д своим руководством. В 1937 году он послал специальную делегацию в Сальвадор, где жил в эмиграции лидер «сакасовского» крыла либералов и неудавшийся преемник самого Сакасы Аргуэльо. Сомоса прекрасно знал цену «принципиальности» лидеров старой либеральной партии. В обмен на обещание министерских постов своим людям Аргуэльо уже в июле 1937 года приехал в Манагуа.
Сомоса решил также милитаризовать часть либеральной партии. В 1937 году так называемой Военной либеральной лиге (в ней состояли члены либеральной партии – ветераны гражданских войн) был присвоен статус вспомогательных военных формирований национальной гвардии. Всего в лиге было примерно 2600 членов, и ее боевые отряды были распределены по городам и поселкам[438]. Главой лиги был сам Сомоса.
Консервативная партия была в первое время правления Сомосы лояльной оппозицией, несмотря на то, что ее бывшие лидеры Диас и Чаморро в эмиграции выступали против режима. Чаморро, проживавший в Мексике, призвал консерваторов не участвовать в выборах в Конституционное собрание. Однако некоторые группы консерваторов все же выдвинули кандидатов – сотрудничество с Сомосой сулило реальные материальные выгоды. При этом консервативная националистическая партия, отколовшаяся от консерваторов, вообще напрямую поддерживала диктатуру. Часть крайне правых депутатов конгресса от этой партии симпатизировали нацистам, что в Рузвельт был противником Гитлера, значит, и Сомоса должен был быть таковым.
Можно сказать, что серьезной внесистемной оппозиции Сомосе до начала 40-х годов не было. Оппоненты диктатора сетовали, что население Никарагуа пребывало в глубокой политической апатии.
В области внешней политики Сомоса ориентировался на Вашингтон даже в мелочах. Он понимал, что именно от доброй воли американцев зависело как его восхождение к власти, так и его будущее. В январе 1939 года Сомоса фактически стал напрашиваться на визит в США – ведь именно в это время обсуждалась новая конституция, и поездка в Америку продемонстрировала бы поддержку США его властных амбиций. Рузвельт ответил необычно быстро и согласился принять Сомосу 5 мая 1939 года[439].
Сомоса посетил Вашингтон, причем билет на пароход до Нового Орлеана ему оплатили американские бизнесмены из Москитии. На вокзале столицы США никарагуанского диктатора встречал лично Рузвельт, что было с протокольной точки зрения очень значимым проявлением внимания[440]. Сомосе даже разрешили переночевать в Белом доме – честь, которой удостаивались очень немногие главы иностранных государств.
Сомоса просил Рузвельта наконец начать строительство трансокеанского канала с параллельной шоссейной дорогой, а также оказать Никарагуа финансовую помощь в электрификации железных дорог и в развитии инфраструктуры в целом. Президент США много обещал в общем, но конкретики в его обещаниях было мало. Конгресс США в который раз начал обсуждать вопрос о строительстве канала в Никарагуа, но, как и раньше, дальше обсуждения дело не продвинулось.
Военное ведомство США оценивало строительство никарагуанского канала в громадную сумму – от 750 миллионов до миллиарда долларов – и сомневалось, что можно обеспечить его адекватную защиту, в том числе и от нападения с воздуха.
Сомоса и посланник США в Никарагуа Никольсен предлагали для защиты канала купить у Никарагуа острова Корн в Атлантике[441], но в Вашингтоне сочли это непрактичным – ведь по договору Брайана – Чаморро американцы и так получали эти острова в долгосрочную аренду.
Газеты в Соединенных Штатах в целом благосклонно восприняли Сомосу как прогрессивного и эффективного латиноамериканского деятеля, своего рода менеджера американского образца.
Якобы именно после переговоров с Сомосой Рузвельт произнес ставшую крылатой фразу: «Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». На родине Сомосу прозвали «тачо» («мерзавец», «подонок» по-испански). Правда, многие исследователи считают слова Рузвельта более поздней выдумкой прессы, так как никаких документов или свидетельств на сей счет найдено не было. Некоторые даже полагают, что Сомоса сам запустил эту утку.
Впервые эта история появилась 15 ноября 1948 года в журнале «Тайм». В 1960 году возникла версия, что Рузвельт говорил так не о Сомосе, а о доминиканском диктаторе Трухильо. Как бы то ни было, на самом деле и Сомоса, и Трухильо (которые, кстати, дружили) вполне заслуживали такой характеристики. Но вряд ли Рузвельт сказал о Сомосе что-либо подобное. Ведь «сукина сына» переночевать в Белом доме не пригласили бы.
