Подбельский молчал все время, ни одного вопроса не задал. Очередной охранник входил, Виталий Викторович на него смотрел, потом взгляд на Подбельского переводил и, наткнувшись на молчаливое безучастие последнего, давал понять коротким резким движением руки, что аудиенция окончена. Охранник разворачивался и шел к дверям, вот теперь и Паша его лицо видел – на нем удивление написано было, недоумение даже. Еще бы – зачем приглашали, если даже не сказали ни слова. Паша подумал, что Подбельский совсем отключился, не контролирует ситуацию, как вдруг тот сказал:
– А почему он в армии не служил?
Очередной охранник только что вышел из кабинета, следующий еще не был приглашен.
– Кто? – Виталий Викторович обернулся.
– Вот этот, который только что перед нами стоял.
– Он в институте учился. Оттуда не брали в армию.
– А специальность у него какая?
– Металлург.
– Я не о том, – сказал Подбельский, а глаза у него по-прежнему безжизненными были. – В охрану он как попал? Все, кто до него были, служили либо в МВД, либо в безопасности. А этот?
– Этот спортсмен.
Виталий Викторович медленно говорил, будто слова подбирал. Ему самому все ясно было, а собеседнику – совсем ничего, и он объяснить хотел, почему человек с такой биографией в этом кабинете оказался.
– Мастер спорта. Я на него давно глаз положил.
– А мне плевать, что ты там на него положил, – сказал Подбельский, уже явно раздражаясь, и это с его стороны первое проявление хоть каких-то чувств было за последний час. – Из спортсменов одни рэкетиры получаются.
– Из "качков" рэкетиры получаются, – осмелился перечить начальник охраны, темнея лицом.
– А этот, значит, не "качок"?
– Он первое место на юношеском чемпионате взял.
– По шахматам? – нехорошо усмехнулся Подбельский.
– По боксу.
– Вот! – Подбельский по крышке стола постучал сердито. – Из боксеров самые хорошие рэкетиры и получаются.
Виталий Викторович дышал тяжело и был на обиженного ребенка похож. Подбельский, заметив это, сказал примирительно:
– Ладно, посмотрим. Время покажет. Как фамилия его – напомни.
Виталий Викторович в бумаги свои заглянул, ответил сухо:
– Пыляев.
– Пыляев, – повторил Подбельский, запоминая.
И вдруг резко повернулся к начальнику охраны, заговорил торопливо:
– Но Барзыкина-то завалили! А? Видел крутых таких? Всерьез за наш город взялись!
Виталий Викторович бросил быстрый взгляд на сидевшего у двери Пашу. Подбельский этот его сторожкий взгляд перехватил, но не мог уже остановиться – слишком мучило его все это, с самого того момента, когда об убийстве услышал.
– Они ситуацию хорошо чувствуют, Виталик. Как мы с тобой. Нюх у них, понял? Сразу просчитали все слабые места в своем плане. Нефтеперерабатывающий не даст им бензина – так они с Барзыкиным прежде разобрались, чем он им отказать успел. Упреждающий удар! Нет, ты понял?
Подбельский даже головой покачал, отдавая должное предусмотрительности своих врагов.
– Теперь кто бы директором ни стал – первая мысль будет у него о Барзыкине. Жить захочет. Да? И когда к нему за бензином придут – он что сделает?
Спросил и сам себе ответил уверенно:
– Даст! Даст бензин, Виталик!
И опять начальник охраны на Пашу метнул полный тревоги взгляд.
– А дальше знаешь что? – Подбельский виски потер ожесточенно, потому что уже все дальнейшие шаги врагов своих просчитал, и картина получалась безрадостная. – Теперь все, кто к этому делу с заправками причастен, – мэр, Панькин, архитектор этот недоучившийся, – жутко покладистыми станут. А, Виталик? Улавливаешь?
Взгляд Подбельского наткнулся наконец на Пашу. Во взгляде том не было ни страха, ни растерянности. Одна только готовность действовать.
– Ты иди, Барсуков, – сказал Подбельский. – Закончились пока смотрины, перерывчик сделаем.
И рукой в воздухе помахал, Пашу выпроваживая. Для него сейчас Паша был как пустое место.
Паша из кабинета вышел и у окна встал. Жалюзи были опущены, и улица виднелась сквозь них полосками.
Если сейчас Подбельского убить – все на врагов его спишут. Тех самых, которые Барзыкина убили. А он, Паша, Робин Гуд, на этот раз в стороне останется. И он понял вдруг, что не хочет этого – безвестности, безымянности собственной. В неудачный момент он на Подбельского вышел, тот в опасности и со всех сторон обложен. И геройства нет никакого в том, чтобы его сейчас добить. Выждать надо немного. Если Подбельский со своими врагами справится и снова силу обретет – вот тогда и надо бить. Когда он на вершине будет.
По улице проехала машина. Старичок переходил дорогу торопливо. Мелькнул и исчез, его жалюзи закрыло.
Он, Паша, со своими делами пока разобраться должен. Нельзя в постоянном страхе жить. Слабый всю жизнь боится. Сильный уничтожает причину своего страха. Те двое старичков, соседи Розы, – они единственные ведь были, кто Пашу в тот день видел. Роза еще видела, но она не скажет ничего. Мертвые не разговаривают. А старички живы пока.
