— А, вот и вы, господа! — оборванец обрадовано заулыбался.
— Вот и мы! — в ответ ухмыльнулся хирург. — Ну, веди. Показывай, что там за Фернанда? Поглядим.
— А… — заглянув доктору в глаза, гаврош пошевелил пальцами.
Пришлось уж дать гривенник, чего ж…
Иван вдруг улыбнулся, невольно вспомнив Ильфа и Петрова — «а, может, тебе ещё и ключ от квартиры, где деньги лежат»?
— Идите, господа, за мной. Не беспокойтесь — останетесь довольны. Фернанда своё дело знает!
Ишь ты… Знает! Юный сутенёр…
Спустившись с платформы, вся компания перешла через рельсы.
— Эвон, будочка! — обернувшись, указал рукой гаврош.
Чёрт!
Приятели переглянулись — впереди маячила будка путевого обходчика. Та самая…
— Э, парень, — комендант вдруг ухватил оборванца за воротник. — Точно она там?
— Там. Вот, ей-богу!
— А коли обходчик явится?
— Да не явится. Он с барышнями в доле. Завсегда им будку сдаёт.
Гаврош вырвался, убежал. Выглянувшее было солнце вновь скрылось за облаками. Пошёл мелкий снег. Невдалеке, за кустами, что-то шевельнулось в сугробе. Собака? Лиса? Да чёрт с ними со всеми.
— Заходим осторожно, — проверив наган, шёпотом инструктировал прапорщик. — Я — первым. Ты — за мной…
— Ага… стучать будем?
— Да надо бы… Всё-таки — дама…
Пойдя к будке, сначала заглянули в окна. Напрасно — все было задернуто занавесками, не разглядишь.
Сидоренко осторожно постучал в дверь.
— Entrez, s’il vous plaît! (Пожалуйста, входите) — отозвался по-французски нежный женский голос. — Да входите! Открыто же.
Первым вошёл комендант… за ним — сразу — доктор…
— Руки верх! — из глубины комнаты уставились на гостей два револьверных дула! — Оружие на пол. Живо!
Голос был требовательный и резкий. Мужской.
Иван Палыч невольно попятился. Вот ведь черт!
Что-то вдруг уткнулось ему в спину, между лопатками.
Винтовочный ствол! Позади стояли двое жандармов…
И где они только прятались? В сугробе, что ли?
Недоразумение разъяснилось только лишь часа через два. Даже, несмотря на то, что сидевшая на кровати миловидная молодая брюнетка — верно, та самая Фернанда — сразу же сказала:
— Это не он! Нет.
То ли следователь ей не поверил, то ли у него были свои какие-то виды, а промурыжил он господ санитарных изрядно, подвергнув жесткому допросу. Так, что даже Сидоренко не выдержал и сорвался на крик:
— Да сколько уже вам говорить, не собирались мы убивать никакую Фернанду! Мы её впервые видим… И вообще, сами хотели убийцу поймать!
Пока послали за Глушаковым. Пока тот пришёл, гневно сверкая оком. Пока удалось, наконец, хоть что-то втолковать дотошному вольнонаемному сыскарю. Никакой это был не судебный следователь, а именно, что сыщик. Начальник «стола розыска» Волоколамского отделения Московского уголовного сыска, титулярный советник Арбатов Григорий Кузьмич — так отрекомендовался сей весьма проворный молодой человек. Да, да, ещё вполне молодой — едва ли старше Сидоренко. Однако, уже титулярный советник, что по «Табели о рангах» соответствовало армейскому званию штабс-капитана.
Убедившись, что задержанные никакие не преступники, а честные и заслуживающие всяческого доверия люди, Арбатов, наконец, выслушал версию Иван Палыча об Иванькове…
И в глазах его вдруг вспыхнул азарт.
— Так, говорите, Иваньков? Лет сорока, узкие плечи, жилистый?
— Именно так, — Глушаков развел руками. — Да у нас в личном деле и фотография есть!
— Любопытно взглянуть! — оживился сыщик. — Хотя… Лучше уж задержим самого негодяя! Все готовы?
— Да, Ваше благородие!
— Так… посторонних прошу не мешать!
— Это ещё кто в моём поезде посторонний? — возмутился было начмед, да Арбатов уже вышел на улицу. Вообще, хваткий был человек.
Как понял Иван, сыщик расставил сети на убийцу, исходя из предположения, что тот вряд ли оставит в живых свою сообщницу в деле убийства Бублика, вокзальную проститутку Фёклу Теплицыну, так же именуемую Фернандой. Прикормленные полицией гавроши не зря торчали на станции. Они и доложили о двух господах, сильно интересующихся Фернандой. Ну, а дальше уже дело техники…
— Понимаю, Иваньков ведь собирался и дальше орудовать на станциях под прикрытием звания санитара… — вслух рассуждал Иван Палыч. — Сегодня здесь, завтра — там. Поди, вычисли, поймай… И тут Фернанда — постоянная угроза. Вдруг расколется, выдаст?
— Так вы его знаете, Иванькова? — нагнав Арбатова, допытывался начмед.
— Судя по всему — да, — сыщик отозвался скупо. — В Волоколамске сей тип наследил. Впрочем, в Ржеве его знают лучше…
— Стойте! — вдруг закричал доктор. Ему вдруг показалось…
— Что такое?
— Слышите? Вроде, как плачет кто-то?
— Ну да… Эвон, за елками! — указал рукой комендант. — А ну-ка, глянем…
Плакал тот самый гаврош. Тот, что постарше. Рыдал, упав на тело своего сотоварища, лежащего в сугробе с перерезанным горлом…
Бросившись к телу, доктор потрогал пульс…
— Мёртв!
