21 февраля 1978 года по случаю 40 дней со дня смерти Чаморро и в очередную годовщину убийства Сандино неожиданно для всех, в том числе и для сандинистов, вспыхнуло настоящее восстание в индейском квартале Масайи Монимбо (примерно 20 тысяч жителей), славившемся изделиями национальных ремесленников. Восстание спровоцировала сама национальная гвардия, которая 21 февраля сначала применила против людей слезоточивый газ и приклады, а потом обстреляла с воздуха траурную процессию. Прямо на пороге церкви Сан-Себастьян был застрелен юноша Лоренсо Лопес. Его похороны 25 февраля привели к перестрелкам между жителями Монимбо и национальными гвардейцами. У людей не было ничего, кроме пистолетов и охотничьих ружей, но все улицы квартала быстро перегородили баррикадами, а главным оружием восставших стали знаменитые «бомба де контакто» – обычные пакеты и свертки с самодельной взрывчаткой.
Командующий местным гарнизоном национальной гвардии полковник Гонсало Мартинес сконцентрировал свои войска в центре Масайи, явно пребывая в замешательстве. Но диктатор отправил в Масайю своего сына с приказом навести порядок любыми средствами. Вместе с «Крутым» прибыли самые ненавистные генералы гвардии: Фернандес, Гутьеррес, Алегретт и другие. Так как восстание было изолированным и сами восставшие окопались в своем квартале, Сомоса-младший смог спокойно сосредоточить против Монимбо элитные части гвардии.
Гвардия атаковала баррикады новенькими винтовками М-16, танками, артиллерией, минометами и вертолетами. У повстанцев были палки, ножи, мачете и все, что попадалось под руку. Ворвавшись в квартал, гвардейцы вели себя там, как в завоеванной стране. Тем, кто размахивал сандинистскими флагами, отрезали руки. У тех, кто кричал «Вива Сандино!», вырывали языки. Были убиты более 200 мирных жителей. Тем не менее повстанцы сначала даже сумели захватить в плен несколько гвардейцев и устроили для них импровизированную тюрьму.
Для терсеристов, призывавших народ к восстанию, это восстание оказалось полной неожиданностью. Однако СФНО направил в Монимбо несколько самых толковых своих организаторов, которые должны были составить кадры командования силами восставших и придать борьбе упорядоченный характер. Один из членов руководства фронта, Камило Ортега был убит в бою в Монимбо 26 февраля.
После того как восстание в Монимбо подавили, СФНО создал специальную оперативную группу в 40 человек, которая должна была в случае спонтанной вспышки восстания где-либо еще срочно прибыть для оказания помощи. Произошли спорадические столкновения молодежи с национальной гвардией в Леоне, Чинандеге и Манагуа.
Но уроки Монимбо состояли в том, что если людей для борьбы хватало, оружия не хватало катастрофически, причем не только артиллерии или минометов, но и обычного стрелкового. До сих пор многие «терсеристы» считали, что в случае массового восстания национальная гвардия либо разбежится, либо даже частично перейдет на сторону народа – и проблема оружия будет решена. Но восстание в Монимбо показало безусловную преданность гвардейцев Сомосе и их готовность пойти на самые жестокие меры против собственного народа.
Весной 1978 года главной опорной базой сандинистов стала Коста-Рика. Правительство этой страны недолюбливало Сомосу, которого подозревали в территориальных притязаниях. К тому же в Коста-Рике боялись вторжения мощной национальной гвардии диктатора и считали, что сандинисты могли стать в этом случае буфером. На территории Коста-Рики функционировали шесть лагерей подготовки СФНО. В пограничных с Никарагуа районах имелось много частных аэродромов, на которые можно было незаметно доставлять оружие из-за границы.
В мае 1978 года новым президентом Коста-Рики стал Родриго Карасо, который через своего министра безопасности заключил с сандинистами негласное соглашение: правительство Коста-Рики «терпит» деятельность фронта на своей территории, но активно поддерживать ее не будет, опасаясь вмешательства США.
Сандинисты надеялись получить оружие от дружественно настроенных по отношению к ним (или скорее враждебно настроенных по отношению к Сомосе) правительств Панамы и Венсуэлы.
В Панаме неформальным лидером страны был командующий тамошней национальной гвардией генерал Омар Торрихос, пришедший к власти в 1968 году не без помощи того же Сомосы. Торрихос мечтал вернуть Панамский канал под контроль панамцев и поссорился с Сомосой в 1972 году, когда последний прилетал в Панаму по поручению Никсона, чтобы уговорить генерала умерить свои амбиции.
В Венесуэле у власти стоял социал-демократически настроенный президент Карлос Андрес Перес, который ненавидел Сомосу по принципиальным политическим соображениям, и убийство Чаморро только усилило эти настроения. К сандинистам президент Венесуэлы относился настороженно, так как считал их оружием коммунистической Кубы.
28 марта 1978 года Перес встретился с Картером в Каракасе и стал убеждать американского президента надавить на Сомосу и заставить его уйти в отставку. Власть, по словам венесуэльского лидера, следовало передать консервативно-либеральной коалиции и сохранить национальную гвардию как основу правопорядка, в противном случае ход событий в Никарагуа будет непредсказуемым[571].
