– Доказывать ничего не надо. Аксиома в доказательствах не нуждается.
– Какая аксиома?
– Которая гласит: никто и никогда меня, Барсукова, не согнет.
"Три ножевых ранения. Но потерпевший жив". Газета дрогнула в Пашиных руках. Под заголовком была короткая, на несколько десятков строк, заметка. Сообщалось о нападении на известного предпринимателя, председателя ассоциации "Союз" Ектенбаева. Неизвестный нанес ему три ножевых ранения и скрылся. Ектенбаев жив и находится в одной из городских клиник. Первые показания следствию он уже дал.
– Ты все не можешь понять, Паша, что не прав, – сказал Дегтярев, пуская дым кольцами.
Паша, бледный, сидел с газетой в руках, но ничего в ней не видел, похоже.
– Я же на тебя не злюсь, когда ты что-то не так сделаешь, – сказал Дегтярев и голову повернул.
Опустил руку с сигаретой, всмотрелся в Пашино лицо, спросил обеспокоенно:
– Что-то случилось?
Он громко спросил, и Паша вздрогнул. Вскинул голову, посмотрел на Дегтярева так, будто только что в чувство пришел.
– Что-то случилось? – повторил вопрос Дегтярев.
– Ничего не случилось. Нормально все.
Паша лгал. То, что случилось, было ужасно. Ектенбаев, эта сволочь Ектенбаев, его, Пашу, видел и остался после этого в живых. И уже дал показания следователю. Вычислить Пашу – лишь вопрос времени. Отложил газету в сторону, взглянул на Дегтярева. Тот смотрел по-прежнему с тревогой.
– Ты завязывай с такими разговорами, – сказал Паша негромко. – Нервируют они меня чрезвычайно. Вот и сердце что-то прихватило.
То, что говорил, выглядело убедительно.
– Может, таблеток? – предложил Дегтярев. – Что пьют-то в таких случаях. Или лучше не таблеток – водочки. А?
– Водочки мы еще попьем, – смог улыбнуться Паша.
Чувствовал, что надо улыбнуться обязательно.
– На твоем дне рождения.
Дегтярев кивнул, соглашаясь, затянулся сигаретой.
Черта с два Паша к нему на день рождения пойдет. Уехать надо. Сегодня же, без задержек. Оставить этот город, отступить на время. Пусть ищут. Не найдут. А он выждет и вернется. И еще покажет себя. Отложил газету в сторону.
Что происходит-то? Борьба. Он – против них. Они сильны, этого не отнять. Но уехать насовсем – значит сдаться. Подчиниться их силе, признать свое поражение. Нет, он вернется непременно, и о нем еще заговорят.
Думал об этом весь вечер. И когда домой с работы возвращался – тоже думал.
Троллейбус, в котором Паша ехал, на светофоре остановился. Через дорогу, чуть впереди, виднелся за деревьями белый корпус центральной "неотложки". Это сюда, наверное, Ектенбаева раненого привезли поначалу. А потом? Увезли? Или здесь оставили? Но в любом случае он где-то в больнице, не домой же его отпустили с тремя ножевыми ранениями. Значит, можно вычислить. Он под охраной, конечно. Но как до него добраться – это уже другой вопрос. А сначала – вычислить.
Паша так разволновался, что едва дождался своей остановки. Выскочил из троллейбуса, пошел по тротуару, едва не срываясь на бег. Он уедет сегодня – если у него сейчас не получится ничего. Но прежде надо все-таки попробовать. Если он их перехитрит и до Ектенбаева доберется – ему никто тогда не угрожает. Ектенбаев дал его словесный портрет, но это чепуха все, несерьезно. Под этот портрет подойдут тысячи людей. Значит, только на опознании Пашу смогут уличить, когда его поставят перед Ектенбаевым и спросят: "Этот вас ножом ударил?" А тот скажет: "Да!"
И непременно забьется в истерике. И тогда Пашу расстреляют. Прежде навешают на него десятка два убийств нераскрытых – должен же кто-то за них отвечать – и расстреляют. Семь бед – один ответ, как говорится.
Но если Ектенбаев умрет, некому будет сказать это беспощадное "да!".
Дома Паша раскрыл телефонный справочник, выписал номера всех городских больниц. Звонить решил не из дома – сразу определил для себя, что не будет этого делать, иначе в два счета засветится.
Телефон-автомат нашел в месте поглуше, чтобы людей вокруг немного было и ему не мешали. Сначала позвонил в "неотложку", сказал голосом сильно занятого человека:
– Это подполковник Петряев из УВД.
Подполковник – это то самое было. Звучит. И сочетание какое – подполковник Петряев из УВД.
– Там у вас наши ребята должны быть. Ну те, что Ектенбаева раненого охраняют. Пригласите кого-нибудь из них к телефону. Срочно! Скажите – Петряев звонит!
– Я не пойму, о ком вы говорите, – ответил женский голос. – Кто кого охраняет?
– Ектенбаева охраняют, – повторил Паша. – Вы что, не в курсе?
– У нас нет таких.
– Да есть! – сказал Паша с досадой. – Просто в известность, наверное, не поставили.
И нажал на рычаг. Возможно, и нет там никакого Ектенбаева. А может, и есть. Просто команду персоналу дали – молчок. Или вообще не сказали ничего, в тайне держат.
Паша обзвонил еще несколько больниц, но результат все тот же был. При очередном звонке женский оробевший голос сказал ему:
– У нас никого из милиции здесь нет.
