– Что – дальше?
– Потом что было? Ты следил за мной, да?
Вспомнил вдруг, как Дегтярев его увидел у офиса утром.
– Выслеживал?
– Нет.
– А у офиса оказался почему?
– Случайно. На работу шел.
Что-то было у Дегтярева во взгляде. Недосказанность какая-то.
– Ты не все говоришь.
– О чем? – спросил Дегтярев.
– Обо мне. Что-то такое знаешь…
Паша замялся.
– Интересное что-то знаешь – и молчишь.
Пауза в разговоре.
– Нарушаешь условия нашего договора, – сказал Паша. – Ты мне – обо всем откровенно. Я тебе – слова Розы. А?
Дегтярев промолчал, но лицо его уже пошло пятнами, что-то происходило с ним.
– Сегодня утром у тебя глаза такие были, – Паша задумался даже, определение подыскивая, – будто прозрение на тебя снизошло.
– Знаешь, бывают в жизни догадки страшные, – произнес глухо Дегтярев. – Обрушивается внезапно на человека, и верить не хочется, потому что страшно, а умом понимаешь – правда все.
– И что же за догадка? – спросил Паша. – Насчет меня, да?
– Да. Я ведь не знал точно, куда ты ушел, где работаешь теперь.
– И вдруг меня увидел, – подсказал Паша. – Сегодня.
– Увидел, – все так же глухо подтвердил Дегтярев.
По лицу его судорога прошла, он скривил губы некрасиво и произнес с усилием:
– Ты не мог просто так пойти к ним работать.
– К кому?
– К людям этим. Ты ненавидишь их.
– Отчего же? – взглянул Паша испытующе.
– Не знаю. Но это правда.
– Ладно, пусть так, – не слишком охотно признал Паша. – И дальше что?
– Ты задумал что-то. Это страшно. И очень жестоко.
– О чем ты говоришь?
– Знаешь, о чем.
Губы Дегтярева искривились некрасиво.
– А я скажу тебе, – Паша от холодильника, на который опирался, отстранился и руки на груди скрестил. – Обо мне эти люди не знают ничего. И очень об этом пожалеют после.
– Я знаю.
– Что ты знаешь? – произнес с усмешкой Паша. – Что можешь знать ты, Игорек? Человек, которого женщины не любят, а жалеют только.
Почему-то именно так ему было особенно приятно говорить.
– Зачем? – прошептал Дегтярев. – Зачем ты сделал это?
Он о Розе говорил, кажется. Паша вспомнил вдруг об обещании своем.
– Я о Розе еще не сказал тебе. Ты ведь знать хотел, что она о тебе говорила в свой последний день.
Дегтярев глаза на Пашу поднял стремительно и замер в ожидании. То, что произнесено должно было быть, высшей ценностью являлось для него. Ничто значения уже не имело. Только эти несколько фраз – любимой, но отвергающей его женщины. Последние слова, переданные через ее убийцу. Под этим взглядом дегтяревским можно было и покривить душой, не говорить правды. Но у Паши не было жалости в душе. Смотрел на замершего в ожидании Дегтярева холодным взглядом естествоиспытателя.
– Так вот какая штука, Игорек, – сказал медленно, растягивая зачем-то слова. – Дело в том, что речи о тебе не было вовсе. Пустое место ты для нее. Я же тебе говорил.
Дегтярев глаза закрыл. Он умер уже, и сомнений в этом не оставалось ни малейших. Организм функционировал еще, и сердце билось, но чувства умерли, и теперь сколько ни коли бабочку булавкой – она не шелохнется.
– Ты сам виноват, – сказал Паша. – Потому что не умеешь быть сильным.
– Да, – прошептал Дегтярев, глаз не открывая. – Ты прав, Барсуков.
Он Пашу по фамилии назвал, словно возводил между ними непреодолимую стену. Порознь они теперь.
– Я – ничто. Ноль. Прах и мерзость. За себя не мог постоять никогда. И когда к Розе не осмеливался подойти, объясниться. И когда ты уводил ее к себе, на меня и на нее наплевав…
С болью говорил Дегтярев; но боль где-то очень глубоко в нем сидела, только угадывалась.
– И когда ты убил ее. Я ведь сразу понял – кто. Сразу, едва мне сказали о ее смерти. И опять струсил.
– Слизняк, – сказал Паша. – Я же говорил.
А Дегтярев все не открывал глаз.
– Да, ты прав, – согласился. – Есть такая порода людей: их давят, а они не пищат даже.
– Таких большинство, – подсказал Паша будто в утешение.
И опять Дегтярев согласился:
– Да, большинство.
И наконец глаза открыл. В них уже безумие читалось. Паша свои руки, которые до сих пор скрещенными на груди держал, расцепил и правую руку опустил в карман, нащупал нож.
– Их потому и давят, безголосых, – сказал Паша. – Ведь ты, даже многое обо мне зная, не сделал ничего. Побоялся. И сейчас боишься.
Опять он на Дегтярева с брезгливостью смотрел.
– Знаешь ведь, что я ублюдка этого, Подбельского, прикончить хочу – и не заявил даже. А телефон – вот он, рядом, – Паша на аппарат кивнул. – Звони. Ноль-два. Знаешь этот номерок?
Дегтярев на него смотрел затравленно. Во взгляде ничего не читалось, кроме пожирающего его безумия.
– Ну, – подбодрил его Паша. – Смелее.
Он опять себя естествоиспытателем ощущал.
