— Нашли? Не тяни резину!
— Икону пока не нашли. А вот бойца магомедовского нашли в гостинице в Первомайске, тот Богатырева и девку выслеживал. Выследил или нет, пока неизвестно, но то, что ленинские в оборот его взяли, это точно. Сам Димаша Горохов махнул в Первомайск. Вот такой расклад вышел. Думаю, что еще дня два — и узелок развяжется. Либо икону найдут, либо — увы… И хорошо, что мы вовремя соскочили. Там же еще один головняк возник — у Магомедова племянник любимый исчез, похоже, его ленинские умыкнули, а уже через него на магомедовского бойца в Первомайском вышли. Думаю, что до крутых разборок дойдет, и хорошо, что мы мимо проскочили. Ни ленинским, ни Магомедову дорогу не перешли. Пусть между собой разбираются.
— Дельно толкуешь, Саныч, дельно. Слушай, давно мы с тобой не выпивали. Настроение у меня сегодня… лирическое. Согрешим?
— Как скажете, Василий Юрьевич…
— Скажу.
Отзываясь на заливистый звон колокольчика, появилась в дверях секретарша, и скоро на столе уже стоял любимый Караваевым коньяк «Наполеон», рюмочки, тарелочки с закусками, вилки, ножи и салфетки. Выпивали не торопясь, обстоятельно, Бекишев рассказывал анекдоты, Караваев смеялся, и они не сразу оглянулисъ на дверь, в которой безмолвно, не осмеливаясь их прервать, возникла секретарша.
— Чего тебе? — недовольно буркнул Караваев.
— Простите, Василий Юрьевич… В кабинете у Эдуарда Александровича телефон звонит и звонит. Минут десять уже звонит, может, что срочное… Я бы сама трубку взяла, но ключа у меня нет…
— Иди, Саныч, послушай, — разрешил Караваев. — Кто там такой настойчивый тебя добивается.
Бекишев ушел, но скоро вернулся. Плотно прикрыл за собой дверь и, не присаживаясь к столу, сообщил:
— Новость, Василий Юрьевич. Отыскался наш Богатырев, сам явился.
— Где отыскался?
— Здесь, в Сибирске. Позвонила жена Алексея Богатырева, или кто она теперь — вдова? — ладно, не важно. Короче, я, когда у нее был, страху нагнал и телефон свой оставил. Видишь, подействовало, бабенка понятливая, как-никак, а маленький бизнес имеет, терять не хочется. Вот и позвонила. Богатырев приехал к ней и просился на постой, она отказала. Тогда он пошел и напился, вернулся пьяный, обругал через дверь и спит теперь в сарайке кирпичной, там у них недострой какой-то во дворе торчит, вот в этом недострое он сейчас и лежит. Нужен он нам теперь, Василий Юрьевич, или не нужен?
Караваев отвечать не торопился. Гонял вилкой по тарелке одинокую маслину, пытаясь ее подцепить, наконец подцепил, долго разжевывал, будто кусок твердого мяса, и решил:
— А вези его сюда, Саныч. Поговорим, Кого в помощь возьмешь?
— Да вдвоем управимся, он же пьяный. Охранника сейчас свистну. Машина моя здесь. Все, поехал.
«Посмотрим на тебя, товарищ Богатырев, что ты из себя представляешь, — думал Бекишев, садясь в свою машину. — Посмотрим, поговорим, как шеф сказал. Может, нового чего узнаем».
— Мы куда едем-то, Эдуард Александрович? — спросил охранник.
— Языка брать. Ствол с собой?
— При мне.
— Ну и поехали. На месте объясню.
45
Богатырев их ждал и к встрече готовился обстоятельно.
Хотя сначала план у него был совсем другой. Утром он договорился с Арлекино, что переночует еще пару ночей, сел на «десятку» и поехал в центр Сибирска. Бывший детский садик, на территории которого возвышались теперь кирпичные апартаменты «Беркута», он отыскал без труда. Несколько раз прошелся мимо высокой кованой ограды, огляделся и понял, что попасть внутрь ему навряд ли удастся. На входе стоял охранник, дальше, уже внутри, маячил за стеклянной перегородкой еще один и проскочить мимо них без шума было невозможно. Машины через автоматические ворота сразу въезжали в подземный гараж. Ни дать ни взять — военный объект под строгой охраной.
Требовалось крепко подумать.
Богатырев пересек улицу, в грязной забегаловке взял кофе, лепешку, но, когда сунул руку в карман, чтобы достать деньги, обомлел — денег, которые лежали в кошельке, не было. Исчезли вместе с кошельком. Обшарил все карманы — пусто. Значит, обворовали его в «десятке», потому что именно там он доставал в последний раз кошелек, чтобы купить билет.
Вот это был фокус!
Ни единой копейки не имелось теперь за душой.
— Платить будете? — спрашивал его продавец восточного вида и нетерпеливо протягивал руку. Богатырев круто развернулся и направился к выходу. На улице отыскал скамейку, присел и выругал себя последними словами. Это надо же так зазеваться и подставить карман какому-то ловкому умельцу, хорошо хоть пистолет, засунутый за пояс, не вытащили… Но сколько ни ругайся, деньги все равно не появятся. Поднялся со скамейки и пошел быстрым шагом, пошел к знакомой панельной девятиэтажке — к Татьяне.
Больше идти было не к кому.
