- А ребёнок? - она всё ещё не понимала.
- Нет, всё-таки, ты дура, - укоризненно вздохнул он. - Скажем, что он мой. И запишем меня отцом.
Анжела недоверчиво прищурилась.
- Я не пойму, в чём подвох, Белецкий.
- Да нет никакого подвоха. Считай, что я просто разочаровался в серьёзных отношениях и не верю в институт брака... Ну честно, мне это ничего не будет стоить. А вот тебя, я так понимаю, здорово выручит...
Глаза Климовой заметались.
- А твои родители? Они не будут против?
- Даже если и будут, что с того? - он пожал плечами. - Я, слава богу, не мальчик уже. Деньги сам зарабатываю. И, кстати, я давно искал уважительный повод съехать от них...
В её взгляде зажглось подозрение.
- Ты хочешь отомстить Кети? Чтобы она кусала локти и думала - ах, кого я потеряла?
- Да нет... не хочу я никому мстить, - не слишком уверенно отозвался он. - В общем, моё дело предложить, твоё - согласиться или отказаться. Можешь подумать, я тебя не тороплю.
- Ты такой добрый, - выдохнула она почти с ужасом.
- Совсем нет. - Белецкий покачал головой. - Но иногда и у меня случаются “души прекрасные порывы”...
Он и сам не мог толком сформулировать, какие цели преследовал. Отчасти он делал это из чувства жалости к попавшей в беду однокурснице. Отчасти - действительно назло Кетеван, которая пренебрегла его чувствами. Женитьба представлялась ему разумным и логичным выходом из положения. Этакий благородный жест: разочаровавшийся в любви юный джентльмен спасает честь опозоренной леди.
Он не выяснял специально, но Анжелка иногда вскользь, мимоходом, пробалтывалась, что Аслан по-прежнему находится в Москве. Парню удалось найти здесь работу. Затем - так же, от Анжелки - Белецкий узнал, что работа эта была связана с каким-то нелегальным бизнесом, и родители Аслана, прознав про это, потребовали немедленного возвращения сына домой. Нагулялся мальчик, пожил в столице - и хватит. “Мальчику” к тому моменту уже исполнилось двадцать четыре года...
А вот о чём он знать не мог, даже не догадывался - так это о том, что Кетеван после отъезда любимого устроила истерику и самую настоящую голодовку. В конце концов, не на шутку перепуганные эмоциональным шантажом родители были вынуждены дать добро на этот брак. Грузинская родня надавила авторитетом и численностью, где-то даже немножко пригрозила, и махачкалинская родня приехала в Грузию практически полным составом - знакомиться и официально просить руки Кетеван.
Вот тогда-то, в самом конце четвёртого курса, эта сумасбродка Кетеван и бросила учёбу - без оглядки, без сожалений, чтобы поскорее воссоединиться с Асланом и сыграть свадьбу. Мастер рвал и метал, пытался приструнить её, стыдил, умолял не зарывать свой талант в землю и хотя бы получить диплом, но... куда там! Одуревшая от счастья Кетеван не хотела ничего слышать, не желала больше ни минуты ждать.
Белецкий ничего этого не знал...
Он тогда приехал из Питера домой и отсыпался после двух суток непрерывных съёмок. В училище решил сегодня не ходить, и даже телефонный шнур выдернул из розетки.
В дверь позвонили. Затем ещё и ещё... С трудом поднявшись с постели и волоча своё одеревеневшее тело в сторону прихожей, Белецкий мысленно костерил последними словами визитёра, кем бы он ни был.
За дверью обнаружился какой-то посторонний нахальный мальчишка-подросток.
- Ты Саша? - спросил он бесцеремонно.
- Ну.
Мальчишка протянул ему свёрнутую трубочкой записку.
- Тебе просили передать.
- Кто просил-то? - озадаченно крикнул он ему вслед, но мальчишка уже с гиканьем сверзился по лестнице.
А затем он развернул записку, увидел торопливый знакомый почерк... и почувствовал, что так же, как летел вниз мальчишка-нахалёнок, летит сейчас в бездонную пропасть его несчастное сердце.
“Сандро, не смогла до тебя дозвонится. Я выхожу замуж и уезжаю из Москвы насовсем. Если ты не против, мне хотелось бы увидеть тебя в последний раз...”
Это прощание окончательно лишило его сил и стало многолетним ночным кошмаром. Сном, который возвращался к нему снова и снова...
Он мчался на Казанский вокзал, чтобы успеть попрощаться с той, жизнь без которой казалась немыслимой. Теряя рассудок от отчаяния, летел на собственную казнь - и не мог остановиться. До смерти боялся отпустить её без последнего "прости"...
Детали того дня намертво отпечатались в его памяти: и панический страх опоздать, и характерный запах шпал, пропитанных креозотом, и гудки прибывающих поездов, и безликая равнодушная толпа, толкающая его плечами и локтями, пока он лихорадочным взглядом выискивал на перроне единственное нужное и важное для него в целом мире лицо.
- Кети! - закричал он, заметив у вагона знакомый стройный силуэт и гриву чёрных волос, вольно рассыпавшуюся по спине. Девушка порывисто обернулась и расцвела улыбкой. Глаза у неё были совершенно шальные от счастья. Вот же ирония судьбы: он оставался здесь подыхать без неё - а она была дико, возмутительно счастлива...
