— А как мы его вычислим? По губам в жиру и мясному запаху изо рта? — вздохнул Иван Павлович.
Сидоренко задумался.
— А хоть даже и так! Скоро завтрак — давай в две пары глаз приметим кто как ест. Если этот вор сразу все слопал, то видно будет сразу. После двух банок мясных консервов обычная постная каша знаешь в горло с трудом лезет.
— А если нет? Если не обнаружим никого?
— А если нет… — Сидоренко растерялся. — То придумаем что-нибудь еще! Что пристал с вопросами? Война план покажет.
Во время завтра все ели за обе щеки, кашу уминали так, что только ложки гремели. Лишь только Иван Палыч да Сидоренко кисло ковырялись в тарелках, все больше растеряно глядя по сторонам.
Преступника конечно же не нашли.
— И что теперь? — спросил Иван Павлович после завтрака.
Сидоренко лишь пожал плечами.
— Не знаю. Ищем. И примечаем.
После ужина разошлись кто куда — оставалось еще десять минут на свои нужды.
Иван Палыч, не находя себе места после утреннего разговора с Сидоренко о пропаже тушёнки и неудачи за завтраком, решил проветриться. И холодный воздух тамбура идеально подходил для этого.
Потирая виски, доктор прислонился к стене. Что за напасть такая? Впрочем, что-то такого стоило ожидать. Война, голод, нехватка провизии — конечно же найдутся и те, кто не посмотрит на такие мелочи, как угрызения совести. Нужно было внимательней следить за провизией.
Дверь тамбура скрипнула и в проёме показалось крысиное лицо Мишки Бублика.
— Не помешаю, доктор?
— Не помешаешь.
Мишка вошел. В зубах торчала папироса.
— После такой сытной каши не грех и табачком себя побаловать!
Он принялся шарить по карманам засаленного бушлата в поисках спичек. Иван Палыч отвернулся, не желая продолжать разговор. Но тут раздался тихий звяк. На пол, прямо под ноги Бублику, упал знакомый золотой кулон — тот самый, с тонкой гравировкой цветка!
Доктор замер, не веря собственным глазам. Кулон! Его кулон! Пропавший…
Но самое удивительное было в другом. Бублик даже не пытался спрятать украшение. Напротив, лениво поднял, обдул от пыли, стал любоваться, как ребенок хвастается перед сверстниками новой вещью.
— Это что у тебя? — холодно спросил доктор.
— А, безделушка. Выиграл в карты, господин доктор. Чего уставились? — не замечая подвоха, ответил Бублик. — Нравится? Красивая вещь.
Иван Палыч стиснул кулаки так, что побелели костяшки. Он что, издевается⁈ Врезать бы ему!
Но Иван Палыч сдержался. Спросил:
— А где раздобыл такую вещь? Дорогая, небось?
— Дорогая, — довольно кивнул тот. — Золото! Выиграл!
— У кого?
Бублик, почуяв вдруг неладное, замялся. Его глаза забегали, как у загнанной крысы.
— Да… не ваше дело, Иван Палыч, вы уж простите. Чего прицепились? — Он сделал шаг к двери, но доктор преградил путь.
— Михаил, ты постой уходить.
— Чего это?
— Вот этот кулон — мой, — тихо, но твёрдо сказал Петров. — У меня его украли. Вчера, на дне рождения Сидоренко. А теперь он у тебя вдруг оказался. Знаешь, что за кражу бывает? Уголовная статья и каторга, Михаил. Говори, у кого взял, или Глушакову доложу.
Бублик побледнел, его пальцы задрожали, спички посыпались на пол.
— Иван Палыч, вы что… я не крал! — выдавил он. — Не крал!
— Как же он у тебя оказался? Подбросили?
— Говорю же, что за карточный долг отдали.
— Кто? Ну? А то на каторге сгною! Веки тебе как дырки у носков залатаю ночью! Говори!
— Это… это Сверчок мне отдал! За долг! Он мне двадцать рублей должен, ну и… сунул этот кулон, сказал, что ценный. Я не знал, что ваш!
Иван Палыч нахмурился. Сверчок… А ведь всё сходилось. Санитар ещё в тамбуре жаловался на долг Бублику, плакался, а потом, заметив кулон, еще спрашивал, золотой ли он. Неужели рыжий санитар решился на кражу? Вот ведь детдомовский! Ловко стырил!
— Возвращай кулон!
Бублик осклабился.
— Вернуть? Да я его честно получил! За долг мне его отдали. И что он чужой — не знал, клянусь! Не верну, господин доктор. Да ты что! Я тут ни причем, со Сверчком разговаривай.
— Ты, шулер, или вернёшь, или на каторгу отправишься!
Бублик, прищурившись, вдруг хмыкнул.
— Каторга, говоришь? Не надо меня ей пугать — пуганный. А давай, доктор, по другому лучше сделаем. Сыграем. Так честно будет. Три карты перед тобой, рубашкой вверх. Угадаешь какая туз пиковый хоть разок — забирай свой кулон. Проиграешь — отдашь шинель. Ну, идёт?
Иван Палыч задохнулся от возмущения.
— Ты смеешь мне, врачу, в карты предлагать играть? Еще и шинель ставить?
Но взглянув на кулон, понял: иного пути нет. Сверчок, отдавший его Бублику за долг, уже не поможет. А сам Бублик просто так не отдаст — задохнется от жадности, но не отдаст.
— Уверен, что хочешь сыграть? — ухмыльнувшись, спросил доктор.
Мишка кивнул.
— Ладно, чёрт с тобой. Играем, — махнул рукой Иван Павлович. — Но смотри, я предупреждал.
Бублик, ухмыляясь, достал свою засаленную колоду, ловко вытащил три карты.
