ы фабрик, забастовки и падение трудовой дисциплины»[978].
Таким образом, установленные чрезвычайным декретом № 812 новые экономические правила игры означали затягивание поясов, и для трудящихся, и для буржуазии. При этом у трудящихся шел уже второй год «скромности» – в отношении повышения реальной денежной заработной платы. Правительство и раньше запрещало самовольные захваты земли, но теперь оно было готово за это сурово наказывать.
Неудивительно, что первоначально буржуазия даже поддержала декрет № 812, так как он провозглашал то, чего давно требовала оппозиция, – прекращение самовольных захватов собственности. Президент КОСЕП Энрике Дрейфус заявил, что «принятые меры однозначно позитивны» и «теперь наступит реальный социальный мир»[979].
Однако этот «социальный мир» так и не наступил. Причем по вине буржуазии. Осенью 1981 года правительству пришлось на основе декрета № 812 на два дня приостановить выход «Ла Пренсы» за нарушение запрета на распространение лживых экономических сведений. В октябре 1981-го КОСЕП опубликовал открытое письмо, в котором сандинистов опять критиковали за отход от неких истинных целей революции 1979 года. СФНО, утверждал КОСЕП в унисон с госдепартаментом США и «контрас», ведет страну по пути «марксистко-ленинской авантюры»[980], и Никарагуа находится в результате политики сандинистов на «пороге разрушения».
Правительство ответило арестами лидеров КОСЕП за нарушение декрета № 812 (статьи 5, запрещавшей действия, которые «наносят ущерб интересам народа»), причем одновременно были проведены аресты лидеров коммунистических профсоюзов по такому же обвинению. Интересно, что если лидеров КОСЕП приговорили к семимесячному тюремному заключению, то левых профсоюзных лидеров осудили на максимально возможный срок – три года.
В целом экономическое развитие Никарагуа в 1981 году (последнем более или менее мирным для страны в декаде 80-х) еще было неплохим и поступательным, особенно в сравнении с соседями по Центральной Америке.
Оно осуществлялось на основе нового «чрезвычайного плана 1981 года», который, впрочем, все равно не выполнялся, так как большинство хозяйствующих субъектов по-прежнему были частниками и план носил для них всего лишь рекомендательный характер. Как и в 1980 году, план делал особый упор на экономию госрасходов, снижение инфляции и наращивание экспортного сельскохозяйственного производства.
ВВП Никарагуа вырос в 1981 году на 5,4 % (на 1,9 % в расчете на душу населения – рекорд для никарагуанской экономики). Причем государство смогло этого добиться без ужесточения налогового пресса – доля налогов в ВВП по сравнению с 1980 годом не выросла, остановившись на уровне 18-18,5 %[981]. Дефицит бюджета снизился, хотя и достигал все еще очень опасной цифры – 9,2 % ВВП. Но по меркам Никарагуа, которая с 1978 года имела двузначный дефицит, это был несомненный успех. Правда, повторить его сандинистам было уже не суждено.
Инфляцию удалось сбить до 23,2 %. Экспорт вырос с 451 миллиона долларов в 1980 году до 500 миллионов в 1981-м. Но импорт все же рос гораздо сильнее (с 803 до 922 миллионов долларов за тот же период), виной чему во многом был отказ государства от назревшей девальвации национальной валюты.
Министерство планирования считало огромный дефицит внешнеторгового баланса главной проблемой никарагуанской экономики в конце 1981 года. Болевыми точками были по-прежнему низкая финансовая дисциплина госсектора, надеявшегося на все новые и новые государственные кредиты, отставание в развитии материального производства от торговли и сектора услуг. Платежи по внешнему долгу достигли опасного размера в 50 % экспортной выручки. При этом администрация Рейгана не только сама прекратила помощь и кредитование Никарагуа, но и смогла добиться того же практически от всех западных стран.
Достижением революционной власти была реструктуризация внешнего долга, соглашение о которой после труднейших переговоров удалось подписать как раз перед сменой власти в США. Нет никаких сомнений, что администрация Рейгана сорвала бы любую договоренность Никарагуа с иностранными банками, что поставило бы республику в чрезвычайно трудное, практически безвыходное положение.
Как уже упоминалось, огромный для маленькой страны внешний долг в 1,6 миллиарда долларов был наследием бездумной политики диктатуры Сомосы. Однако сандинисты, не желая идти по стопам многих социалистических режимов (например, большевиков), сразу же после прихода к власти завили о полном признании всего долга и готовности его обслуживать.
Но это было легче продекларировать, чем исполнить, – ведь до конца 1979 года иностранным кредиторам требовалось выплатить в виде погашения долга и процентов 618 миллионов долларов, больше, чем весь объем экспорта Никарагуа в самые лучшие времена[982]. Так как Сомоса полностью разворовал и растратил все валютные резервы – удалось спасти только 3 миллиона долларов, – революционной власти не оставалось ничего иного, чем просить кредиторов о реструктуризации внешнего долга.
