– Охрану проинструктируй, – сказал Подбельский. – Время пришло смутное, всякое может случиться.
Он в своем городе сейчас себя не чувствовал спокойно. Но страха не было. Азарт и агрессивность. Задор бойцовский. И с Ачоевым этим он еще потягается.
– Из местных с кем Ачоев знается?
– Только с людьми, от которых зависит вопрос со строительством.
– А именно?
– Коммунальщики, архитекторы…
– Архитекторы тут при чем?
– Он ведь проект согласовать должен.
Вот это очень хорошо. Архитекторы ему согласовывать проект долго будут.
– С мэром он встречается, – продолжал начальник охраны.
– Про мэра я знаю. Еще с кем?
– Вроде все.
– Ладно, спасибо. Можешь идти.
Он не так силен, этот Ачоев, если разобраться. Его слабость в самонадеянности. Ни с кем из местных он работать не хочет, надеется на своих московских покровителей. А чтобы на новом месте закрепиться, надо корни пустить. Ачоев этого не хочет понять. Тем хуже для него.
39
В досье, которое Паша начал собирать, материалов пока было совсем мало. Вырезанная из журнала фотография Подбельского. Его же статья из газеты. Фотография особняка, в котором располагалась Ассоциация предпринимателей. Больше не было ничего.
Паша знал, что несерьезно это – досье и тому подобное. Не по силам ему одному замещать целую разведку. Но материалы на Подбельского собирал все-таки. Чтобы самого себя убедить в значительности задуманного. Чувствовал подсознательно, что враг у него на этот раз нешуточный.
В один из дней проснулся, открыл глаза – и вдруг мелькнула мысль, что неспроста он Подбельским занялся. Он все увереннее себя чувствовал в последнее время, будто груз с плеч сбросил. Ушло ощущение неприкаянности и ненужности. Каждый день для него теперь был наполнен смыслом. О смысле этом он много раньше думал, а ответ только сейчас пришел: каждому человеку жизнь дана для самоутверждения. Человек науки постигает, чтобы только доказать всем – могу! Карьеру свою строит, локтями себе помогая, – могу! Каждый наверх хочет, а места там совсем чуть-чуть, и схватка идет нешуточная. Кто-то сдается, не в силах бороться дальше. И только самые крепкие остаются. Он, Паша, крепкий. И доказывает это ежедневно. Другим доказывает? Нет, себе. Не так страшна жизнь, если не сдаешься. Если не позволяешь никому над собой возвыситься.
Паша теперь не жил у Дегтярева. Помехой ему был Дегтярь. Барсуков сделал обрез из стариковского ружья. Целая эпопея была, но справился в конце концов. За городом, в укромном месте, пострелял из обреза, примериваясь. Точность никудышняя оказалась, но это если с большого расстояния стрелять. А если метров с пяти, на что Паша и рассчитывал, то дробь ложилась кучно. Подбельского и до больницы довезти не успеют.
Еще был нужен мотоцикл. Именно так: подъехать неожиданно, когда Подбельский из машины выйдет, – ружье до поры под курткой будет спрятано, – остановиться напротив и стрелять в упор. Здесь главное – шок. В первые мгновения охрану парализует, конечно, слишком для них неожиданным окажется нападение, и этих секунд Паше должно хватить. Даже если ему вслед начнут стрелять, вряд ли попадут: у охраны, насколько Паша смог рассмотреть, только пистолеты. А из "макарова" не очень-то и попадешь, если до цели добрых тридцать или сорок метров – на столько Паша надеялся успеть отъехать, прежде чем по нему начнется стрельба.
По утрам Паша бегал с Семеновичем. Тому пробежки эти единственной отрадой были, кажется. Говорили о жизни. Семенович все больше рассказывал что-то, а Паша не перебивал, он о своем думал. План покушения ему все больше нравился. И детали он все новые и новые придумывал. В один из дней увидел бегуна – тот спрятал глаза за солнцезащитными очками, – и вдруг осенило Пашу: шлем мотоциклетный надо с затемненным стеклом покупать. Тогда Пашино лицо не увидит никто. Так подробности предстоящего покушения прорисовывались.
В один из дней поймал себя на мысли, что уже готов. И время тянуть больше негоже. Купленный с рук мотоцикл дожидался в надежном месте. Обрез был уложен в сумку, и его оставалось только зарядить.
Вечером, после работы, отправился в последний раз к офису ассоциации. Хотел посмотреть место, чтобы все прошло без неожиданностей.
Из троллейбуса вышел за одну остановку, дальше отправился пешком. Шел с довольно беспечным видом, даже руки в карманы заложил, и у самого особняка замедлил шаг, вглядываясь во все происходящее вокруг внимательным и настороженным взглядом. Охранник у дверей привычно скучал. На окнах первого этажа были опущены жалюзи, отгородились от улицы, будто в осаде пребывали. Паша перевел взгляд на мостовую. Вот здесь, у тротуара сразу, обычно и останавливается машина Подбельского. Машин этих подкатывает одновременно несколько, и невозможно определить до поры, в которой из них Подбельский находится, но вот когда они останавливаются, машина с Подбельским оказывается в аккурат напротив входа в особняк – так всегда бывало, и Паша это заметил.