- Сандро! - воскликнула Кетеван и тут же обвила его гибкими, как лианы, руками, прижалась изо всех сил. - Господи, как же хорошо, что ты пришёл... Я так ждала! Как я тебе рада! Я бы с ума сошла, если бы не удалось с тобой проститься, честное слово...
- А как же я? - глухо выговорил он, уткнувшись лицом куда-то ей в волосы и вдыхая их тонкий, любимый, ни с чем не сравнимый аромат. - Ты вот так уедешь и... – он что-то жалко мямлил и заикался, не в силах подобрать нужных, ёмких и понятных слов. Ему сейчас просто хотелось схватить её за плечи, потрясти от души, чтобы выбить из головы эту дурь, и заорать на весь вокзал: "Не смей меня бросать, слышишь?!"
Она отстранилась, чуть-чуть нахмурилась, тревожным быстрым движением провела ладонью по его щеке...
- Разве ты не хочешь, чтобы у меня всё было хорошо? - тихо спросила она. - Ты что, не рад за меня?
Вопрос был провокационным, и они оба знали это. Как знали и то, что на него возможен один-единственный правильный ответ.
- Я... рад, рад, Кети, - сбивчиво бормотал он, хватая её за руки, уже смиряясь с неизбежным и пытаясь запомнить, навсегда запечатлеть в памяти это тонкое красивое лицо, эти изумлённо распахнутые глаза, словно до сих пор не верящие в реальность происходящего. Одного взгляда на Кетеван было достаточно, чтобы понять - никакая это не блажь. У неё всё по-настоящему, всё всерьёз...
- Ты правда не сердишься? - проверила она, переводя дыхание. Что и говорить, уезжать из Москвы с таким грузом на сердце ей было бы неуютно.
- Я тебя люблю, - выдохнул он безнадёжно. - Кети, я тебя люблю и всегда буду любить!
Она потянулась к нему, нашла его губы своими - алыми, влажными, требовательно-бесстыжими, и он задохнулся, едва устояв на подкашивающих ногах, он чуть не умер на этом самом месте, а она жадно пила его, целовала так горячо и отчаянно, словно это был её прощальный подарок напоследок.
- Не плачь, Сандро, - отстранившись и тяжело дыша, она всматривалась в его ошалевшее, потерянное, потрясённое лицо. Он хотел было возразить: "Я не плачу", когда вдруг почувствовал, что щекам стало горячо и мокро. Глаза невыносимо жгло.
- Не плачь, - повторила она, мягкими и плавными движениями узких ладоней стирая влажные дорожки с его лица. - Ну что ты, глупый... Милый мой, славный Сандро... Я тебя никогда не забуду. Слышишь? Никогда!
***
Тем же вечером позвонила Анжела и сообщила, что согласна выйти за него замуж.
4 июня 2019 года, Москва
В театре у него долго не получалось сосредоточиться на работе.
Утренняя репетиция прошла из рук вон плохо, Антон ругался на чём свет стоит, Настя традиционно истерила в свойственной ей манере, а у Белецкого не было ни сил, ни желания в очередной раз возиться с ней и успокаивать, как раскапризничавшегося ребёнка. Хотя и остальные артисты труппы тоже были заметно взвинчены перед вечерним генеральным прогоном. Фактически, генералка и была самой настоящей премьерой - со зрителями, цветами и аплодисментами. Просто это был закрытый показ по специальным приглашениям: для родственников артистов, коллег и представителей СМИ. Билеты на сегодняшнее представление нельзя было купить в кассе, вход был строго “для своих”.
Впрочем, к вечеру Белецкий заставил себя как-то встряхнуться. На сцене он всегда был собран и напряжён до абсолютного предела возможностей, просто не позволяя себе схалтурить. Зрители не должны были видеть артиста Александра Белецкого с его личными проблемами: перед ними обязан был возникнуть Алексей Каренин собственной персоной...
Окончание спектакля было встречено бурными овациями. Артистов не хотели отпускать за кулисы, снова и снова вызывая на поклон. Белецкий и его партнёрша Настя Райская, держась за руки, раз за разом подходили к краю сцены, благодарно улыбались, кланялись и принимали бесконечные букеты цветов. Многолетний опыт работы в театре подсказывал Белецкому, что это - однозначный, ошеломительный успех, и уже к завтрашней официальной премьере в прессе появятся восторженные отзывы на спектакль. Однако он не мог порадоваться этому обстоятельству всем сердцем, всей душой, без остатка. Ещё сутки назад Белецкий и помыслить не мог, что генеральная репетиция пройдёт без Галинкиного присутствия. Она должна была сидеть в третьем ряду, на девятом месте, и он бессознательно всё возвращался и возвращался туда взглядом, точно надеялся рассмотреть среди физиономий зрителей счастливое и гордое лицо жены.
- Я молодец? - негромко спросила Настя, не шевеля губами. Всё-таки, это был её театральный дебют, и она ужасно трусила. Белецкий ободряюще подмигнул актрисе, дружески поцеловал в щёку, а затем снова подвёл Настю к самому краю сцены и высоко поднял её руку, точно представляя зрителям свою партнёршу и давая им возможность одарить её щедрыми персональными овациями. Она действительно старалась сегодня... Он улыбался, но глаза при этом оставались бесстрастными, а сердце и вовсе словно заледенело.