22 мая 1939 года в послании Рузвельту Сомоса писал: «Возможность лично познакомиться с Вами стала для меня источником глубокого удовлетворения и позволила подтвердить впечатление, которое уже сложилось у меня о Вашей блестящей личности и Вашей благородной и искренней приверженности идеям панамериканизма, равно как и о Ваших дружеских чувствах по отношению к моей стране»[442].
Помимо помощи США в реализации проекта постройки канала и других объектов транспортной инфраструктуры Сомоса просил Рузвельта прислать американского офицера, чтобы он возглавил Военную академию национальной гвардии, а также «подходящего офицера» на должность генерального инспектора создаваемых никарагуанских ВВС.
Рузвельт ответил Сомосе в тот же день (что явно говорило об уважении, которое американский президент испытывал к никарагуанскому диктатору), заметив в своем послании: «…для нас было истинным удовольствием познакомиться с Вами и услышать от Вас заверения в искренней дружбе правительства и народа Никарагуа»[443]. По конкретным вопросам американско-никарагуанских отношений ответ Рузвельта выглядел следующим образом:
– инженерной службе армии США будет дано поручение оценить проект углубления реки Сан-Хуан, с тем, чтобы она могла принимать корабли крупного водоизмещения (река Сан-Хуан рассматривалась как часть будущего трансокеанского канала)[444];
– США готовы оказать инженерную и финансовую поддержку строительству участка Панамериканского шоссе в Никарагуа;
– Сомоса получит кредит для стабилизации курса кордобы;
– американцы готовы закупать в Никарагуа каучук и манильскую пеньку (товары явно военного назначения);
– Рузвельт обещает подобрать директоров для военной академии и авиационного училища[445].
После возвращения из Вашингтона Сомоса хвалился, что разъяснил Рузвельту сущность своей «упорядоченной демократии»: «Демократия в наших странах (Сомоса имел в виду Центральную Америку – прим. автора) – это дитя, а разве можно давать младенцу все, что он попросит? Я даю свободу, но на свой лад. Попробуйте дать младенцу горячего пирога с мясом и перцем – вы его убьете»[446].
Главной цели визита в США Сомоса добился. Рузвельт, обладавший серьезным авторитетом не только в Латинской Америке, но и во всем мире, признал никарагуанскую модель Сомосы достойной всяческой поддержки. А это означало, что в борьбе против диктатуры никто не мог рассчитывать даже на моральное содействие США.
Но Сомоса не обманывался относительно реальной стабильности своего режима. Никарагуанские тюрьмы при нем никогда не пустовали. Даже в самом президентском дворце была оборудована камера для пыток арестованных. Она была такой маленькой, что напоминала поставленный на попа гроб. Рядом в клетках держали хищников, которым иногда удавалось отведать и человеческого мяса[447].
Сомоса ввел на подступах к президентскому дворцу особый режим безопасности. На холме Тискапа наряду с президентским дворцом размещались казармы национальной гвардии, военная академия и полицейское управление. Вокруг холма был живописный бульвар, но никто не мог пересечь его без специального разрешения.
После принятия в 1939 году новой конституции Никарагуа главным лозунгом Сомосы стало слово «континуисмо», то есть «последовательность», «преемственность» по-испански. Это означало, что Сомоса должен продолжать свое правление во имя успешного эволюционного развития Никарагуа.
Однако диктатор понимал, что ключом к стабильности ситуации в стране является экономика, а именно жизненный уровень большинства населения. И следует признать, что с первых дней пребывания у власти Сомоса (в отличие, например, от Сакасы) уделял экономике самое пристальное внимание.
К моменту прихода к власти Сомосы состояние никарагуанской экономики было по-прежнему тяжелым. Кофе стоил на мировом рынке всего лишь 7 центов за фунт – то есть цена на этот важнейший продукт никарагуанского экспорта не выросла по сравнению с самыми тяжелыми кризисными годами – 1932-м и 1933-м. Бананы, которые экспортировались из Москитии на атлантическое побережье США, тоже продавались с трудом – безработным бедным американцам (в то время таковых насчитывалось больше половины населения США) явно было не до бананов. К тому же в 1937 году ВВП США снова упал, и все заговорили о второй волне кризиса. Никарагуа экспортировала и золото, но вся выручка оседала в карманах американских компаний, которые сразу же переводили ее за рубеж. Чем может закончиться попытка поставить под контроль американцев в Москиии, Сомоса знал на примере Селайи.
Поэтому главной задачей правительства Сомосы была ликвидация дефицита никарагуанской внешней торговли, чтобы получить валюту для критически важного импорта.
Уже через две недели после принесения президентской присяги Сомоса резко девальвировал кордобу. Теперь Национальный банк продавал ее импортерам не по курсу 1:1. а по курсу 1,9:1[448]