Правда, большинство американских газет постарались в своих комментариях не сильно отличаться от официальной точки зрения администрации Рейгана.
Все время, пока шла избирательная кампания в Никарагуа, американское телевидение старательно ее игнорировало: с 1 августа по 7 ноября 1984 года в вечерних новостях этой теме было посвящено всего 18 минут 40 секунд[1145]. После выборов «Нью-Йорк Таймс» в редакционной статье от 7 ноября под странным заголовком «Никто не выиграл в Никарагуа» писала: «Только наивные люди верят, что воскресные выборы в Никарагуа были демократическими или узаконили довод о популярности сандинистов… Сандинисты облегчили критику этих выборов как нечестных. Главным было их решение прервать переговоры с Артуро Крусом, оппозиционным демократом, чья кандидатура могла бы превратить выборы в более легитимные. Он пытался добиться отсрочки выборов до января, но ему не дали времени, чтобы устроить перемирие с оснащенными США повстанцами-«контрас»[1146].
Таким образом, газета практически признала, что Крус, «контрас» и США безуспешно пытались шантажировать сандинистов.
Успех сандинистов на выборах был тем более впечатляющим, если учесть тяжелое состояние никарагуанской экономики вследствие необъявленной войны США против Никарагуа и дисбалансов, свойственных любой экономике переходного периода, особенно зависимой от конъюнктуры мирового рынка.
В 1984 году в результате действий «контрас» погибли 1114 человек, 516 были ранены, 2469 – угнаны за границу. Среди жертв было более 100 детей в возрасте до 12 лет[1147].
План на 1982 год в Никарагуа не приняли, так как планы 1980 и 1981 годов полностью выполнены не были. Национальное руководство СФНО подвергло министерство планирования критике за постановку нереальных целей, но на самом деле у министерства просто не было рычагов для того, чтобы добиваться выполнения плана. Ведь подавляющая часть ВВП Никарагуа по-прежнему производилась в частном секторе.
План на 1983 год был одобрен, но не опубликован, – свои коррективы вносила война[1148]. Ведь план мог служить для США и «контрас» руководством по экономической дестабилизации страны. В 1983 году Национальное руководство СФНО образовало из специалистов «экономическую ячейку» для реформирования хозяйственного механизма страны. В 1984 году в качестве высшего органа по формулированию экономической политики был учрежден «Экономический совет», состоявший из профильных министров экономического блока. Министерство планирования было упразднено и преобразовано в секретариат Экономического совета.
Но в целом экономическая стратегия страны не менялась – все предприятия ориентировали на рост производства (причем именно в физическом, а не в стоимостном выражении) при одновременной стагнации заработной платы и внутреннего потребления, чтобы избежать инфляции.
На роль главного экоономического ведомства попыталось выйти министерство сельского хозяйства. Его шеф, член Национального руководства СФНО Хайме Уилок считал, что Никарагуа в обозримом будущем сохранит свою аграрную специализацию в мировой экономике. В этих условиях следовало одновременно наращивать как производство экспортных технических культур (главного источника валюты для импорта), так и культур для внутреннего потребления с целью достижения полного самообеспечения страны продуктами питания. При этом для повышения доли добавленной стоимости в экспорте предполагалось проводить первичную обработку сырья для повышения его цены.
С политической точки зрения планы министерства сельского хозяйства опирались на популярное и бесспорно правильное мнение, что Никарагуа надо уходить от модели капитализма, в которой наибольшую прибыль можно получать только в торговле и в финансовом секторе, за счет деградации и стагнации материального производства.
Хайме Уилок так описывал цель экономической политики правительства: «Революция начала разрабатывать новую экономическую модель, основанную на поиске новой роли в международном разделении труда. Мы будем продолжать оставаться производителями товаров потребления, но не одно и то же – производить необработанные товары потребления или обработанные товары потребления. Мы хотим стать промышленной страной, которая продает продукцию обрабатывающей промышленности, перерабатывая нашу собственную сельскохозяйственную продукцию, упаковывая ее, производя мебель из нашей древесины… В этом состоит глубокий национальный смысл нашей революции»[1149].
Этот подход был здравым, и министерство Уилока фактически отвечало за все материальное производство в стране, так как даже рудиментарная никарагуанская промышленность была тесно связана с сельским хозяйством.
Учитывая обилие и плодородие земель Никарагуа, в таком плане не было ничего фантастического. Однако его следовало плотно координировать с другими мерами государства в области цен, зарплат и регулирования денежной массы.