63
Во второй половине дня Паша у начальника охраны отпросился и с работы ушел. Дома извлек из тайника нож, качнул его на ладони. Часы половину третьего показывали – самое время для Паши, не вечером же ему этим заниматься. Вечером и не откроют ему еще, чего доброго.
Переоделся в старое, чтобы не жалко было после эту одежду выбросить.
К нужному дому ехал на троллейбусе. Знакомую пятиэтажку увидел еще издали, даже сердце екнуло, но он себя держал в руках и на остановке сошел спокойно, чересчур спокойно, даже и это отметил для себя.
Пятиэтажка была та самая, в которой Роза жила прежде. Паша поднялся к знакомой двери, но не сюда ему было нужно, а в квартиру напротив, где жили старички-разведчики, Пашу ненароком вычислившие, в дверях их квартиры "глазок" круглился, и это Пашу чрезвычайно опечалило. Он ведь, когда сюда добирался, уже выстроил план, знал, как действовать будет: когда спросят его из-за двери, кто он и что ему нужно, он ответит, что родственник Розы, что издалека приехал и понять не может, отчего это она ему не открывает. Старички дверь распахнут мгновенно, старые люди чрезвычайно любят на чужое горе поглазеть, а как не поглазеть на родственника, который еще не знает, что Роза, бедная, умерла, вот горюшко-то горе, и еще старички посочувствовать любят, и это тоже придавало Паше уверенности. В общем, все очень гладко было до тех самых пор, пока он перед дверью соседской не оказался, и вот тут его план рухнул.
Он не мог родственником Розы назваться, вообще имя это упоминать не имел права, потому что едва он о Розе скажет, как его узнают непременно.
Паша так растерялся, что даже от двери отступил, и стоял в нерешительности, еще не придумал ничего, но чувствовал, что срывается все, не получается у него сегодня. Правую руку в кармане держал, поглаживая лезвие ножа, пребывая в задумчивости, как вдруг щелкнул замок – в той самой двери замок, у которой он стоял, – и на площадку вышел мальчишка, внук тех самых стариков, наверное. Он бросил на Пашу быстрый взгляд и хотел уже дверь квартиры за собой захлопнуть, и тогда Паша спросил, с места не трогаясь, чтобы прежде времени мальчугана не напугать:
– А бабушка с дедушкой дома?
Спросил и сжал в кармане рукоять ножа. Опять, как в случае с Розой, кто-то невидимый, пребывающий вне Паши, вел его, не просто подсказывал, как поступать, а управлял. Пацана он не отпустит, конечно, нельзя этого делать.
– Я не знаю, – ответил парнишка, растерявшись заметно, и эта его растерянность Пашу насторожила.
– Я брат Розы, – сказал он.
Парнишке про Розу мог сказать, не видел в этом опасности. И едва произнес это имя, как увидел – все правильно он делает. Парнишка глаза широко раскрыл и смотрел на Пашу с интересом, во взгляде его не было ни страха, ни настороженности. Дверь квартиры все еще открытой оставалась.
– Ее убили, – сказал Паша и скорбно вздохнул. – Ты ведь знаешь, да?
– Да, – парнишка кивнул участливо.
Контакт состоялся.
– Роза рассказывала мне про своих соседей-старичков. Это твои бабушка и дедушка, наверное?
– У меня только одна бабушка. Мамина мама. Но она не здесь живет.
– Подожди, – попросил Паша.
Он не понимал ничего и волноваться начал.
– Мне Роза говорила…
Парнишка его слушал благожелательно и даже с почтением.
– …что в квартире напротив, вот в этой самой, значит…
Паша на распахнутую дверь показал.
– …такие хорошие старички живут.
– Нет, – сказал мальчишка. – Здесь мы с мамой живем.
– А папа? – уточнил Паша.
– Чей?
– Твой.
– Он не живет с нами.
Значит, это не та квартира была.
– А дедушка есть у тебя? – спросил Паша на всякий случай.
– Нет. Умер.
– Давно?
– Очень давно. Меня не было еще.
Точно, не та квартира.
– Да, брат, я ошибся, – улыбнулся Паша виновато и руку с ножом в кармане разжал.
Рука затекла уже.
– Но ты уж подскажи мне, в какой из квартир здесь старики живут.
Он подумал вдруг, что слишком подозрительно это все выглядит – он сам и его расспросы, – и добавил поспешно:
– Роза у старичков этих одну вещь брала, да вернуть не успела.
Эта версия ему самому показалась правдоподобной.
– Здесь нет никаких старичков, – сказал мальчишка.
– На всей лестничной площадке?
Это невероятно было. Невозможно просто.
– Вот черт! – пробормотал Паша.
Он уже свою растерянность не мог скрыть. Оставалось лишь проверить, все ли так было, как мальчишка говорил.
– Водичкой попоишь меня? – спросил.
Мальчишка на пороге замялся, не зная, можно ли незнакомого человека в квартиру впускать, но Паша его подтолкнул вперед осторожно, но решительно, и они уже вдвоем оказались в полутемной прихожей.
– Неси воду, – сказал Паша голосом мягким и дружелюбным. – Я здесь подожду.
Но едва мальчишка скрылся на кухне, Паша в комнату прошел. Ничто здесь не говорило о присутствии пожилых людей.