В октябре 1982 года карточки ввели на рис, в начале 1983-го – на хозяйственное мыло и растительное масло[1151]. В августе 1982 года ограничили потребление бензина для частных автомобилей (которых в Никарагуа было мало) – не более 20 галлонов (примерно 80 литров) в месяц.
Как только на тот или иной продукт вводились карточки, государство сразу же запрещало его оптовую (а позднее и розничную) продажу частными лицами. К середине 1984 года частных торговцев официально исключили из сбыта около двадцати самых ходовых товаров широкого потребления, в том числе сахара, молока, риса, бананов, мыла, растительного масла, проса, туалетной бумаги.
Все эти меры не отразились бы на полпулярности СФНО, если государство смогло реально обеспечить их проведение в жизнь. На практике же частные торвгоцы скупали товары по низким ценам в государственных магазинах и перепродавали их по коммерческим ценам, получая баснословную прибыль. Причем в мелкой коммерции, по разным оценкам, было занято официально и неофициально до 40 % населения Манагуа – ведь промышленность в Никарагуа практически отсутствовала, а на государственную службу не могли принять всех желающих. Только на самом известном Восточном рынке столицы (на котором, как на одесском Привозе, можно было купить все) постоянно работали до 60 тысяч мелких торговцв, имевших налаженные связи с оптовиками-частниками или с самими сельхозпроизводителями[1152].
Для всех этих торговцев национализация торговли означала лишение главного источника существования. Поэтому неудивительно, что после введения распределения и контроля над ценами в городах расцвела нелегальная торговля. Когда государственные инспекторы стали проводить на рынках облавы, продавцы переместились на улицы, где уже не хватило бы никакой полиции, чтобы взять ситуацию под контроль.
Правительство неоднократно обращалось к торговцам с увещеваниями принять во внимание сложное положение страны – ведь начиная с 1984 года надо было еще и снабжать сильно выросшую численно армию. Однако, как и во все времена, стремление торговцев к прибыли оказывалось гораздо сильнее любой морали. К тому же многие торговцы и сами состояли в сандинистских массовых организациях, ввиду чего правительство не хотело применять против них откровенно репрссивные меры. В народе была распространена следующая точка зрения – мы за революцию и против янки, но не мешайте нам торговать.
В 1982 году разница между государственными и частными (нелегальными) ценами была еще относительно небольшой. И во многом потому, что правительство удерживало на искусственно низком уровне курс кордобы к доллару, который, естественно, влиял на цены импортных товаров. Однако такая политика, опять же, вела к росту цен уже на номинированные в национальной валюте товары. К тому же самой валюты для обеспечения ею официального курса тоже не хватало, так как предприниматели продолжали активно переводить свои долларовые накопления за границу.
В начале 1982 года разница между официальным и нелегальным курсами составляла 1,4:1, а в конце – уже 2,8:1. В конце 1983 года разница была уже более чем шестикратной, а в 1984-м – 16-кратной[1153].
Торговцы по-прежнему получали баснословные прибыли на разнице официальных и неофициальных цен, и это привело к парадоксальному результату. Многие рабочие и служащие начали уходить из «формального» сектора экономики в «неформальный». На некоторых государственных предприятиях, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, стала ощущаться нехватка рабочей силы. Ведь зарплаты там были практически заморожены, а в частной торговле можно было зарабатывать в разы больше.
Получалось, что сандинисты вместо поощрения материального производства способствовали дальнейшему росту торгово-ростовщической прослойки общества.
Таким образом, сандинисты не только поссорились с торговцами, но и привлекли в ряды этой все более и более оппозиционной массы новых сторонников.
Естественно, этим воспользовалась оппозиция. «Ла Пренса» грудью встала на защиту частной торговли, особенно любимого жителями Манагуа Восточного рынка, который правительство, по сути, попыталось закрыть под видом перепланировки. Правда, эта перепланировка (которая предусматривала расширение помещений и оснащение их канализацией и холодильниками) была задумана еще во времена Сомосы и проводилась на деньги США. Сандинисты лишь завершали начатое, но «Ла Пренса» твердила о смертельной борьбе правительства против любой частной тоговли. Торговцы жаловались и на то, что правительство специально изменило маршруты движения автобусов, чтобы они не подъезжали к Восточному рынку и спекулянты не получали новые партии нелегального товара.
Первая же встреча возмущенных торговцев с Даниэлем Ортегой закончилась скандалом. Он назвал их «сбродом», а когда те потребовали пустить в зал фотографа «Ла Пренсы», возмущенно сказал, что если торговцам так уж нравится «Ла Пренса» то пусть они и обращаются туда за решением всех своих проблем[1154].