И вдруг Дегтярев, глаз с него не спуская, руку на телефонную трубку положил.
– Давай, давай, – кивнул Паша.
Ему уже по-настоящему интересно было – решится Дегтярев или нет. Не верилось, что решится. И даже тогда не верилось, когда трубка была снята. Дегтярев диск нащупал трясущейся рукой и повернул его – ноль набрал.
– Теперь двоечку, – подсказал Паша. – И на том конце провода дяденька милиционер отзовется.
Он старался спокойствие сохранить, а сердце колотилось бешено.
Дегтярев двойку набрал и теперь стоял, прижав к уху трубку. Вид у него совершенно идиотский был. Он окончательно спятил, конечно. И вряд ли понимал сейчас, что делал.
– Не надо мне ничего доказывать, – произнес Паша со вздохом.
А Дегтярев, его не дослушав, вдруг заговорил в трубку быстрым лихорадочным говором:
– У Подбельского в охране человек работает…
Паша из кармана нож выхватил и к Дегтяреву бросился, а тот отступил стремительно за холодильник и тем еще несколько мгновений выиграл.
– …который хочет его убить. Его фамилия…
Паша дотянулся до него наконец и ножом в грудь ударил. И как раз на выдохе, когда Дегтярев фамилию должен был произнести, получился хрип. Дегтярев, трубку выронив, вдоль стены на пол съехал. Паша трубку с пола подхватил и поднес к своему уху осторожно.
– Алло! – звучал мужской голос на том конце провода. – Говорите! Я вас слушаю!
Сдерживая дыхание, Паша трубку на рычаг положил и к Дегтяреву обернулся. Тот сидел, голову безвольно свесив на грудь, а кровавое пятно вокруг раны расплывалось стремительно. Паша Дегтярева взял за волосы, голову запрокинул и ударил его в шею ножом. Он горло ему хотел перерезать, не получилось с первого раза, опыта не было, но в конце концов справился, только в крови испачкался, и пришлось в ванной эту кровь смывать, теряя драгоценное время. Паша не сомневался, что по звонку адрес звонившего вычислят и немедленно приедут сюда, но опять кто-то невидимый подсказывал ему, как действовать надо, что нельзя торопиться сейчас, он все предусмотреть должен.
Смыл кровь тщательно. Нож промыл. Платком своим вытер отпечатки пальцев на телефонной трубке. Тот, невидимый, ему подсказывал, что теперь он все сделал, что был должен, и может уходить. Остановился над Дегтяревым. Тот в луже крови лежал.
– Что ты доказать мне хотел? – спросил у него Паша. – Что ты не слизняк и на что-то способен?
Перешел в комнату и вдруг увидел на столе "Месье N". Та самая туалетная вода, которую он Дегтяреву подарил. Взял в руку флакон, вернулся в кухню и содержимое флакона на труп вылил. По кухне разлился густой и терпкий запах. Паша отпечатки пальцев на флаконе вытер платком, распрямился.
Запах очень сильный был. Прямо-таки тошнотворный.
– Это запах неудачников, – сказал Паша Дегтяреву. – Тех, которые умирают.
Подумал и добавил:
– Запах смерти.
Это определение ему очень понравилось. Сильным и мудрым себя чувствовал сейчас. Вышел из квартиры, прикрыл плотно дверь. И дверную ручку тоже платком вытер.
65
Ачоев для встречи с Подбельским на территорию пансионата приехал. Выглядел невозмутимым, как всегда, его смуглое лицо абсолютно ничего не выражало. Виталий Викторович его встретил и проводил на второй этаж, к Подбельскому, незамедлительно.
Стол в номере, где Подбельский жил, был бумагами завален – большая часть работы теперь здесь выполнялась, настоял-таки начальник охраны на том, чтобы выезды в город сократились до минимума.
Из смежной комнаты сам Подбельский появился, кивнул коротко и руку гостю пожал. И сразу следом за Подбельским Паша вошел, встал у двери безмолвным истуканом, как велено было. Ачоев на него покосился, но тут же взгляд отвел и не сказал ничего по этому поводу, хотя и было видно, что нервирует его Пашино присутствие, слишком демонстративно все делалось.
– Как наши дела продвигаются? – спросил Подбельский.
Он намеренно сказал "наши", демонстрируя свою лояльность Ачоеву. Таковы были правила игры.
Ачоев папочку свою раскрыл, извлек из нее нужные бумаги.
– Дело движется, – сказал. – Архитектура нам дала "добро".
– А разве Панькин вернулся? – вырвалось у Подбельского. – Он в отпуске был.
– Не вернулся, – сказал спокойно Ачоев. – Его заместитель бумаги подписал.
– А он имеет право?
– Да.
Подбельский сумел-таки маску недоумения с лица стереть и теперь демонстрировал одну лишь деловитость.
– Очень хорошо, – кивнул. – Что дальше нам предстоит делать?
– Строить заправочные станции надо. Пора. Я затем и приехал.
– Что требуется? – полюбопытствовал Подбельский.
– Хороший подрядчик из местных. У вас, я думаю, есть кто-то на примете.
Подбельский кивнул.
– Вот им и надо заказ отдать. И чтобы через месяц все готово было.
Это как приказ прозвучало. Приказ, не подлежащий обсуждению, Подбельский сдержаться пытался, но не смог.
– Отстроиться быстро сможем. Но с бензином как быть? Барзыкин ведь убит. Вы слышали, наверное.
И в упор на Ачоева посмотрел. Это как вызов было. Но Ачоев не смутился нисколько.