Все это вело к падению экспортной выручки, причем как раз в то время, когда США фактически отрезали Никарагуа от всех кредитов международных финансовых организаций и западных стран. В 1984 году экспорт составил 384 миллиона долларов, в 1986-м – всего 247 миллионов, затем поднялся в 1987-м до 300 миллионов долларов, но только для того, чтобы в 1989 году снова снизиться до 290 миллионов. При этом в 1978 году Никарагуа экспортировала товаров на 646 миллионов долларов.
Почти каждый год дефицит платежного баланса во внешней торговле достигал 500–600 миллионов долларов.
Несмотря на помощь социалистических стран, Никарагуа уже не могла обслуживать свой реструктурированный внешний долг западным банкам. К концу 1985 года страна не смогла заплатить кредиторам причитающиеся им проценты на сумму в 959 миллионов долларов. Из роста общей суммы внешнего долга на 837 миллионов долларов в 1986 году 548 миллионов приходилось на непогашенные прежние обязательства[1346].
Подготовленный министерством планирования в октябре 1984 года план на 1985 год был самокритичным и признавал допущенные в экономической политике ошибки[1347]. В плане говорилось, что потребление основных товаров населением из-за их недостатка в торговле упало до уровня, который угрожает всем социальным завоеваниям революции. Кстати, эта самокритика, возможно, была несколько преувеличена. После революции 1979 года потребление населением основных продуктов питания резко выросло. Люди сравнивали свое благополучие уже не с временами диктатуры, а с первыми годами народной власти.
В плане признавалось, что низкие закупочные цены не являются хорошим стимулом для производителей, особенно кооперативов.
Министерство планирования предлагало создать, наконец, единый механизм руководства экономикой и прекратить местничество отдельных министерств и ведомств, часто провозглашавших и реализовывавших диаметрально противоположные экономические цели.
В политическом смысле план призывал сделать упор на удовлетворение нужд широких народных масс, а не буржуазии.
Но именно этого-то и не хотело большинство Национального руководства СФНО по политическим соображениям. В условиях давления США и постоянной пропаганды на тему «тоталитарности» сандинистского режима сами сандинисты хотели во что бы то ни стало сохранить концепцию смешанной экономики и старались избегать жестких мер, направленных против частного капитала.
Военная обстановка начиная с 1983 года требовала введения обычных суровых мер военной экономики (централизованное и нормированное распределение скудных ресурсов, чтобы финансировать вооруженные силы), но сандинисты всеми силами старались поддержать в повседневной жизни людей иллюзию нормальности. Возможно, это было верно психологически, однако для экономической базы государства становилось по мере расширения военных действий непосильной ношей.
В поддержку точки зрения министерства планирования относительно необходимости дальнейшей централизации в Национальном руководстве СФНО твердо выступали только сам министр планирования Руис и Томас Борхе.
Напротив, братья Ортега после победы Даниэля Ортеги на президентских выборах при поддержке более либерально настроенных экономистов решили сделать упор на рыночные методы экономического регулирования. Министерство планирования было вообще упразднено и преобразовано в Секретариат планирования и бюджетной политики. Этот секретариат должен был разрабатывать основы экономической политики для Национального совета планирования («экономический совет»), в который вошли все министры экономического блока. Казалось, что одна из рекомендаций упраздненного министерства по централизации управления экономикой все-таки была выполнена.
В феврале 1985 года группа советников, которых в основном собирал Ортега (Дионисио Маренко[1348], Эмилио Бальтодано, Орландо Нуньес и другие), представила свои соображения по реформированию экономики. В отличие от рекомендаций упраздненного министерства планирования (из которого, кстати, после преобразования его в секретариат ушли многие специалисты), эти экономисты предлагали приблизить цены и валютный курс к реалиям никарагуанской экономики. А эти реалии, с их точки зрения, диктовали повышение розничных цен и девальвацию кордобы.
Если так и не утвержденный план министерства планирования на 1985 год делал упор на гарантированное снабжение бедных слоев населения основными товарами через каналы государственного распределения, то новые идеи исходили из необходимости, прежде всего, сбалансировать финансовую систему страны и избежать сползания в гиперинфляцию. Как выразился сам Ортега, необходимо было вернуться к социальной политике, отвечающей ограниченной ресурсной базе никарагуанской экономики.
Нельзя сказать, что идея фактического повышения розничных цен была монетаристской и либеральной. Национальное руководство СФНО согласилось с этим только потому, что надеялось повышением цен выбить почву из-под частных торговцев-спекулянтов, которые придерживали товары, создавая дефицит. При этом для всех рабочих и служащих планировалось полностью компенсировать повышение цен повышением заработной платы.
Это же повышение цен было призвано создать стимул для активизации производства в государственном и кооперативном секторе. Ведь для трудящихся низкие цены не имели реального значения, если купить по ним товары было невозможно и приходилось прибегать к услугам спекулянтов.