— Смотри, доктор, вот они, три карты. Вот туз, — он перевернул одну, — угадаешь где он — кулон твой.
Он перетасовал карты и разложил их рубашкой вверх прямо на полу в тамбуре. Потом принялся менять местами — нарочито медленно.
— Подходи, не зевай, карту первым называй, туз поймаешь, приз узнаешь, эй, гусар, забирай самовар! Ну, Иван Палыч, где туз?
Мишка противно ухмыльнулся. Из всего выходило, что туз слева — Бублик показал его и уложил в центр, а потом передвинул только два раза. Но не все так просто. Иван Палыч улыбнулся. Уловку эту он понял сразу. И указал на среднюю карту.
— Уверен? — переспросил Бублик. — Может, еще подумаешь?
— Уверен. Переворачивай.
— А может…
— Переворачивай, — с нажимом произнес доктор.
Бублик нехотя перевернул — туз пик.
— Первый разминочный! Я тебе поддавался. Давай еще раз! — воскликнул он.
И тут же разложил карты. Иван Палыч даже не успел ничего возразить.
Бублик вновь принялся крутить карты. И вновь все тот же обманный маневр, только в этот раз карта должна была быть в центре.
— Здесь, — сказал Иван Палыч, указывая на карту справа.
— Да как так⁈ — выдохнул Бублик, переворачивая карту. Там оказался туз.
— Бублик, я тебе совет один дам, — произнес Иван Палыч, забирая у него колоду и начиная ее тасовать, да так быстро и ловко, что Мишка открыл рот от удивления. Санитар с удивлением обнаружил, что доктор умеет делать и двойной обманный, и шараду, и срезку, причем тройную, и даже купеческий, который у него никогда не получался.
— Как… — выдохнул он.
— Не играй, Бублик, с теми, кого не знаешь, — он вернул карты. — А теперь отдавай кулон.
— Как вы так… где научились? — спросил Бублик. И шепнул: — Сидели?
— Сидел, за партой в медицинском институте! — улыбнулся Иван Палыч.
И не соврал. Профессор Сибиряков научил его всем этим трюкам, но не для того, чтобы дурить и обманывать людей, а чтобы доктор научился контролировать пальцы, выработать мелкую моторику, которая так важна хорошему хирургу.
— Я твои фокусы с тасовкой с первого раза просёк. — Он бросил колоду на ящик. — Кулон давай.
Бублик, сглотнув, нехотя вытащил кулон из кармана и швырнул доктору. — Забирай, доктор… Чтоб тебя… — Он юркнул в вагон, чуть не споткнувшись о порог.
Иван Палыч сжал кулон в кулаке, чувствуя, как гнев сменяется облегчением. Уже и не рассчитывал, что удастся найти потерю.
«Но радоваться будем потом. Сейчас найти Сидоренко и рассказать о том, что стало известно. Эх, Сверчок…».
В штабном вагоне пахло махоркой и чернилами. Сидоренко, в начищенной форме, листал бумаги за столом, его лицо, ещё вчера весёлое на дне рождения, было хмурым.
Иван Палыч, кашлянув, шагнул вперёд.
— Александр Иванович, дело есть, — начал он, голос был глухим. — Я знаю, кто стащил тушенку.
Сидоренко оторвался от бумаг.
— Говори.
И Иван Павлович рассказал о недавней встрече с Бубликом. Сидоренко слушал молча, лишь качая головой.
— Сверчок, значит, — почесал он подбородок, когда рассказ был закончен. — А ведь похожее на то. Жуликоватый малый. Вместе с этим Бубликом. Пойдём, разберёмся. Если правда, обоим не поздоровится! И Бублику всыплю, за то что в карты играет. И Сверчку — того вообще под суд отдам, негодяя! — Прапорщик схватил шинель, кивнул доктору: — Веди, Иван Палыч. Где этот негодяй?
В жилом вагоне было тихо. На нарах, в углу, скрючившись под тонким одеялом, лежал Сверчок. Его рыжие вихры торчали в разные стороны, лицо, обычно усыпанное веснушками, было бледным, как снег. Санитар не шевелился, только тихо мычал, прижимая руки к животу.
Сидоренко, шагнув к нему, рявкнул:
— Сверчок! Фёдор Прокофьич, подъем! Чего это ты в рабочее время разлегся? Разве была дана команда «отбой»?
Сверчок не ответил.
— Как ты смеешь, скворец ты в штанах, воровать у своих? Тушёнку с кухни, кулон у доктора! Под суд пойдёшь, крыса! Лично пристрелю тебя, сволочь! — Его голос гремел, санитары на соседних нарах вскинули головы.
Но даже после этого Сверчок не встал, лишь жалобно промычал, глаза его, мутные, приоткрылись.
— Не… брал… — еле выдавил он, голос дрожал, как струна. — Живот… больно… ой—ей-ей! — Он скорчился сильнее, лицо исказила гримаса, пот выступил на лбу.
Иван Палыч, стоявший за Сидоренко, нахмурился.
— Александр Иванович, погодите! — произнес доктор, оттесняя прапорщика. — Он отравился! Тушёнкой, видать, той самой, что украл.
Сидоренко замер, гнев сменился удивлением.
— Отравился? — переспросил он, глядя на Сверчка. — Ты серьёзно, Петров?
Иван Палыч, склонившись над Фёдором, приложил руку к его лбу — горячий, пульс нитевидный.
— Жар, слабость, боли в животе, — пробормотал доктор. — Тушёнка, если испорчена, могла ботулизм дать. Или дизентерию. — Он взглянул на Сидоренко. — Надо в лазарет, промыть желудок, уголь дать. Быстро, иначе не вытянем.