— У тебя его тоже предостаточно. Тебе просто нужно его сейчас использовать.
Я кивнул. Я думал об этом.
— Дело в том, что мне придется сорвать этот нарыв. Мне придется приподнять его и посмотреть, что под ним. Я ничего не могу с собой поделать. — Я поднял на нее глаза. — Не волнуйся. Он удивительный. Я могу рассказать об этом всем, и в этом не будет ни толики лжи. Но ты должна была кое-что заметить. Все они. — Я огляделся вокруг, проверяя, не наблюдают ли за нами. — Что-то… не так.
— Что ты имеешь в виду? — она нахмурила брови.
— Я не знаю. Я не могу ответить. Они самонадеянны. Они феноменальны. Что это было — пять дней, чтобы покорить этот мир? Это безумие. Но они не машут руками. Они ходят так, словно их собственные тени пытаются подставить им подножку. — Я поднял брови, развел руками. — Возможно, ничего нет. Я не знаю. Я не очень хорошо себя чувствую. Я просто чувствую что-то. Не только от них. От него тоже.
Она снова рассмеялась, с недоверием.
— Твои стандарты довольно высоки.
— Да. Но не пойми меня неправильно. Я видел его там внизу. Внушает благоговение. В буквальном смысле. Но ты когда-нибудь… — Я запнулся. Я даже не знал, что хотел сказать. — Я так много не могу понять. То, что они не хотят мне говорить. Корабль вернулись на Баал — ты знаешь это? У них не было никаких меток, ничего в расписании. Я узнал об этом только потому, что его засекли на боевом канале, с которым я возился. И меня спас этот воин, и никто, похоже, даже не знает о его существовании, но я уверен, что он существует. Они не откровенны со мной. Возможно, и ты тоже.
Я думал, что она будет насмехаться над этим. Это звучало жалко, и это говорил я.
Но она не насмехалась.
— Ты же знаешь, что можешь поговорить с ним, — произнесла она. — У тебя есть такая возможность.
— Я не знаю, осмелюсь ли я на это.
— Ты должен. Именно поэтому ты здесь.
Мне не нравилась сама мысль об этом. Просто находиться в его присутствии уже было достаточно пугающее. Какая-то часть меня хотела лишь вернуться в каюту, попытаться отдохнуть, возможно, даже стереть все записи в дневнике.
Однако его крылья были в крови.
— Я подумаю об этом, — ответил я.
Он посмотрел на меня такими проникновенными глазами. Они более не пылали яростью. Глядя на них, я с трудом мог восстановить в памяти его прежнее выражение. Я не мог себе это представить. Он выглядел так, словно никогда не сердился, как одно из высеченных изображение в его обширном саду со статуями или, возможно, один из портретов Видеры. Холодный, спокойный, неподвижный.
— Теперь мало кто спрашивает меня о тех днях, — произнес Сангвиний. — Сейчас они мне уже кажутся другой эпохой.
Мы были одни, в одной из его многочисленных личных комнат. К тому времени я уже видел несколько из них. Все они были изысканными. Не строгими, как можно было бы ожидать от воина-генерала, а в высшей степени роскошные, заставленные предметами, которые одновременно считались изысканными и редкими. Их расположение, цветовая гамма и форма — все было безупречно. Он был коллекционером, но не жадным или безвкусным. Я видел его родной мир — его богатые оттенками пустыни и отравленные небеса — и догадался, что его выбор обусловлен засушливой эстетикой. Он вырос в крайней нищете, а теперь наслаждался богатством. Конечно, ему можно было это позволить.
— Я уверен, что ваша память безупречна, — ответил я.
Мы сидели в полумраке, освещенные лишь полудюжиной драгоценных подвесок. Сангвиний держал в руке кубок с вином, но не предложил его мне. Я подумал, не та ли это вещь, о которой мне говорила Эрис — караш.
Он не был облачен в броню. На нем были белые одежды и красный плащ, искусно вырезанный так, чтобы можно было расправить крылья. Он восседал на троне, сделанном специально для него. Я же сидел на стуле стандартного размера, хотя и приподнятом на небольшой платформе, чтобы не казаться совсем уж карликом.
Я не записывал разговор. Он сказал мне, что не возражает, но мне никогда не нравилось это делать — это влияло на то, что говорили люди, если они знали, что все это время их записывали на диктофон. Тем не менее, он знал, почему я нахожусь на флоте. Он знал, что я пишу заключительный труд о нем, тот, который, как надеялась Видера, вдохновит еще больше штамповщиков пуль и швецов мундиров. Возможно он подбирал свои слова, но я так не думаю. Среди многих его качеств была способность заставить вас думать, что он не только говорит вам лишь правду, но и не может поступить иначе. Вы верите ему. И я даже тогда думал, что эта сила, возможно, была его самым большим преимуществом. Оружие и сила могут поднять вас далеко вперед, но то, что вам верят, в эту самую лживую из эпох, сулило возможность увлечь за собой всю галактику.