То же самое предложил Торрихос вице-президенту никарагуанского конгресса, родственнику Сомосы Луису Паллейсу Дебайле, которого он специально для этого тайно пригласил в Панаму. Торрихос ссылался на Картера, который в духе своей борьбы за права человека не хотел видеть в Латинской Америке военные правительства, откровенно опирающиеся на армию.
Сомоса предложение Торрихоса отверг, но 19 июня 1978 года выступил с целым рядом инициатив по демократизации жизни в Никарагуа. В частности, объявлялась амнистия для ряда заключенных, а «группе двенадцати» было разрешено вернуться в Никарагуа. Сомоса обещал также реформу избирательной системы и пригласил комиссию Организации американских государств (ОАГ) прибыть в Никарагуа, чтобы на месте ознакомиться с положением в области прав человека.
После этого Сомоса отбыл в США, чтобы заняться там лоббистской деятельностью в свою пользу. Для этого он даже посетил удивленного губернатора Нью-Мексико, надеясь, что тот замолвит за него словечко Картеру.
Но Картер и так не собирался давить на Сомосу. И ЦРУ, и Совет национальной безопасности (СНБ), и часть госдепартамента сходились во мнении, что Сомоса при помощи национальной гвардии может держаться у власти сколь угодно долго, во всяком случае до выборов 1981 года.
30 июня 1978 года вопреки желанию некоторых специалистов госдепартамента Картер отправил Сомосе довольно ободряющее письмо, в котором, в частности, говорилось:
«Уважаемый господин Президент, я прочитал Ваше заявление для прессы 19 июня с большим интересом и высоко его оцениваю. Шаги в сторону уважения прав человека, которые Вы рассматриваете, являются важными и ободряющими сигналами; и, если они будут претворены в жизнь, они будут означать большое продвижение вперед для Вашей нации в качестве ответа на некоторую критику, направленную против никарагуанского правительства в последнее время…»[572]
Американцы вели двойную игру, не желая, чтобы «морального апостола» Картера слишком уж ассоциировали с его никарагуанским другом Сомосой. Поэтому посол США в Манагуа сначала вообще не хотел передавать Сомосе текст письма и зачитал его устно. Но госдепартамент поручил передать текст, правда, оговорившись, что публиковать письмо не надо.
Однако Сомоса верно понял главное в этом послании: США отнюдь не настаивают на его отставке, им достаточно косметических мер для подкраски изрядного обветшавшего фасада диктаторского режима. Поэтому Сомоса немедленно организовал секретную встречу с президентом Венесуэлы Пересом, которая состоялась на венесуэльском острове Орчила в Карибском море в июле 1978 года.
Сомоса несколько часов убеждал Переса, что в случае его отставки к власти придут коммунисты из СФНО, которых поддерживает Куба. Чтобы перехватить инициативу у сандинистов, умеренная оппозиция должна вступить в диалог с правительством Сомосы (и тем самым поднять его престиж в глазах мировой общественности). Перес обещал над этим поработать.
Под умеренной проамериканской буржуазной оппозицией и Сомоса, и Вашингтон имели в виду прежде всего Альфонсо Робело, который сложил с себя обязанности главы предпринимательского союза и образовал собственную политическую партию – Демократическое никарагуанское движение (испанская аббревиатура МДН). При основании, по оценкам самого Робело, в партии были примерно три тысячи членов[573]. Программа партии примерно совпадала с требованиями УДЕЛ. В основном Робело представлял интересы мелких и средних предпринимателей, которые хотели лишь равных условий конкуренции и участия в системе принятия решений. Коренной смены режима они не желали. Робело постоянно подчеркивал свою «свежесть» и «незапятнанность», и язык его публичных выступлений все время «левел» вместе с общей ситуацией в стране.
Робело считал, что американцы заставят Сомосу уйти еще до конца 1978 года, и тогда его партия возглавит правительство без всякой вооруженной борьбы.
Но народ явно был уже на стороне таких деятелей, как Робело. Это ясно показало триумфальное возвращение «группы двенадцати» (к этому времени она состояла уже из 11 человек; из нее вышел владелец супермаркета Фелипе Мантика, для которого бизнес оказался важнее) в Никарагуа 5 июля 1978 года. Группу рассматривали как легальных представителей подпольного СФНО, и это было абсолютно верно. «Двенадцать» вернулись на родину с лозунгом «Диктатура – это труп, и мы приехали ее хоронить». Группу на пути из столичного аэропорта встречали десятки тысяч никарагуанцев, скандировавших лозунги в поддержку сандинистов.
Сами сандинисты прекрасно понимали, что американцы могут своими маневрами и при помощи буржуазной оппозиции сохранить сомосизм без Сомосы и украсть у них победу. Для противодействия этому СФНО решил, во-первых, ускорить подготовку общенародного восстания, а во-вторых, создать собственное легально политическое движение, которое должно было деюре возглавить будущее прави