Интенсификация сельскохозяйственного производства (например, снятие трех урожаев в год вместо одного, что позволял никарагуанский климат) требовала существенного наращивания импорта удобрений, машин, химикатов и горючего. Но для этого была нужна валюта, а финансовое положение страны оставалось сложным – США блокировали кредиты международных организаций и западных стран. Социалистические страны заполняли эту брешь, но по-настоящему эффективно использовать средства мешала война. Что толку, например, было с помощью кредитов расширять производство кофе (который охотно покупал, например, СССР), если морская блокада Коринто заставляла урожай гнить в порту?
Интересно, что в качестве одного из возможных источников финансирования индустриализации никарагуанского сельского хозяйства сандинисты, как и Сталин в 1929 году, считали мировой экономический кризис. Уилок объяснял это следующим образом: «Кризис приобрел глобальные масштабы, и производящие машины и оборудование компании в Европе, Северной Америке и даже в Латинской Америке накопили запасы продукции, которую они не в состоянии сбыть. Со стороны некоторых государств просматривается тенденция вместо того, чтобы субсидировать эти компании, помочь им экономически (сбыть продукцию) с помощью кредитных линий покупателям. Таким образом, Никарагуа… будет искать эти кредитные линии для импорта средств призводства»[1150].
Точно такую же линию – индустриализация за счет интенсификации сельского хозяйства – проводил Сталин, и она была успешна в условиях Великой депрессии 1929–1932 года. СССР «на корню» закупал на Западе целые заводы вместе с рабочими и инженерами. Было приобретено 70 % германского станочного парка на простаивавших в результате кризиса заводах.
Однако коренное отличие советской модели ускоренного роста было в том, что она как раз не опиралась на кредитные линии западных стран. Сталин реалистически рассудил, что в условиях массового банкротства немецких и американских банков и ликвидации золотого стандарта основных валют машины и оборудование можно купить только за экспортные товары. В СССР это было зерно. Чтобы в десятки раз нарастить его экспорт, Сталин и провел принудительную коллективизацию сельского хозяйства. За это пришлось заплатить высокую политическую цену – но уже в 1937 году обеспеченные отечественными машинами (собранными, например, на бывших заводах Форда, перевезенных в СССР) колхозы собрали рекордный урожай, и жизнь в советской деревне действительно стала «веселей».
Сандинисты такую политическую цену платить не захотели. Если бы они перевели все сельское хозяйство в госсектор, то толкнули бы в ряды контрреволюции десятки тысяч крестьян и торговцев. К тому же США не преминули бы заклеймить Никарагуа как «марксистско-ленинское государство». Но беда была в том, что американцы и так фактически воевавали против Никарагуа, и осторожность сандинистов в экономической политике их нисколько не сдерживала.
Саботаж никарагуанских предпринимателей также не ослабевал, несмотря на сдерживание сандинистами роста заработной платы. Сталин, например, тоже убедился в необходимости коллективизации только после известной «хлебной забастовки» 1927 года, когда кулацкие хозяйства отказались продавать государству зерно по текущим закупочным ценам и тем самым фактически подорвали весь экспорт. Бухарин тогда просто предложил эти цены повысить, но дело было в том, что государство не смогло бы обеспечить выросший денежный спрос деревни промышленной продукцией.
Таким образом, повышение закупочных цен в тех условиях означало инфляцию.
Со всеми этим проблемами в точности столкнулась Никарагуа, с той лишь разницей, что сандинисты пошли по «бухаринскому пути».
Они увеличивали закупочные цены для крестьян, но вынуждены были субсидировать розничные цены в городах, так как сами же были против быстрого роста заработной платы. Субсидии ложились непомерной нагрузкой на бюджет, вызывая рост днежной массы и инфляцию. Инфляция, в свою очередь, заставляла вновь повышать закупочные цены для крестьян, которые, кстати, были недовольны тем, что их повышали недостаточно часто. В то же время частные торговцы охотно платили крестьянам более высокие цены, чем государственные закупочные оргаизации. Сами торговцы, предвосхищая очередной виток роста цен, придерживали товар, создавая его дефицит.
Выбор у сандинистов был небольшой. Национализировать сельское хозяйство, как Сталин, они не хотели по политическим соображениям. Оставалось либо вообще отпустить цены и тем самым фактически вернуться к дореволюционой модели экономики, либо национализировать оптовую и частную торговлю. Сандинисты выбрали именно последний вариант.
С тем чтобы увеличить поступление валюты для целей индустриализации, санднисты ввели в начале 1982 года нормированную продажу сахара населению по твердым ценам. Нормы были весьма щедрыми, но, естественно, многих угнетала сама необходимость получать в сандинистских комитетах защиты специальные карточки, которые можно было «отоваривать» только в определенные дни и в определенных магазинах. Тем не менее, казалось, что сандинисты были правы с политической точки зрения – большинство населения считало такую меру социально справедливой.