Сразу в подъезд заходить не стал, решил не рисковать мало ли что… Пристроился на краю детской площадки, где стояла шаткая железная скамейка, накрытая длинными ветками буйно разросшейся черемухи, которая уже отцвела, но мелких зеленых ягод было мало. Видно, неурожайный год выдался для черемухи. Богатырев сорвал несколько ягодок покатал их на ладони и вспомнилось вдруг, совсем некстати, как в один из приездов в Первомайское плавали за Обь собирать черемуху. Набрали ее тогда ведра три, не меньше. Вернувшись, ведра поставили в сенях, в прохладу, а сами сели обедать и за обедом Светлана откуда-то достала журнал «Работница» и стала читать Татьяне рецепты — чего из ягоды можно изготовить. Заодно сообщалось в этих рецептах и о множестве витаминов в черемухе, полезных для здоровья. Ну, прочитала и прочитала, журнал в сторону отложила. Дальше обедали, разговаривали. И вдруг бабушка Надежда вскочила, кинулась в сени и заблажила там, как под ножом. Что случилось? Оказывается, совсем маленькая тогда Нинка, лежавшая в коляске, уже хрипела, потому что ротик у нее до отказа был забит черемухой. Старший брат постарался. Наслушавшись о витаминах и несказанной пользе от ягоды, Сашка решил, что все это надо непременно впихать в сестренку, чтобы росла она здоровой и поменьше ревела. Перепугались тогда изрядно, но когда ягоды из ротика изъяли и увидели, что никаких последствий нет, долго хохотали, удивляясь малому, который услышанные слова сразу же превратил в дело.
А теперь он в Москве, и Нинка в Москве, отец на кладбище и похоронен без них.
Помнит ли Татьяна то лето и черемуху?
Богатырев бросил зеленые ягодки в траву, поднялся с шаткой скамеечки, прошелся по краю детской площадки, оглядываясь вокруг, но ничего подозрительного не увидел. Решился, и направился уже к подъезду, но в это самое время подъехала «Волга», прижалась к бордюру, и он без всякого труда разглядел, что за рулем сидит Татьяна. Тихонько, чтобы не испугать, окликнул, когда она открыла дверцу, Татьяна обернулась на его голос, замерла, и ему показалось, что сейчас она включит скорость, даст полный газ, и машина умчится. Но «Волга» стояла на месте, хотя мотор еще работал. И Богатырев стоял на месте, не зная — подходить ему к машине или нет, Татьяна взмахнула рукой, подзывая к себе, и показала на переднее сиденье. Когда он захлопнул за собой дверцу, она сразу же включила скорость, и «Волга» сорвалась рывком, даже мотор чихнул, но не заглох.
Панельная девятиэтажка мигом осталась позади.
— Ты откуда, Коля? Где был?
— Где был, там уже нет. А теперь вот с тобой еду, только не знаю — куда. Куда едем-то?
— А куда-нибудь, где подальше и потише. Есть о чем поговорить. Ты пока помолчи, я водитель тот еще, аховый.
— Славик-то куда делся?
— В отпуске. Помолчи, Коля.
Водителем Татьяна и впрямь была аховым. Один раз, зевнув, даже под красный свет проскочила, едва не зацепив громоздкий грузовик с кирпичами, но благополучно разъехались. Правда, успели расслышать витиеватый шоферский мат, летевший им вслед. Наконец, выбрались из центра и дальше, по прямой, покатили за город. Остановилась Татьяна у придорожного кафе, возле которого не маячило ни одной машины, а скучающая продавщица лениво отгоняла марлей мух, густо кружившихся над пирожками и бутербродами.
Татьяна взяла кофе, и они сели за самый дальний столик в углу.
— Может, ты есть хочешь?
— Нет, не хочу, — отказался Богатырев, — У меня, если честно, другая просьба к тебе.
Начал рассказывать, что остался без денег, но Татьяна его не дослушала, открыла свою сумочку, достала пухлую пачку разномастных купюр, перетянутую резинкой, протянула ему, не считая, а затем, помедлив, вытащила бумажный лист и положила его на стол. Заговорила, и в голосе у нее явственно зазвучал неподдельный испуг:
— Ищут тебя, Коля, бандюганы ищут. Сказали, как появишься, я должна по этому телефону позвонить и сказать про тебя. Ты куда вляпался?
Богатырев, не отвечая, подвинул ближе к себе бумажный лист, достал визитку Бекишева и сравнил — имя-отчество совпадали. Значит, никаких сомнений — один и тот же человек.
— Алексей не сам умер. Убили. Может быть, вот этот самый Эдуард Александрович и убил.
— За что?
— Долго рассказывать. Да и не надо тебе все знать. Спасибо за деньги. Теперь добрось в город…
— Коля, я, конечно, звонить не буду, но ты мне все-таки скажи — за что?
— А ни за что! Подвернулся случайно, совпадения… Ничего я тебе не расскажу. Поехали.
— Нет, никуда не поедем, пока не расскажешь.
— Если так. — Богатырев вздохнул. — Тогда слушай…
Слушала Татьяна, беспрестанно двигая перед собой пустой пластмассовый стаканчик, и даже не пыталась согнать муху, прилепившуюся на краешке этого стаканчика. Видно было, что все рассказанное придавило ее, даже плечи под легкой цветастой кофточкой опустились, а лицо разом постарело, резче проявились морщинки у глаз и у губ — немолодая, безмерно усталая женщина сидела сейчас перед Богатыревым, а он не мог ни обрадовать ее, ни утешить, ни успокоить.
Она дослушала его до конца, подняла голову:
— Ты мстить собрался? Они же тебя в порошок сотрут.