– Что же они, ушли? – громыхнул почти естественно Паша. – Бросили все, никого не предупредив, и нет их? А Ектенбаев-то сам есть? В хирургическом, посмотрите в своих списках.
– Ектенбаев есть.
– Есть?! – выдохнул потрясенный Паша, не веря еще.
– Есть, – повторила женщина. – Двадцать первая палата.
– Да я знаю, что двадцать первая, – сказал Паша быстро. – Но ребята-то наши – неужели ушли?
– Нет там никого, – сказала женщина.
Ектенбаев нашелся! И его никто не охранял!
Единственное, на что Паша позволил себе потратить время, – забежал в квартиру за ножом.
21
Больница, в которую Барсуков приехал, находилась на самой окраине города. Тянулись-тянулись дома, и вдруг парк большой, а перед ним – небольшая площадь. Здесь троллейбусы разворачивались и уходили обратно в город – конечная остановка. За парком, в сумраке старых деревьев, – больница.
Паша пошел по неширокой аллее к больничному корпусу. Он медленно шел, но не от нерешительности, а потому, что некуда ему была спешить. С мыслями надо собраться, пока идет. Значит, так: он – подполковник Петряев. Это на тот случай, если кто-то его остановит. Нет, подполковник не годится. Он покачал головой. И как раньше об этом не подумал? Это он по телефону мог подполковником назваться, а здесь, когда его будут видеть, – ну кто поверит, что в милиции такие молодые подполковники? Капитан. Подумал. Да, капитаном может назваться. Капитан Петряев. Что за фамилию он себе дурацкую выдумал? Петряев. Может, как-то иначе? Соболев. Или Соколов. Красивые фамилии. Подумал. Нет, не пойдет. Слишком по-киношному звучит, это в фильмах любят звучные фамилии. Пусть уж останется Петряев. Ближе к жизни.
Подумал вдруг – какая чепуха в голову лезет. И еще подумал, что спокоен на удивление.
В холле на первом этаже он рассчитывал кого-нибудь увидеть – дежурного, или как это у них называется, но не было никого. Горел тусклый свет – и никого.
Прошелся полутемным коридором, вглядываясь в таблички на дверях. Манипуляционная. Еще одна манипуляционная. Дежурный врач. Из-за двери свет. Перевязочная. Нет, это не здесь.
Поднялся на второй этаж. На лестнице ему встретилась медсестра. Взглянула на него быстро, опустила глаза. Паша хотел у нее спросить, где тут хирургическое отделение, но не решился. Когда его искать начнут, эта девушка не должна вспомнить, что кто-то у нее про хирургическое отделение спрашивал.
Отделение нашел на третьем этаже. Длинный ряд дверей. Сразу у входа в отделение – дверь с табличкой "Дежурная медсестра". Мимо нее Паша прошел осторожно. Было пустынно, лишь мелькнул где-то в конце коридора силуэт человека и исчез, будто и не было его. Возле двадцать первой палаты Паша остановился на мгновение, оглянулся – не было никого вокруг – и стремительно вошел в палату, сжимая в кармане нож.
Лампа под потолком светила неярко. Четыре человека, лежавшие на кроватях, повернули одновременно головы и теперь рассматривали молча Пашу. Старик. Два мальчишки. И мужчина лет пятидесяти. Ектенбаева не было среди них. Ловушка?
– Ектенбаев где?! – спросил Паша отрывисто.
У него совсем не было времени.
– Не Ектенбаев, – сказал один из мальчишек. – Ердынбаев. Это я.
Смотрел серьезно. А Паше казалось – издевается.
– Какой же ты Ердынбаев? У тебя рожа русская.
– У меня мама русская, – сказал мальчишка. Про папу промолчал.
– А Ектенбаев здесь был? – спросил Паша на всякий случай.
Но понимал уже, что проиграл.
– С глазами такими узкими, скуластый. На казаха похож. Фамилия – Ектенбаев.
– Нет, – сказал старик. – Не было здесь такого.
Паша вышел в коридор. Медсестра, проходившая мимо, остановилась, спросила:
– Вы что здесь делаете? Время неприемное уже.
– Ухожу, – сказал Паша. – Извините, девушка.
Уже на улице подумал, что оно и к лучшему, быть может, что Ектенбаева он не нашел. Пришлось бы тогда всю палату вырезать, чтоб свидетелей не оставлять. Поморщился, представив себе эту картину. Темнота обступала его со всех сторон. Задумался – смог ли бы убить всех. Получалось, что смог бы.
22
Домой Паша ехать боялся. Ему было нехорошо, тревожно. Пересаживался из троллейбуса в троллейбус, кружил по улицам. В какой-то миг голову поднял и обнаружил, что стоит перед «неотложкой». К ней его и влекло все время, оказывается. Потоптался в нерешительности, пошел по аллее несмело. У ярко освещенного входа в больничный корпус он остановился, постоял, вглядываясь в открывшуюся ему за стеклом картину: больничный холл, цветы в углу, за стойкой – вахтерша. Обернулся на шум: за углом скрылась машина «Скорой помощи». Такая же, наверное, привезла сюда и Ектенбаева. Паша направился за угол.
Неширокий пандус, "Скорая" на него уже заехала. Выносят из машины человека, кладут на каталку, увозят в распахнутые двери корпуса. Над входом – светящееся табло: "Приемный покой". Да, это здесь.