[1399]. Причина была в том, что налоги не поспевали за обесценением денег. С другой стороны, первоначальное сжатие денежной массы просто лишило многие предприятия ликвидности для уплаты налогов.
Инфляция фактически вышла из берегов – в 1988 году цены выросли на 33 547,6 % Экспорт упал до рекордного за всю историю Никарагуа уровня 236 миллионов долларов. Правда, до 718 миллионов долларов снизился и импорт, но дефицит внешнеторгового баланса все равно вырос по сравнению с 1987 годом на 43 миллиона долларов – до 482 миллионов долларов США. Внешний долг страны стал абсолютно неподъемным – 7,2 миллиарда долларов. Для его обслуживания следовало тратить 96,7 % всей экспортной выручки.
К концу 1988 года кордоба в результате перманентной девальвации упала до 920 кордоб за доллар. И тем не менее, если очистить эту девальвацию от инфляции, получалось, что в реальном выражении кордоба была ревальвирована за год на 120 %, а это опять-таки ударило по никарагуанскому экспорту.
В дополнение ко всем рукотворным несчастьям явно ошибочной монетаристской линии, на Никарагуа в октябре 1988 года обрушился сильнейший тропический ураган «Джоан». На атлантическом побережье страны погибли 148 человек, 184 были тяжело ранены, 100 – пропали без вести. При этом только налаженная за годы революции система здравоохранения позволила сделать жертвы столь минимальными.
Было разрушено 23 тысячи, шесть тысяч – повреждено. Некоторые поселки на побережье ураган уничтожил полностью. 250 тысяч никарагуанцев лишились крова над головой. Около 1000 километров линий электропередач требовали замены. Было смыто ливнями 650 километров дорог. Особенно сильно пострадал главный порт Никарагуа на Атлантике Блуфилдс.
Ураган нанес большой ущерб и сельскому хозяйству. Погибло 15,7 тысяч голов крупного рогатого скота, 20 тысяч свиней и 465 тысяч кур и цыплят[1400].
Общий экономический ущерб от «Джоан» превысил 750 миллинов долларов. Никарагуа не сталкивалась с подобными стихийными бедствиями после 1911 года.
Правительству опять пришлось запустить печатный станок, чтобы найти средства на восстановление объектов инфраструктуры и жилья. Инфляция в ноябре – декабре 1988 года удвоилась в каждом из этих месяцев, и ее темп в расчете на год достиг 1 200 000 %.
Международная помощь не оправдала надежд Никарагуа. Социалистическая система находилась в процессе распада, а западные страны помогать сандинистам не собирались.
В начале 1989 года было объявлено, что президентские и парламентские выборы состоятся не в ноябре, а уже в феврале 1990 года. Ситуация в экономике ухудшалась, и большинство населения требовало ужесточения государственного регулирования, особенно в области цен.
Также считали и большинство никарагуанских экономистов. Ассоциация экономистов (APEN) в начале 1989 года раскритиковала зацикленность нового экономического курса на макроэкономических финансовых показателях. Экономисты также призвали более равномерно распределять тяготы адаптации среди различных слоев населения. APEN считала необходимостью централизацию государственного управления экономикой и мобилизацию всех ресурсов на увеличение именно валового объема производства, без чего нельзя было насытить рынок и остановить скандально быстрый рост цен[1401]. Экономисты предложили создать в каждом регионе Чрезвычайные экономические советы, которые должны были добиваться выполнения планов по производству товаров и услуг.
В январе 1989 года к восстановлению контроля над ценами призвала популярная газета «Нуэво Диарио», которая обычно поддерживала сандинистов. В противном случае газета пророчески предсказывала стремительную «эрозию» социальной базы революции.
В Национальном руководстве СФНО в начале 1989 года тоже ясно сформировались две тенденции. Руис и Борхе полностью поддерживали идею жесткой централизации государственного управления экономикой и восстановления контроля над ценами. Даниэль Ортега, наоборот, считал, что «военная экономика» погубит сандинистов и к тому же будет негативно воспринята за рубежом как очередное свидетельство «тоталитаризма».
Ортегу поддерживала та самая группа экономистов, которая уже сформулировала программу реформ в 1988 году (среди них были мексиканцы, бразильцы, чилийцы, испанцы, американцы, представители ЧССР и ФРГ). Экономисты говорили, что только ураган «Джоан» помешал успешной реализации первого пакета экономических мер (который никарагуанские газеты окрестили «пакетом без людей» за его антисоциальную направленность).
