– Кто?
– ФСК.
– ФСК? – изумился Подбельский.
– Неофициально, – пояснил начальник охраны. – Все на личных связях.
– Ты не пугай меня, – успокоился Подбельский. – Ладно, дальше давай.
– Я приказал отслеживать тех, кто из других городов прибывает и имеет контакты с местными. Если что-то интересное будет – мне доложат.
Он замолчал и взглянул на Подбельского.
– У тебя все?
– Нет, – качнул головой начальник охраны. – Обстановка очень непростая, и люди должны быть уверены…
– Какие люди?
– Охрана.
– Понятно. Так в чем они должны быть уверены?
– В том, что они могут спокойно свой долг выполнять, не боясь ничего.
Подбельский понял наконец.
– Я всю ответственность беру на себя, – сказал коротко.
Эта фраза означала, что охране предоставлена свобода действий. И если будет какой-то инцидент – пусть даже со смертельным исходом, – никого из охраны не накажут. Подбельский прикроет.
– У меня все, – сказал начальник охраны.
– Иди, Виталик, работай.
35
Дегтярев спешил на работу, когда его окликнули по имени. Оглянулся и увидел стоящего в переулке Пашу. Присвистнул удивленно:
– Ты где пропадаешь?
Подошел ближе. Паша был небрит и выглядел неважно.
– Приболел, – сказал Барсуков и метнул быстрый взгляд вдоль улицы. – Не ищут меня на работе?
– Федосов спрашивал.
Федосов их начальником числился.
– И все?
– А кто еще может интересоваться?
– Да, конечно, – согласился Паша поспешно. – И что же он спрашивал?
– Где, мол, Барсуков?
– А ты?
– Сказал, что заболел.
– Правильно.
Паша прятался все эти дни и дома не ночевал. Боялся, что его схватят. Но все спокойно было, и на работе вот, если Дегтярю верить, никакого шума.
– Я сегодня вечером к тебе приду, если не возражаешь.
– Приходи, – легко согласился Дегтярев.
Значит, соврала Роза насчет фотографий. Не отправляла она их никуда. За свой обман жизнью поплатилась, дура.
Домой Паша не пошел, прослонялся день по городу, а вечером заявился к Дегтяреву. Принял душ, но бриться не стал, решил бороду сберечь на всякий случай. Утром следующего дня на работу не пошел, отправился в центр. Двухэтажный старинный особняк со скромной табличкой у входа "Ассоциация предпринимателей" он присмотрел еще накануне. Паша шел без ножа, это была разведка, потому что увиденное им накануне ему очень не нравилось – у входа в здание стоял парень в камуфляже и большинство людей заворачивал, в здание не впускал. Лишь единицы могли пройти – эти люди подолгу стояли под дверью, у переговорного устройства, что-то в это устройство объясняя. Охрана была поставлена серьезно – понял Паша.
Он прошел мимо здания не останавливаясь. Охранник на него даже не взглянул, был занят разговором с женщиной – что-то объяснял той раздраженно.
Паша перешел на другую сторону улицы, сел на лавочку в сквере. Отсюда ему вход в особняк был виден как на ладони. Полчаса понадобилось, не больше, чтобы уяснить – не попасть в это здание незамеченным. И вообще, от этой мысли лучше отказаться.
Подкатила к особняку колонна в четыре машины. Из них стремительно повыскакивали люди, их много было, но никакого хаоса в движениях, рассыпались вдоль машин, и вдруг мелькнул знакомый Паше профиль – кажется, Подбельский. Мелькнул и исчез сразу же в дверях. Люди, выскочившие из машин, прошли за ним в особняк, кортеж отъехал, и опять пустынно и тихо стало – лишь переминался с ноги на ногу одинокий охранник.
Паша со скамейки поднялся и пошел прочь. Пустая жестянка из-под пива лежала на тротуаре. Паша поддел ее ногой с остервенением.
В троллейбусе ехал мрачный и задумчивый. Получалось, Подбельский этот ему не по зубам. Ему только казалось, что все в его руках, все сделает как захочет. А выяснилось, что силен он только против шушеры мелкой, против Самсонова-алкоголика да Охлопкова, который сигаретами потихоньку приторговывает. А Подбельский вот не по зубам.
Мелькнул за окном, обгоняя троллейбус, "Мерседес". На переднем сиденье Паша успел заметить блондинку – с сигаретой в руке, голые ухоженные колени белели дразняще.
– Жируют, – сказал мужской голос за Пашиной спиной неодобрительно.
– За наш счет, – отозвался второй.
– Дожируются, – сказал первый. – Кровью харкать будут.
– Уже харкают. Их бить начали, подонков.
– Кто?
– Не знаю. Говорят, банда объявилась в городе. Убивают буржуев этих, одного за другим.
Паша слушал, не смея головы повернуть.
– Так то не банда, значит, если буржуев бьют. То настоящие ребята.
– Ага. Давно надо было.
Зашевелились сзади, потянулись к выходу. Еще говорили о чем-то, но Паша уже слов не мог разобрать. Этот разговор ему уверенности придал.
Это ничего, что охрана. Не может быть, чтоб не смог он до Подбельского добраться. Нельзя ему отступать. Да, они сильны. Со всех сторон себя прикрыли, хотят в безопасности пребывать. Но быть такого не может, чтоб лазейки не осталось. Ищи, Паша. С ними можно справиться. Правильно думал – все, что прежде полегли от его руки, мелкой шушерой были. Подбельский – вот настоящая цель. И если по нему ударить – только тогда настоящий шум будет.