Поэтому одновременно с повышением цен сандинисты призвали народ дать бой спекулянтам и «неформальному сектору» экономики.
В результате реформы 1985 года государственные розничные цены на мясо удвоились, цены на бобы, рис и сахар выросли соответственно на 200, 110 и 243 %[1349]. Многие никарагуанцы жаловались на «шоковую терапию», так как население за годы революции уже привыкло к ценовой стабильности, пусть даже и сопровождаемой дефицитом в торговле.
Но никарагуанская экономика продолжала оставаться преимущественно частной и рыночной, и это в 1985 году был вынужден открыто признать член Национального руководства СФНО Хайме Уилок. СФНО убеждал трудящихся, что болезненное для многих повышение цен вскоре приведет к росту производства продуктов, но именно этого и не случилось из-за американского эмбарго и активизации «контрас».
Социалистические страны не могли обеспечить никарагуанский рынок таким количеством продовольственных товаров, чтобы отбить охоту у спекулянтов придерживать продукты в надежде на дальнейший рост цен. При этом друзья Никарагуа все же старались помочь.
Американские газеты с неудовольствием отмечали, что после объявленного Рейганом 1 мая 1985 года экономического эмбарго против Никарагуа на прилавках никарагуанских магазинов появились мясные консервы из Болгарии, а на улицах Манагуа – советские «Лады»[1350]. В начале 1985 года на социалистические страны приходилось примерно 26 % внешней торговли Никарагуа, а в конце – уже 35 %. Товарооборот СССР с Никарагуа вырос с 67 миллионов долларов в 1983 году до 193 миллионов в 1984-м. В 1984 году Никарагуа получила по низким ценам советской нефти на 50 миллионов долларов. После объявления американского эмбарго два советских корабля привезли в Никарагуа 12 тысяч тонн пшеницы, 12 тысяч тонн тушенки и животного жира и 7 тысяч баррелей дизельного топлива. СССР поставил также рис и тракторы.
К моменту визита Даниэля Ортеги в ряд социалистических стран в 1985 году Никарагуа получила от них (начиная с 1979 года) экономической помощи на 635 миллионов долларов.
Никарагуанцы после введения американского эмбарго стали экспортировать говядину в Канаду, но канадцы платили меньше и ограничивали никарагуанский импорт специальными квотами. Если в 1976 году Никарагуа экспортировала говядины на 40,5 миллиона долларов, то в 1986-м – всего на 5,6 миллиона. Хотя следует отметить, что экспорт говядины из Гондураса и Гватемалы упал примерно в таких же пропорциях, хотя никто против них экономической блокады не вводил. Причиной этого были очень низкие мировые цены на мясо в 80-е годы.
В самой Никарагуа потребление говядины выросло после революции к 1983 году до 15,4 килограмма на душу населения в год (что было примерно в два раза выше, чем в Гондурасе и в 2,5 раза выше, чем в Сальвадоре), но в 1984–1991 годах в среднем составляло 8,6 килограмма. Однако и эта скромная цифра была выше, чем в Сальвадоре (5,1 кг), Гватемале (3,8 кг) или Гондурасе (6,6 кг). В 1985 году средняя американская домашняя кошка съедала мяса в год больше, чем средний житель Центральной Америки. Именно в таком положении широких народных масс, а не в кознях Москвы или Кубы крылись причины партизанских движений против проамериканских марионеточных режимов в Гватемале и Сальвадоре.
Несмотря на войну и блокаду, революционная Никарагуа всеми силами пыталась сохранить, если не увеличить потребление основных продуктов населением.
Помогал импорт из социалистических и дружественных стран. Например, импорт молочных продуктов в Никарагуа вырос с 3,4 миллиона долларов в 1980 году до 10,4 миллиона в 1985-м.
Наряду с повышением розничных государственных цен сандинисты ввели параллельный рынок иностранной валюты для всех операций, которые не проходили через государственный сектор. Эту валюту можно было продавать и покупать на специальных государственных биржах по курсу, основанному на спросе и предложении. Курс должен был корректироваться каждый день[1351]. В идеале предполагалось, что официальный и неофициальные курсы сравняются и валютным спекулянтам придется подыскать себе иное занятие.
В марте 1985 года, чтобы вернуть себе поддержку крестьян-частников в условиях войны, сандинисты ввели свободную торговлю зерном и бобами. Хайме Уилок заметил, что государство не может бороться со всеми сразу, забирая у крестьян кукурузу и бобы и одновременно воюя с контрреволюцией. Однако правительственные структуры, отвечавшие за снабжение продовольствием городского населения, встретили эту меру очень прохладно. Поэтому государство продолжало оказывать неформальное давление на кооперативы и крестьян с тем, чтобы они продавали свою продукцию государственной компании ЭНАБАС. И все же отныне у государства уже не было полностью интегрированного канала распределения зерна от производителей к потребителям в масштабах всей страны.