Министр торговли Алехандро Мартинес вспоминал: «Самым сложным было убедить политическое руководство страны, что наши возможности сужаются и что единственно возможной является радикальная программа экономической адаптации. Мы вели дискуссии на эту тему в декабре 1988 года, когда была представлена экономическая программа на 1989 год, которая предполагала радикальное сокращение всех государственных расходов, включая ассигнования на вооруженные силы. Дискуссии в Национальном руководстве (СФНО) длились почти месяц, включая субботы и воскресенья, и мы пытались убедить его, что то, что мы должны осуществить, является не мерами какой-либо определенной экономической теории или доктрины (ясный намек на монетаризм – прим. автора), а единственной альтернативой в условиях переживаемой страной гиперинфляции. Я помню, что сначала (Даниэль) Ортега отверг все наши предложения»[1402].
Мартинес отмечал, что переубедить Ортегу помог советский посол, который ясно дал понять, что СССР в ходе «перестройки» тоже столкнулся с трудностями и не сможет больше оказывать Никарагуа серьезной экономической помощи. «Его ответ лишний раз убедил меня в том, что у нас нет альтернативы…»[1403]
Мартинес объяснял Ортеге, что хотя монетаристские меры привели к падению ВВП в 1988 году на 6 % и приведут к падению этого показателя еще на 4 % в 1989-м, без них финансовая система страны рухнет и ВВП упадет вообще на 20 %. Экономисты доказывали Национальному руководству СФНО, что сокращение производства и рост безработицы неизбежны при борьбе против инфляции.
Монетаристский план, который, в конце концов, одобрило Национальное руководство СФНО, предполагал снизить уровень инфляции к концу 1989 года до приемлемой цифры и резко нарастить объемы экспорта, который к 1996 году следовало довести до миллиарда долларов. Авторы плана нисколько не сомневались, что на выборах в феврале 1990 года сандинисты одержат победу. Об этом же по-прежнему свидетельствовали все опросы общественного мнения.
30 января 1989 года в своем выступлении Ортега отметил, что если никарагуанской экономике не удастся «совершить качественный скачок в этих тяжелых и сложных условиях», то «придется окончательно ввести военную экономику», что означало бы «тотальное распределение и вмешательство государства в производство и распределение всех ресурсов»[1404].
Именно в этой речи Ортега объявил о новой серии экономических реформ, признав, что в 1988 году так и не удалось «остановить галопирующего коня» инфляции. Президент обещал сократить бюджетный дефицит в пять раз, что на практике означало резкое сокращение численности армии и полиции. Ортега признал, что это приведет к росту безработицы, но заметил, что во многих секторах экономики ощущается недостаток рабочих рук и все желающие смогут найти новую работу. Правительственные экономисты полагали, что государству придется уволить 30 тысяч человек, в том числе 10 тысяч военнослужащих армии и 13 тысяч сотрудников МВД.
Президент подтвердил приверженность политике либерализации цен и обещал ввести параллельный курс кордобы, который был бы близок к рыночному. При этом никакого повышения зарплаты в госсекторе глава государства уже не обещал. Фактически Ортега признал, что реформы проводятся в «стиле МВФ», а сокращение бюджета будет происходить в типично «капиталистической манере».
Национальное руководство СФНО согласилось с продолжением монетаристского курса потому, что считало свою победу на выборах 1990 года делом решенным. Сандинисты полагали, что доверие к революционной власти по-прежнему высоко и люди смогут «простить» СФНО временные экономические лишения.
Но выступление Даниэля Ортеги 30 января окончательно убедило многих сторонников революции, что сандинисты свернули с пути социальной справедливости, склонившись перед международным давлением. Среди сторонников СФНО стала распространяться апатия – они не хотели агитировать население за новый курс, против которого искренне боролись столько лет, в том числе и с оружием в руках.
Перманентная девальвация кордобы в 1989 году привела к тому, что параллельный государственный курс в сентябре 1989-го был всего на 15 % выше курса черного рынка, в то время как в конце 1988 года разрыв составлял 476 %[1405]. В июне 1989 года за один доллар официально давали 20 тысяч кордоб – таким образом, монетарная реформа начала 1988 года была фактически сведена на нет. Затем правительство по политическим соображениям (близились выборы) притормозило девальвацию, и разрыв между официальным и неофициальным курсом опять начал расти.
Однако реальный курс кордобы, который теперь начал применяться при всех внешнеторговых операциях, сделал заведомо убыточными все крупные государственные сельскохозяйственные проекты, зависящие от импорта, например, производство зерна на хлопковых плантациях в межсезонье. Молоко в мелких и отсталых крестьянских хозяйствах, обходившихся без иностранных технологий, теперь стало более прибыльным, чем на современных государственных крупных предприятиях.
Производителям хлопка пришлось выплачивать большие субсидии – по 1,7 мил лиона кордоб за один гектар.