В 1982 году министерство внутренней торговли для контроля розничных цен создало специальные группы инспекторов, не носивших униформы. Инспекторы получили право на месте конфисковывать любой товар, который был запрещен к продаже частными торговцами. На рынках вспыхивали драки, некоторых инспекторов даже убили. Когда инспекторы в сопровождении полиции в середине 1982 года провели облаву на рынке в Масайе, торговцы объявили двухдневную забастовку и прекратили торговлю.
Правительственная пресса начала активную кампанию против спекулянтов. Публиковались материалы о рейдах Комитетов сандинистской защиты и фотографии тех торговцев, у кого изымали припрятанные товары. Тогда торговцы сами стали ездить к производителям и рано утром привозить в города запрещенные товары, которые затем сбывали проверенным клиентам. В ответ на это полиция устроила на въезде в Манагуа блокпосты. Те, кто утверждал, что купил товары в государственной торговле, должны были показать чек.
В газетах публиковали отчеты о задержании лиц то с 3000 бананов, то с 50 килограммами риса или 65 фунтами парного мяса[1155].
В своем выступлении по случаю четвертой годовщины революции Даниэль Ортега обрушился с критикой на «спекулянтов, придерживающих товары, тех, у кого менталитет сомосистов и кто продолжает делать деньги на голоде и нужде народа». «Мы должны наказать со всей решительностью спекулятивную практику монополистов и, в целом, всю торговлю на голоде и нужде народа. Законы для этого уже есть. Решения приняты. Но нам нужна энергия каждого, чтобы добиться выполнения этих решений»[1156].
Однако десятки тысяч торговцев не могли бороться сами с собой. Тем более что в спекуляции участвовали и многие кооперативы и даже государственные хозяйства. Ведь частники платили за их продукцию больше, чем государственная сбытовая компания ЭНАБАС.
Например, в конце 1984 года государственные бойни предагали частным животноводам 6000 кордоб за голову крупного рогатого скота, в то время как нелегальные частные бойни давали 15 000[1157]. Таким образом, фактически государственные бойни могли закупать скот только у государственных же производителей. Затем государственые бойни продавали мясо частным торговцам по 17 кордоб за фунт (это была установленная государством цена), а те перепродавали его в розницу по 50 кордоб.
По этой схеме получалось, что государственные производители и переработчики страдали, а население все равно не видело дешевого мяса.
Государство несло еще и потери при субсидировании продаваемых через госторговлю розничных товаров. Например, в конце 1984 года производителям платили по 8 кордоб за фунт бобов, затем государство тратило еще 2,75 кордобы на транспортировку и складирование, а затем продавало бобы потребителям по 4 кордобы за фунт. Некоторые производители, продававшие ЭНАБАС бобы по 8 кордоб, затем покупали их в розничной торговле в два раза дешевле и перепродавали частникам[1158].
Правительство ужесточало борьбу против спекулянтов. В мае 1984 года был принят закон о защите потребителей. Теперь спекулянтов могли подвергать наказанию уже не только суды, но и полиция прямо на месте. Закон также давал право министерству внутренней торговли брать под контроль государства любую частную фирму, которая нарушала предельно допустимый уровень цен. Министр внутренней торговли Дионисио Маренко, выступая на заседании госсовета, заявил: «…либо мы сломаем руки спекулянтам, либо они сломают нас»[1159].
Правда, Маренко признал, что государственные закупочные цены «смешны» и повышаются «черепашьим» темпом. В 1984 году закупочные цены были существенно подняты, что сразу же позитивно сказалось на борьбе против «контрас». Ранее многие крестьяне помогали контрреволюции именно потому, что были недовльны закупочной политикой ЭНАБАС.
Но повышение закупочных цен означало и повышение государственных субсидий на поддержание розничных цен, что, в свою очередь, подрывало и так дефицитный в условиях войны госбюджет. В 1984 году стало ясно, что повышения розничных цен не избежать, но это больно ударило бы по тем горожанам, которые сидели на фиксированной зарплате, прежде всего по госслужащим. Уровень личного потребления граждан и так упал после революции, поскольку рабочих и служащих призывали не требовать роста заработной платы. Но терпение горожан – основной базы революции – было на исходе.
В 1984 году средние реальные зарплаты были на 23 % ниже, чем в 1980 году и на 44 % ниже, чем в 1977-м. Квалифицированные рабочие уходили с фабрик в торговлю. Стала ощущаться нехватка кадров на текстильных и строительных предприятиях.