Выйдя из троллейбуса, пошел через улицу. Вдруг выскочил откуда-то сбоку мотоциклист, пронесся мимо, едва Пашу не зацепив, и скрылся за углом в мгновение, будто и не было его.
У Паши план в голове оформился прежде, чем он успел до квартиры Дегтярева дойти. Купил в киоске газету, в разделе частных объявлений отыскал то, что ему нужно. Позвонил из телефона-автомата.
– Я по объявлению, – сказал. – Вы продаете ружья?
– Да.
Голос принадлежал пожилому человеку.
– Но вы ведь знаете, что нужно иметь оформленное разрешение.
– Конечно, конечно, – согласился Паша. – Когда посмотреть можно?
– Хоть сегодня.
– Вечером?
– Хорошо, вечером.
Паша записал адрес и трубку повесил на рычаг. Ему надо было еще успеть за ножом заехать.
36
Старик был один в квартире. Паша в этом убедился сразу, пройдя со скучающим видом по комнатам.
– Вы ведь знаете, просто так я не могу ружье продать, – напомнил старик. – Разрешение…
– Да, я знаю, – кивнул Паша. – Вас как звать?
– Анатолий Егорович.
– Я все знаю, Анатолий Егорович.
Склонился к старику, заглянул в глаза, улыбнулся скупо. Добавил на всякий случай:
– Я сам из этих органов, которые решают – кому разрешить, а кого завернуть.
Хлопнул фамильярно по плечу, сказал:
– Ну, где ружье-то?
Старик открыл плохо покрашенную дверь в углу комнаты, щелкнул выключателем, и осветилась кладовочка крохотная – метр на метр. По стенам инструменты развешаны были – все в порядке, старик в этом толк знал, похоже. Ружье он хранил в металлическом ящике. Склонился, кряхтя, щелкнул замочком, откинул крышку ящика.
Ружье оказалось старым и невзрачным. Паша, наверное, не мог маску равнодушия на лице удержать, потому что старик, взглянув на него, торопливо заговорил и, как Паше показалось, с обидой:
– Оно чудесное, ружье-то это. Сейчас не делают таких. Здесь все настоящее и все на совесть.
Любовно погладил рукой вытертый приклад:
– Хожено-перехожено с ним.
Оно был длинновато – так Паше показалось. С таким не подойдешь незаметно. Опять не смог сдержаться, вздохнул.
– В ружье не внешность ценится, – сказал наставительно старик, истолковав по-своему Пашин вздох.
– Не подходит оно мне.
– Почему?
– Длинное.
– Длинное? – изумился старик.
– А как обрезы делают? – спросил неожиданно Паша.
– Обрез – он обрез и есть. Отпиливают часть ствола…
– Ножовкой?
– Ножовкой, да. А то еще надпилят – не до конца, понимаешь? – и в бочку с водой – б-бах!
– Стреляют?
– Да. И надпиленная часть отрывается.
Паша вдруг протянул руку и взял ружье. Оно оказалось тяжелее, чем он думал. Погладил рукой холодный ствол. Да, можно обрезать. Совсем коротким сделать. И тогда обрез даже в сумке носить можно будет.
– Но из этого ружья обрез не получится, – сказал старик.
– Почему? – вскинул ресницы Паша.
– Негоже такую вещь портить. Пусть ружьем и останется.
Протянул руку, намереваясь забрать ружье, и Паша отступил непроизвольно. Старик на него удивленно взглянул, еще не понял ничего, а в следующий миг уже поздно было, Паша его ударил прикладом в голову, и старик рухнул на пол. Он сознание потерял, кажется, но Паша остановиться не мог, наносил и наносил удары, все больше стараясь попасть по голове, и вдруг что-то брызнуло в стороны. Паша всмотрелся, замерев – это щепки были, деревянный приклад не выдержал и разлетелся на куски.
Старик на полу лежал в луже крови с разбитой головой, да он и умер уже, наверное. Паша прошел в кладовку, отыскал там ножовку, принялся отпиливать остатки приклада. Почти справился уже, как вдруг позвонили в дверь – он замер и дышать перестал, а в дверь опять позвонили, теперь настойчивее, чем в первый раз.
И вдруг Пашино оцепенение ушло. Он поднялся легко и упруго, пошел неслышно к двери, доставая на ходу нож. Страх пропал. Паша посмотрел в "глазок". На лестничной площадке женщина стояла, немолодая уже – не старика ли этого дочь? Паша видел, как она потянулась к звонку, в третий раз позвонила. И почти сразу ушла. Паша ее шаги на лестнице слышал. Ему нельзя больше было здесь оставаться. Бросился в комнату, распахнул дверцу шкафа. Белье, покрывала какие-то ветхие. Одно из покрывал выхватил наугад, завернул в него ружье. Не пойдет, нет. Слишком подозрительно выглядит. Первый же милиционер его на улице остановит. Взгляд упал вдруг на коврик у кровати – небольшой и вытертый. Ноги старика лежали на нем, Паша их сдвинул в сторону грубо, ружье в коврик завернул и увидел – то, что надо. Коврик и коврик, и не видно, что внутри есть что-то.
Вдруг зазвонил телефон. Паша вздрогнул, но почти сразу догадался – это та женщина. Откуда-то с улицы звонит, не может понять, почему старик ей дверь не открыл. Нельзя здесь задерживаться больше. Коврик подхватил, вышел из квартиры. Пока по лестнице спускался, ожидал с замиранием сердца, что женщину ту встретит. Но не было никого, и у подъезда тоже никого, только у забора сцепились двое мальчишек, не поделили что-то, наверное. Паша повернулся к ним спиной и зашагал прочь.