— Я был младенцем, — начал Сангвиний. — Едва живой. Я открыл глаза и помню, что видел. Один миг — и ничего. Еще один — и я оказался в каком-то месте, созданном из света, который кричал на меня. Третий — и я уже находился под красным солнцем. Я даже такого слова не знал — солнце. Жара была невероятной. Я попытался пошевелиться — я находился в обломках чего-то — и ощутил боль от этого. Я не мог позвать на помощь. Да и не хотел. Я не боялся. Мне стало любопытно, хотя я и чувствовал опасность. Больше всего меня интересовал я сам.
Он сделал глоток темной жидкости.
— Мне было интересно узнать о своих крыльях. Мне стало интересно, почему они у меня есть. Интересно, как их использовать. — Он улыбнулся. — Разве это не странно? Когда ты был молод, то когда-нибудь задумывался о своих ногах, руках? Конечно, нет. Они всегда были частью тебя. Но я с самого начала осознавал, что они неестественны. Они были результатом чего-то непредвиденного. Я говорю искренне, несмотря на все, что знаю сейчас, я все еще не могу объяснить их происхождение. Они никогда не чувствовали себя частью меня. Временами у меня возникает ощущение, что они принадлежат совсем другой душе, и что однажды они будут вырваны из меня и возвращены своему истинному владельцу. Кто знает?
— Я читал о вашем пребывание на Баале, — ответил я. — Что вы сделали, чтобы объединить его.
— Объединить его. — Он выглядел задумчивым. — Первые, кто обнаружил меня, стали моим племенем. Чистая Кровь. Они препирались, обсуждая, следует ли меня убить или спасти. Я просто слушал, уже тогда зная, что они не представляют для меня угрозы. Они решили взять меня к себе. Если бы они решили обратное, мне бы пришлось убить их всех, как я убивал скорпионов и змей, которые кишели на каждом дюйме пустыни. И тогда, возможно, рано или поздно на меня наткнулись бы другие, я мог стать монархом мутантов, а не их гонителем. Потому что я был ребенком, понимаете? Это все случайность, кто нашел меня первым. Или что-то похожее на случайность. Я не знал, чего хочу. Я стал первым камнем в лавине, способным быть опрокинутым самим ветром. Я не ненавидел тех, кто был отравлен и превращен в зверей, даже позже, когда я их убивал — они стали жертвами выбора, сделанного другими, столетиями ранее. Если уж на то пошло, я чувствовал определенное родство с ними. Моей единственной перспективой было править миром, где каждая песчинка была ядовитой.
— Когда я был там, я чувствовал, что яд все еще остался. Я спросил, почему его не очистили. Мне ответили, что безумие предпочтительнее стирания.
— Кто тебе это сказал?
— Оликса Эрис. Из вашей Ауксилии.
— Мне придется отыскать ее. Мне это нравится. — Он откинулся назад, позволяя своим конечностям расслабиться. — Я не позволю, чтобы Секундус трогали. Это то место, откуда мы пришли. Яды дают дары — если ты сможешь пережить их укус, то сможешь пережить и многое другое. Ты можешь быть одарен видениями в лихорадке. Ты можешь стать способным трансмутировать ядовитый элемент, стать сосудом чистоты. Я никогда не был королем здоровых людей. Не то что мой уважаемый брат Робаут. Я всегда был повелителем несчастных и учился на этом. Я и сам убог, нестандартен. Очищать и преображать — вот наш дар. Мы всасываем болезнь, мы принимаем ее, и в наших душах она превращается в красоту.
— Так же, как вы поступили с Легионом Мстителей.
— Нет, они сделали это сами. Я научился благодаря своему воспитанию. Когда я встретил их впервые, спустя долгое время после того, как мой отец нашел меня, я попросил их принять меня. А не наоборот. Охотники, странные, немощные — мы всегда были теми, кто просит, не теми, кто требует. И они это поняли. Когда мы начали нашу трансформацию, я был ведомым ими настолько же, насколько я им что-то навязывал. Они оказались готовы стать сильнее. Они были готовы к трансформации. И поэтому мы делали это вместе.
Я огляделся вокруг. От этого невозможно было скрыться — все эти украшения, все декорации. Все это выглядело так эффектно, но это могла стать приторным, как чрезмерно приправленное блюдо, которое нужно постоянно есть.
— И вот результат, — произнес я.
— В этом нет никакого секрета, — продолжил Сангвиний. — Они считались отбросами Терры. Они знали это. Это мучило их, даже когда их тела были преобразованы. Как и Кровь, они нуждались в другом виде преображения, как души, так и тела. Они обратили свои умы к творчеству, к достижениям цивилизации, и таком образом избавились от болезни.
— И это сработало, не так ли?
Он смотрел на меня. Я изо всех сил старался не отвести взгляд. Даже нескольких мгновений под его пристальным взглядом оказалось достаточно, чтобы мои ладони вспотели, а сердцебиение участилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы изменили их. Навсегда.
Прошло много времени, прежде чем он ответил.
— Мы стали теми, кем всегда были, — ответил он осторожно. — Мы не перешли в другую категорию — мы улучшили то, что уже было.
— Но вы остаетесь другим. Отдаленный от них.
— В каком смысле?
Я колебался, пытаясь найти правильные слова.
— Я видел, как вы сражались. Я не могу выбросить эти образы из головы. Это было похоже на то, что… вы могли видеть то, что никто из нас не мог. Заранее. Словно у вас есть привилегированный доступ.