Он метнул взгляд вдоль улицы. Стоять со своим мотоциклом он будет перед тем вот перекрестком. И с места тронется, когда Подбельский к особняку подъедет, но еще из машины не выйдет. Прикинул расстояние. Нет, не годится. Слишком поздно он подъедет. Подбельский успеет к тому времени из машины выйти и дойти до дверей особняка. Охрана его от улицы закроет, и тогда стреляй не стреляй – никакого проку.
Паша уже прошел мимо особняка и остановился на перекрестке.
Нет, все немного иначе надо делать. От перекрестка стартовать сразу, едва появится кортеж. И тогда как раз получается.
Паша обратно пошел, к особняку.
Вон он едет, а оттуда, с той стороны, как это обычно бывает, машины приближаются. Паша специально не торопится, дает им возможность к особняку подъехать. И поравняться с машинами он должен в тот самый момент, когда они остановятся и Подбельский на тротуар ступит. Это всегда очень быстро происходит, Подбельский выходит из машины и скрывается в особняке, не задерживаясь ни на сколько, но в самый первый момент от дороги его никто не прикрывает. Паша, когда на лавочке напротив сидел, неизменно видел спину выходящего из машины Подбельского. Вот этот момент Паше и надо поймать.
Он в задумчивости пребывал, и вдруг заскрипели рядом тормоза, он встрепенулся, возвращаясь к действительности, и увидел притормозившие у тротуара автомашины, поспешно выскакивающих из них людей и почти сразу увидел Подбельского, но в следующий миг Пашу уже грубо оттеснил в сторону один из охранников, он даже за плечо Пашу схватил, и тогда Паша его ударил. Это был удар лейтенанта Берсенева. Паша у него во взводе служил, и Берсенев сказал ему однажды: "Удар сейчас один покажу, которого ни в одном учебнике нет". Показал на манекене – в первый раз, а позже этот удар Паша видел в жизни. Это тогда случилось, когда один из старослужащих, напившись до потери рассудка после нехорошего письма из дома, рвался в оружейную комнату и уже успел ранить дневального, и вдруг появился Берсенев – безоружный, а у старослужащего в руках штык-нож был, и силы казались неравными, но Берсенев вдруг ударил его знакомым Паше ударом, и его противник, грозный еще мгновение назад, упал безжизненно Берсеневу под ноги.
И точно так же упал сейчас на пыльный асфальт охранник, а Паша сделал шаг назад и в оборонительную стойку встал так, что видно было – он не атакует, а готовится защищаться. Охранники метнулись к нему собачьей сворой, но Подбельский крикнул:
– Не трогать!
И все вдруг замерли. Самый ближний к Паше охранник всего в полуметре от него стоял, и под незастегнутой полой пиджака Паша видел рукоятку пистолета в раскрытой кобуре.
Подбельский Пашу рассматривал с интересом. Его лицо было гладко выбрито, настолько гладко, что подбородок глянцевым казался. Почему-то именно этот холеный подбородок Паше все время лез в глаза.
– Хороший удар, – сказал Подбельский. Паша не отреагировал на это никак.
– В армии служил?
– Да.
– Спецназ?
– ДШБ.
– Что это? – не понял Подбельский.
– Десантно-штурмовой батальон.
– Чему же вас там еще учили, кроме того, что головы людям разбивать?
– Вот этому, например.
Паша молниеносным движением выхватил пистолет из кобуры расслабившегося не в меру охранника. Тот лишь вздрогнул, но ничего не успел сделать, и только один из охраны метнулся вперед и встал между Пашей и Подбельским. Паша, чтобы охрану не нервировать, пистолет взял за ствол, помахал им в воздухе. Обиженный Пашей охранник потянулся за пистолетом, но Подбельский сказал ему, посмеиваясь:
– Стоять!
Напряжение в его глазах сменялось заинтересованностью. Паша это видел.
– Хорош, – сказал Подбельский. – Чем в этой жизни занимаешься?
– Живу.
– Тоже неплохо. А на жизнь чем зарабатываешь?
– Грузчиком работаю.
– Грузчиком?! – удивился Подбельский.
Паша его удивление абсолютно спокойно воспринял.
– Ты зайди завтра с утра, – сказал Подбельский. – Негоже в грузчиках ходить. Скажешь, что ко мне, – тебя пропустят. Подбельский моя фамилия.
Паша хотел сказать, что фамилию своего собеседника знает, но в последний момент прикусил язык.
Подбельский, не попрощавшись, скрылся в особняке.
40
Паше долго не удавалось заснуть в эту ночь. Все с ним происходящее казалось нереальным. Не выдержал, поднялся с кровати, зажег свет. Часы показывали половину третьего.
Подбельский с журнальной фотографии смотрел на Пашу совсем как в жизни вчера. Холодный всепроникающий взгляд знающего себе цену человека.
Это не Самсонов бесшабашный. Это настоящий хищник. Царь природы. Лев.
Папочку Паша спрятал, свет погасил и только теперь смог заснуть. Заставил себя, потому что день завтра предстоял чрезвычайно важный. Архиважный, как товарищ Ленин любил говорить.
Утром он брился аккуратно и долго и вдруг себя на мысли поймал, что хочет такой же глянцевости подбородка добиться, как у Подбельского. Но не получалось почему-то, то ли бритва была не такая, то ли кремом Подбельский пользовался особенным. Бритву Паша выбросил с досадой. Не получалось у него ничего, еще и порезался вдобавок.