояла в том, что две трети журналистов были на стороне Хавьера, а значит, сандинистов. Дело доходило до того, что газета публиковала некоторые статьи вместе с комментарием несогласной стороны из самой же «Ла Пренсы».
Ключевой в этом конфликте становилась позиция Виолетты Чаморро – лидера семейного клана и одного из акционеров газеты. Вскоре стало ясно, почему донья Виолетта подала в отставку из рядов хунты – она передала свои акции Педро Хоакину. Последнего за резкий характер и консервативные политические взгляды (сам он считал себя «социал-демократом» и «представителем прогрессивной буржуазии», но ярым врагом марксизма) не любили большинство журналистов «Ла Пренсы», которые пригрозили остановить выпуск газеты, если Хавьера Чаморро отстранят от руководства.
Для сандинистов приостановление выхода «Ла Пренсы» было крайне нежелательно, так как их наверняка обвинили бы в подрывной деятельности против крупнейшей газеты страны.
Кризис вокруг «Ла Пренсы» (а точнее, внутри самой газеты) выплеснулся наружу 19 апреля 1980 года и точно совпал с отставкой Виолетты Чаморро. Профсоюз журналистов газеты потребовал от владельцев заключения коллективного договора, в котором, в частности, содержалось требование об участии журналистов в руководстве изданием. «Демократ» Педро Хоакин Чаморро был решительно настроен против этого и решил вообще прекратить на время выпуск «Ла Пренсы». Он понимал, что в случае заключения коллективного договора тон в газете будет задавать его дядя Хавьер.
20 апреля Педро Хоакин Чаморро потребовал напечатать на первой полосе новость о добровольной отставке Хавьера Чаморро, которую тот сразу же опроверг. Журналисты и технический персонал объявили забастовку, требуя восстановления Хавьера на своем посту. Журналисты подвергли резкой критике новых членов руководства, которых привел Педро Хоакин: «…эти люди никогда ничего не писали против Сомосы, а теперь ожесточенно нападают на революцию»[843].
21 апреля 1980 года «Ла Пренса» не вышла.
Всколыхнувший страну кризис не обошелся без участия католической церкви, которая вместо того, чтобы успокоить умы, подлила масла в огонь, четко заняв антиправительственную позицию. Никарагуанские епископы потребовали, чтобы четыре священника – члена кабинета министров (в том числе и координатор кампании против неграмотности и министр иностранных дел) немедленно подали в отставку, так как их «мирская» деятельность несовместима с духовным саном.
Но прежде чем на сандинистов обрушились мощные упреки из США, на помощь им пришел американский посол в Манагуа Пеззулло. Тот считал, что уход буржуазных лидеров из хунты и правительства только усилит марксистов и сторонников кубинской ориентации. Поэтому Пеззулло стал давить, с одной стороны, на сандинистов, чтобы они заменили Робело и Чаморро буржуазным политиками, а с другой – на КОСЕП, чтобы буржуазия пошла на компромисс с сандинистами по вопросу о расширении госсовета.
Пеззулло встретился со «своим другом» команданте Уилоком и передал от имени последнего президенту КОСЕП Энрике Дрейфусу приглашение начать переговоры с целью нормализации внутриполитического положения[844]. Начались контакты между тремя членами Национального руководства СФНО и верхушкой КОСЕП. Пеззулло упивался своей ролью «кингмейкера» в никарагуанской политике, хотя играл по партитуре сандинистов, так как те тоже хотели расширения хунты за счет новых представителей буржуазии, чтобы именно их руками показать Робело, что незаменимых людей нет.
На переговорах КОСЕП пытался заставить сандинистов пойти на уступки по широкому кругу вопросов, никак не связанных с госсоветом – формальной причиной кризиса. От фронта требовали полного прекращения любой национализации, свертывания государственного регулирования экономики и немедленного провозглашения даты выборов. Принятие этих требований означало фактическое прекращение революции. 1 мая 1980 года (за три дня до торжественного открытия госсовета, на которое был приглашен дипкорпус) КОСЕП выдвинул настоящий ультиматум – если его требования не будут приняты, то все буржуазные партии и организации демонстративно выйдут из госсовета. Это, конечно, было бы крайне серьезным ударом по имиджу сандинистской революции в мире.
Но этот ультиматум взбесил Пеззулло, который прямо обвинил лидеров КОСЕП в излишней конфронтационности и неготовности к компромиссу. Вечером в пятницу 2 мая 1980 года Пеззулло встретился с лидерами КОСЕП и стал убеждать их занять место в новом госсовете. От американского посла, уже в другом настроении, буржуазные лидеры поехали на переговоры с сандинистами.
Но и они шли непросто. Лидер союза сельхозпроизводителей и скотоводов, уже упоминавшийся выше враг коммунистов Хорхе Салазар, известный своим буйным темпераментом, кричал: «Мы устали от угроз. Если хотите экспроприировать нас, то давайте, мы не боимся»[845]. КОСЕП угрожал, что сорвет посевную кампанию хлопка и тем самым лишит страну валюты.
Наконец, компромисс был достигнут. Под давлением Пеззулло КОСЕП согласился на расширение госсовета (посол США говорил, что это все равно временный орган и скоро его заменит выборный парламент). В свою очередь, СФНО обещал до 19 июля 1980 года (первой годовщины революции) объявить о точной дате проведения выборов. КОСЕП потребовал зафиксировать договоренность в письменном виде, что и было сделано. Но сандинисты все же перехитрили олигархов – документ составили в одном экземпляре, и делегация СФНО увезла его с собой.
4 мая 1980 года госсовет Никарагуа начал работу. Из 47 его членов девять представляли Комитеты сандинистской защиты, шесть – СФНО, по три – СПТ и Союз сельских тружеников. Организации КОСЕП получили шесть мест, буржуазные партии, в том числе и партия Робело, – пять (по одному месту каждая)[846]. Остальные места получили профсоюзные, женские и молодежные организации. Причем своих представителей в госсовет все они выбирали сами.
Сандинисты вместе со своими массовыми организациями имели в госсовете большинство, и его президентом стал член Национального руководства фронта Байардо Арсе (позднее его сменил член Национального руководства СФНО Карлос Нуньес). Вице-президентом госсовета от КОСЕП стал ярый враг сандинистов и президент Строительной палаты (туда входили частные строительные фирмы) Хосе Франсиско Карденаль. Последний не стал работать в новом органе и уже 6 мая улетел в США, чтобы организовать вооруженное свержение сандинистской власти.
Следует отметить, что, в отличие от никарагуанского парламента времен Сомосы, госсовет не был послушным исполнителем воли правительственной Хунты национального возрождения, хотя у сандинистов и их массовых организаций имелось примерно 60-70 % мест в этом органе. Согласно законодательству декреты хунты становились законом, если в течение 10 дней госсовет не отклонял их. Если госсовет не соглашался и вносил свои поправки, то хунта вновь рассматривала декрет и могла, либо согласиться с поправками, либо отвергнуть их. На практике декреты хунты довольно часто исправлялись госсоветом, и уже в 1982-1983 годах большинство проектов новых законов формулировались не хунтой, а самим госсоветом