— К поезду! — приказал Арбатов жандармам. — Брать! Хотя… Так он, выходит, сам проследил…
Сыщик вдруг прислушался.
— Что это за звук? Ну вот этот… скрипящий…
— Дрезина! — ахнул Сидоренко. — Иваньков!
— К железке все! Живо!
Выскочив на рельсы, все дружно открыли огонь. У кого из чего было… Напрасные хлопоты! Дрезина птицей пролетела под горку, быстро набирая ход… Иваньков — да, да — он! — на секунду обернулся и тоже выстрелил в ответ. Пуля обожгла щеку коменданта.
— Ах ты ж, гад. Метко бьёт! Господин сыщик — вы его возьмёте?
— Надеюсь. Телеграфирую по всем станциям… Однако, на пути много разъездов… и поездов…
Трофим Васильевич в сердцах сплюнул на снег:
— Ребенка не пожалел… деятель… Вот же сволочь!
Глава 9
Долго оформляли все документы и протокола.
— Трофим Васильич, сколько ещё писать? — пробормотал Иван Палыч, глядя на кипу бумаг. — Иваньков сбежал, мальчишку убили, а мы тут чернила переводим.
Глушаков, поправляя повязку на глазу, вздохнул:
— Пиши, Иван Палыч. Жандармы требуют. Без протоколов поезд не тронется. — Он бросил взгляд на Сидоренко, нервно теребившего ремень. — Александр Иваныч, что Арбатов говорит?
Прапорщик пожал плечами.
— Сыщик рвётся Иванькова ловить, но жандармы упёрлись: пока все подписи не соберём, стоим. Карантин, убийство — сам понимаешь. Так что пишем, заполняем. Бюрократия, будь она неладна! Подписываем где надо — побыстрее. Ехать уже пора.
Наконец, появился Арбатов.
— Господа, ну все, хватит черкать! — заявил он, хлопнув по столу. — Я поговорил с кем надо, объяснил ситуацию. Задерживать вас уже нет смысла. Теперь дело техники теперь — словить Иванькова. Тут уж мы будем суетиться. А вы людей лечите. Фронт ждет.
— Поймаете? — кисло спросил Сидоренко.
Арбатов усмехнулся.
— Мои сети шире, чем вы думаете. Он далеко не уйдёт.
Тепло попрощались и поезд загудел, лязгнул сцепками и медленно тронулся, рассекая снег. Иван Палыч смотрел в окно, как белостенная станция Шаховская исчезает в черноте ночи, слов на нее бросают лопатами горсти могильной земли.
Узловая безымянная станция, у которой остановились на следующее утро, гудела от суеты. На то были причины: три дня назад немецкий аэроплан сбросил бомбу на станционный медпункт, превратив его в груду обломков. Врачи и сёстры погибли, а раненых продолжали подвозить с фронта, не зная еще о трагедии. Санитарному поезду предстояло забрать их всех.
С утра заволокло все небо тучами и лег туман. Сырой холод пробирал до самых костей и приходилось все время что-то делать, чтобы не замерзнуть. К счастью или к горечи работы было много — грузили раненных.
Иван Палыч помогал сёстрам милосердия принимать солдат. Тут главная хитрость осмотреть раненых сразу, прямо на платформе, сортируя: тяжёлых — в лазаретный вагон, лёгких — в общий. Тогда толкучки не будет и санитарам легче таскать, не ожидая очереди когда весь поток залезет в один вагон.
Вот молодой безусый солдатик с огнестрельным в бедро. Кровотечение остановлено, но кость, возможно, задета.
— Этого в операционную, срочно, — скомандовал Иван Павлович санитару. — Скажите Женечке, пусть готовит инструменты.
Следующий. Крепкий унтер с рваной раной, стискивающий зубы от боли. У этого осколочная рана, но неглубокая. Уже и зашили даже. Неплохо, надо сказать, зашили.
— На перевязку, в лазаретный вагон.
Третий раненый, совсем юный, с лихорадочным блеском в глазах, тяжело дышит. Рука забинтована наспех. На бинтах — грязные пятна. Иван Палыч, приподняв повязку, увидел почерневшую кожу и гной.
— Газовая гангрена начинается. Этого в операционную, немедленно.
Четвёртый солдат — черепная травма, сотрясение, похоже. Переломов нету.
— В лазаретный! Под наблюдение.
Среди носилок мелькнула необычная для здешних мест фигура. Молодая женщина, в измятом платье сестры милосердия, тяжело дышала, держась за живот. Большой живот. Очень большой. Беременная!
Лицо девушки, бледное, с тёмными кругами под глазами, то и дело искажалось от боли. Рядом суетился старичок, поддерживая её под локоть.
— Что вы тут… Вам нужна помощь? — спросил Иван Палыч, подходя.
Старик, вытирая пот со лба, торопливо объяснил:
— Господин доктор, нужна! Помощь очень нужна! Вот Марина Федоровна, санитарка наша, из станционного медпункта, который разбомбили. Она одна живой и осталась, и то потому что на улицу вышла. А так бы и ее… — старик встрепенулся, начал более строже, докладывая: — В общем, санитарка, в положении, девять месяцев уже. Родить вот-вот должна, на станции некому помочь. Ни врачей, ни повитух. Если её тут оставить, ребёнок погибнет. И она, поди, тоже. Кто роды то примет? Заберите её в поезд, умоляю! Помогите ей. У вас и инструмент необходимый имеется, и помещение, и бинты, и тепло.
Иван Палыч нахмурился, оглядывая женщину. Марина, стиснув зубы, тяжело дышала, её руки дрожали на животе.