В июле 1983 года даже Сандинистский профцентр трудящихся попросил правительство отменить введенный в 1981-м мораторий на рост заработной платы. И это несмотря на открытую критику Национального руководства СФНО, в частности, отвечавшего за профсоюзы Виктора Тирадо. Последний утверждал, что повышение зарплаты возможно только при соответствующем увеличении проивзодительности труда. Он говорил, что рабочим следует «трудиться как можно более напряженно, не прося ни о чем, – это и есть рабочий класс, класс-авангард»[1160]. Это было, конечно, по-своему логично, но рабочие страдали от инфляции и высоких цен «черного рынка».
Летом 1983 года даже министерство труда призвало повысить минимальную зарплату на 50 %. В плане на 1984 год содержалось правильное положение о том, что политика в области оплаты труда должна противодействовать оттоку квалифицированных кадров из промышленности.
Однако Национальное руководство СФНО все же считало, что повышение зарплаты вызовет инфляцию. Выступая перед трудящимися 1 мая 1984 года, Хайме Уилок заявил: «В нынешней ситуации бесплезно для профсоюза идти к руководству компании и требовать повышения зарплаты… Если мы повысим зарплату, что произойдет? Зарплата входит в себестоимость производства бобов, хлопка, кукурузы, сахара, да всего»[1161].
Но нельзя было уже не реагировать на требования рабочих без риска, что они могут перейти на сторону оппозиции. Многие предприниматели лицемерно говорили своим рабочим, что давно бы повысили им зарплату, но сандинисты не разрешают этого делать.
Из положения решили выйти введением по всей стране единой тарифной сетки оплаты труда, чтобы каждый получал одинаковую зарплату за аналогичный труд аналогичной квалификации. В 1984 году в Никарагуа стали внедрять разработанную в 1983 году «Систему стандартизации и организации труда и заработной платы» (аббревиатура СНОТС). Было установлено 28 тарифных категорий. Выплата утсновленной для каждой категории базовой заработной платы зависела от выполнения установленной нормы. Это было относительно легко там, где преобладали сдельные формы (например, оплачивалось конкретное количество произведенной продукции). Была установлена система бонусов за стаж работы, занимаемую должность, за работу в трудных регионах страны (по советскому образцу) или тех, которые правительство считало приоритетными с точки зрения экономического развития.
Естественно, рабочие, считавшие, что их записали не в те тарифные категории, сразу начали проявлять недовольство. Например, в конце 1984 года забастовали рабочие пивного завода «Виктория», требовавшие перевода в более высокую категорию оплаты труда[1162].
Народное правительство и работодатели из госсектора, как правило, стремились помещать своих рабочих в самую высокую категорию. Это привело к тому, что на практике введение СНОТС означало повышение зарплаты в среднем на 40 %.
Правительство оценило введение СНОТС позитивно, так как это ликвидировало анархию в сфере оплаты труда и позволило создать определенную систему стимулов для повышения производительности труда и улучшения трудовой дисциплины. Однако на многих предприятиях СНОТС превратились в систему, сдерживающую повышение заработной платы теперь уже по «законным», формальным критериям.
СНОТС во многом стала дополнительным стимулом и для инфляции. Перевод рабочих в более высокую категорию, например, за выслугу лет, означал увеличение денежной массы и рост цен.
Государство пыталось ограничить «ненужный» импорт, так как валюты не хватало и следовало обеспечивать, прежде всего, сельское хозяйство, которое само эту валюту и зарабатывало. Были созданы две комиссии, одна из которых включала в себя члена правительственной хунты, министра внешней торговли и главу Национального банка. Каждый хозяйствующий субъект, которому требовалась валюта для импорта, должен был подавать в эту комиссию заявку. Иногда ее рассматривали до двух лет[1163]. Это вызывало естественное недовольство, и даже министерство планирования выступало за децентрализацию процесса принятия решений в этой области. Но валюты не хватало, и реально упростить процесс можно было, только отпустив кордобу в свободное плавание по отношению к доллару. Это, в свою очередь, означало бы резкую девальвацию национальной валюты, столь же резкое удорожание критического импорта и всплеск инфляции.
Повышение инфляции объяснялось во многом и безответственным поведением госсектора, зачастую вызванным политическими мотивами. Государственным предприятиям в сельском хозяйстве и в промышленности давали задания не в кордобах, а в валовых показателях. Считалось главным произвести как можно больше нужной народу продукции – финансовые издержки отходили здесь на второй план. В результате государственные компании боролись за вал любой ценой, зная, что государство, в крайнем случае, всегда поможет погасить финансовый убыток новыми дешевыми кредитами.