С самого начала переговоры с кредиторами (среди которых, естественно, превалировали американские банки, активно спонсировавшие диктатуру Сомосы) находились под плотным контролем американской администрации.
14 сентября 1979 года заместитель госсекретаря Чарльз Майснер встретился для беседы о никарагуанском долге с представителями американских банков «Ферст Нэшнл Бэнк оф Чикаго» и «Сити Бэнк». Майснер сказал банкирам, что с учетом сложной экономической ситуации Никарагуа и, прежде всего, частных предпринимателей в этой стране администрация придает переговорам по реструктуризации никарагуанского долга «огромное значение». Успешное завершение этих переговоров поможет «восстановить политическую стабильность» в Никарагуа и предотвратить установление там «левой диктатуры»[983].
Одновременно американцы подталкивали революционное правительство Никарагуа к скорейшему началу переговоров с кредиторами, так как надеялись увязать реструктуризацию долга с жесткими условиями проведения «разумной» экономической политики, которая сделала бы невозможной любые по-настоящему революционные преобразования. На встрече с президентом США Картером 25 сентября 1979 года делегацию Хунты национального возрождения всячески уговаривали принять в Никарагуа делегацию МВФ для совместной выработки основных направлений экономической политики страны. Однако от сотрудничества с МВФ никарагуанцы отказались наотрез.
Два крупнейших частных кредитора Никарагуа – американские банки «Сити бэнк» и «Бэнк оф Америка» – были настроены на реструктуризацию, так как опасались, что Никарагуа вообще объявит дефолт. Тогда кредиторы могли бы на неопределенный срок полностью остаться без денег. Такая практика в то время была в Латинской Америке более чем распространенной. Многие американские банкиры стали жертвой антикоммунистической истерии в СМИ США, которые все время говорили о возникновении на территории Никарагуа «второй Кубы». Такого рода слухи играли в этом вопросе на руку Никарагуа, поскольку побуждали западные банки поторопиться с реструктуризацией.
В середине декабря 1979 года в Мехико начались переговоры между Никарагуа и 72 частными внешними кредиторами. Банкирам понравились умеренные выступления представителей никарагуанского правительства, которые заявили о твердом намерении обслуживать долг, но в соответствии с реальной экономической ситуацией в Никарагуа. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы в 1980-1981 годах выплатить огромную сумму в 1,26 миллиарда долларов согласно графику обслуживания долга.
На встрече в Мехико кредиторы избрали «руководящую группу» для проведения переговоров по существу в составе 12 банков, восемь из которых были американскими. Кредиторы были готовы предоставить отсрочку по уплате основного долга, но настаивали на выплате процентов в полном объеме и по коммерческим ставкам без всяких льгот. Только на этой основе иностранные банки соглашались предоставлять Никарагуа новые кредиты, без которых было бы невозможно экспортное сельскохозяйственное производство, а значит, и погашение основного долга.
Среди самих американских банков-кредиторов не было полного единства относительно переговорной стратегии. «Грязные банки» (например, «Ферст Нэшнл Бэнк оф Чикаго») были замешаны в незаконных операциях во времена диктатуры, включая выплату «откатов» членам семейного клана Сомосы. Парадоксально, но именно эти банки хотели как можно быстрее подписать соглашение с Никарагуа, так как справедливо опасались, что ввиду их былых махинаций им может не достаться вообще ни цента. Другие банки относились к разряду «чистых» и не боялись возможных разоблачений с никарагуанской стороны. С ними было труднее.
Пока шли переговоры, американские банки старались не предоставлять своим коммерческим партнерам в Никарагуа новых кредитов. С июня 1979-го по июнь 1980 года общая накопленная сумма выданных Никарагуа кредитов со стороны крупнейших восьми американских банков снизилась с 265,9 до 221,8 миллиона долларов[984].
Переговоры шли нелегко, но, к удивлению американцев, именно Куба советовала Никарагуа скорее завершить их обоюдным компромиссом. Во время празднования первой годовщины Сандинистской революции Фидель Кастро в Манагуа сказал главе «Сити бэнк» Родсу, что в свое время Куба совершила большую ошибку, отказавшись обслуживать внешний долг и тем самым поставив себя вне мировой финансовой системы[985]. Кастро заметил, что он посоветовал Никарагуа полностью признать унаследованный от диктатуры внешний долг.
К концу 1980 года стороны стали приближаться к компромиссу. Банки-кредиторы хотели предоставить Никарагуа отсрочку по основным платежам на семь лет, однако никарагуанцы настаивали на 12 годах. Зато, если Никарагуа была готова платить каждый год по пять процентов от суммы долга, банки настаивали на 10 %. В конце концов, стороны сошлись на середине – семи процентах.