С одной стороны, госхозы действительно нарастили производство основных сельскохозяйственных культур: если в 1980 году они давали 16 % объема производства в стране, то в 1986 году – 26 %[1164]. Однако это достигалось высокой себестоимостью произведенной продукции, которую приходилось сглаживать государству, не хотевшему повышения цен для населения. В 1984 году денежные субсидии государства государственным фирмам соста вили 7 % ВВП.
Вторжение США на Гренаду в октябре 1983 года привело к резкому ускорению аграрной реформы в Никарагуа. К концу 1982 года только 1,6 % сельскохозяйственных земель в Никарагуа были переданы от одного собственника другому. Государство само обрабатывало конфискованные у Сомосы земли и стремилось к тому, чтобы по аграрной реформе землю получали только кооперативы, а не частные лица. Такая политика (хотя и правильная с точки зрения интенсификации производства) была политически ошибочной, поскольку крестьяне во многих районах вообще не получили ничего от революции, которая, с другой стороны, стала диктовать им закупочные цены. Именно поэтому в 1981–1982 годах многие крестьяне-частники поддерживали «контрас».
Точно с такой же дилеммой столкнулся Ленин, который, правда, быстро и прагматично сумел ее решить. Большевики, как известно, как и сандинисты, стояли за сохранение крупных передовых помещичьих хозяйств, которые в России тоже в основном работали на экспорт. Однако крестьяне требовали раздела помещичьей земли, в чем их поддерживали эсеры. Ленин взял за основу эсеровскую программу «черного передела», и уже к началу сева 1918 года большевики раздали землю крестьянам. Это привело к падению экспорта, но дало Красной армии миллионы солдат, готовых с оружием в руках защищать свои наделы и правительство, которое эти наделы бесплатно предоставило.
Сандинисты в 1979–1983 годах шли по прямо противоположому пути. Они всеми силами наращивали экспорт с помощью крупных частных и государственных хозяйств за счет фактического прекращения реального раздела земли между мелкими крестьянами. Эти мелкие крестьяне и качнулись в сторону контрреволюции.
Нападение США на Гренаду показало, что жертвой агрессии может стать и Никарагуа. Но в этом случае правительство могло опираться только на сотни тысяч вооруженных людей, чтобы хотя бы как-то скомпенсировать техническое превосходство сил вторжения.
Другими словами надо было обучить на случай возможной войны десятки, если не сотни тысяч крестьян, раздав им оружие. Но крестьянин, как известно, лучше и упорнее всего дерется именно за свой надел.
В январе 1983-го министерство сельского хозяйства планировало в текущем году распределить среди крестьян всего-навсего 140 тысяч га земли (2,5 % всей сельскохозяйственной площади страны). Причем землю предполагалось давать преимущественно кооперативам[1165].
Но уже через два дня после оккупации США Гренады Хайме Уилок заявил, что еще до конца года крестьяне получат 160 тысяч га земли. К тому же правительство начало массовую (и очень удачную в политическом смысле) кампанию по ускоренной регистрации фактического землевладения. Многие земельные собственники в Никарагуа не имели никаких документов на землю, и во времена Сомосы любой ушлый адвокат какого-нибудь латифундиста мог лишить владельца земли именно на этом основании.
Теперь права крестьян регистрировали в массовом порядке.
За 41 день 1983 года (после нападения американцев на Гренаду) крестьянам дали 30 % всей земли, перераспределенной после принятого в 1981-м закона об аграрной реформе.
Правда, до конца 1984 года правительство все равно предпочитало перераспределять земли в пользу кооперативов. Только 8 % выделенной по аграрной реформе земли получили частные собственники. Тем самым предполагалось побудить крестьян объединяться в кооперативы. Но крестьяне не спешили, и СФНО относил это на счет их общей политической отсталости. Виктор Тирадо говорил в 1981 году: «…нелегко устранить в умах многих товарищей крестьян привычку к индивидуальной обработке земли. Мы должны против этого бороться. Мы должны ликвидировать у них индивидуалистические идеи, потому что доказано, что коллективная обработка земли приносит крестьнам больше пользы, чем индивидуальная работа на участке, которая никогда не вырвет крестьянина из нищеты и отсталости»[1166].
Это было в большой степени действительно так, но многие крестьяне не хотели идти в кооперативы еще и потому, что те торговали только с государственными закупочными организациями, устанавливавшими низкие по сравнению с частниками цены.
В 1984 году, когда государство повысило закупочные цены, отношение крестьян к сандинистам стала меняться в благоприятную сторону, чему способствовала и активная регистрация прав землевладельцев землей. В 1984–1985 годах «контрас» пришлось почувствовать это на себе.