Как понял доктор, Субботин должен был во время братания выйти на конкретные немецкие позиции… и кое-что у кого-то забрать. У кого и что именно — Аристотель не рассказал — тайна. Но, видно, что сведения были очень важные. Раз уж целый поезд завернули!
— Понимаете, Иван Палыч, там мне и на словах много чего передали. Память-то у меня хорошая. И поручик тот это знал, — молодой человек усмехнулся. — Так что я теперь — носитель самых страшных секретов и тайн! Ну да ничего, скоро всё это закончится. Думаю, что сегодня уже…
Стучали колеса.
Рядом, за дверью вдруг послышались чьи-то возбужденные голоса… и в тамбур вошли четверо. Четверо солдат из тех раненых, что уже начинали выздоравливать и постоянно курили. Впрочем, эти вышли не покурить.
— А, это ты, значит? — один из раненых, с жёлтым отёчным лицом, с недобрым прищуром глянул на Аристотеля. — Это, значит, из-за тебя мы чуть не замёрзли.
— Доктор! — кто-то из солдат тронул Ивана Палыча за рукав. — Тебе бы уйти лучше.
— Да-да, — осклабился желтолицый. — Уходите, господин доктор, от греха… А мы тут… поговорим!
— Ни о чём вы тут не погорите! — твёрдо возразил Иван Палыч. — Парни! Не нужно искать себе проблем. Бунт в воинском эшелоне, это, знаете ли чревато! Или вам прошлого раза не хватило?
— Ах ты ж… Ну, было бы предложено…
В руке его вдруг сверкнул нож!
Кто-то уже открывал дверь вагона… Два трупа — на улицу… И всё!
— Стоять всем!
Из кармана шинели Субботин спокойно вытащил пистолет. Маленький «женский» «браунинг». Передернув затвор, недобро прищурился. И вдруг пристально глянул на желтолицего заводилу.
— А мы, кажется, с тобой виделись.
— Я со многим виделся… — в голосе раненого не было никого страха, скорее — ненависть и угроза.
— В блиндаже, под Двинском… у товарища Артёма.
Желтолицый удивленно моргнул:
— Т-ты… Ты знаешь товарища Артёма?
— Знаком… — уклончиво отозвался унтер.
— Что ж ты сразу-то… Эх! — убрав нож, вояка махнул рукой. — Это свой. Пошли, парни.
Может быть, доктору и показалось, но, когда раненые уходил, в дверях, за ними промелькнула вдруг знакомая лысина.
Завьялов? Не он ли всё это устроил? Как тогда, на перегоне…
На какой-то станции в поезд заскочили мальчишки. И когда только успели, стояли-то меньше минуты?
— Картошечка горячая, в мундире! Недорого!
— Куличи, куличи!
— А вот кому блинов на постном масле!
— Да побойтесь Бога, парни! — шутили раненые. — Какие блины? До Масленицы-то еще далеко!
— Газеты! Газеты! Свежие газеты! Знаменитый сыщик Кошко арестовал харковских грабителей!
— Свежие газеты! «День», «Новое время», «Псковские ведомости»!
— Петроградский сыщик против харьковской банды!
Вообще-то, по инструкции не положено было пускать в состав посторонних, но и начмед, и комендант закрывали на это глаза, понимая, что развлечений здесь мало, да и хоть как-то разнообразить казенную пищу — тоже неплохая вещь.
— Пироги! Пироги с капустой!
— «День», «Псковские ведомости»!
— Новое дело Аркадия Францевича Кошко!
— Преступление века раскрыто!
Пироги с блинами раскупили вмиг. То же касалось и газет. Даже кормящая мамочка — Марина — и та не выдержала, выглянула из своего занавешенного простынёй закутка:
— Это про то ограбление, что сразу после Рождества?
— Да, да, барышня! Петроградский сыщик Кошко раскрыл дело!
— А ну, дайте-ка газетку!
Распродав весь свой товар, юные торговцы исчезли — просто спрыгнули на длинном подъеме, когда став резко замедлил ход.
Слава Богу, газеты отвлекли всех от «папашиного сынка» Субботина. Да тут и не маячил на глазах.
После обеда, передавая друг другу газеты, народ деятельно обсуждал новости знаменитого Харьковского дела. И впрямь, дерзкое ограбление банка «Общества взаимного кредита» в Харькове, было, пожалуй, самым громким преступлением в Империи лет за двадцать — точно. А то и за все пятьдесят!
— И как они только двойную стенку пробили? — судачили раненые.
— Пишут — вынули тысячу пудов кирпича!
— А сейф разрезали кислородом!
— На мильон рублей денег взяли!
— Не на мильон, а на два с половиной! И не денег, а ценных бумаг. Акций там всяких.
— И на что им только эти бумаги? Я бы, так лучше деньги. Бумаги-то еще как-то продать нужно.
— Да знали они, как продать. Пишут — варшавские воры.
— Ещё пишут — Кошко опытный сыщик. Распутина дело вёл! Говорят, его сам государь попросил…
Лишь один человек в жилом вагоне раздражённо отмахнулся от газетчиков — полевой хирург Степан Григорьевич Завьялов. У него имелись свои газеты — целая пачка — купленные ещё во Ржеве-Балтийском. «Вече», «Русское знамя», «Московские ведомости». Статьи господ Пуришкевича, Грингмута, Дубровина… О русском народе, о его богоизбранном пути и всё такое прочее. В общем — «Чёрная сотня».
— Эка невидаль, банкиров ограбили! — почитывая речь Пуришкевича, презрительно бросил Завьялов. — Как будто их никогда не грабили! А я знаю, кто ограбил — евреи!
— Пишут, что поляки, Степан Григорьевич, — поправил долговязый фельдшер Антон Никешин.
— Один чёрт! — погладив лысину, Завьялов махнул рукой. — Всё одни — инородцы. Католики эти… Они ещё те! Ещё, Антон, неизвестно, что хуже — костёл или синагога!
Субботин дремал сидя, закутавшись в шинель. Лечь на полку он наотрез отказался, сославшись на то, что всё равно — скоро сходить. Откуда он это знал — Бог весть. Иван Палыч сам догадался — верховый штаб командования Северным фронтом располагался в Пскове, а до Пскова уже оставалось недалеко.
Пользуясь временной передышкой, доктор сразу же после перевязок уселся писать письмо. Ещё одно, очередное, в придачу к тому, что пока так еще и не опустил в почтовый ящик — до Москвы то так и не добрались. Ну, теперь скоро уже. Пусть два письма будет. Даже — три.
— И вот, случайно встретил…
Обмакнув перо в чернильницу, доктор вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не умеет писать письма. Ну, так да — в двадцать первом-то веке все больше СМС, мессенджеры, какие там, к чёрту, письма! Теперь вот приходилось привыкать, учиться…
— И вот, случайно…
Писать ли про Субботина? Или это секрет? А, собственно, почему бы и не написать? Хотя… интересно ли это Аннушке? Да вряд ли… Лучше про жизнь да быт.
— Еда у нас сытная, хоть и однообразная… В свободное время играем в шахматы да читаем газеты. Тут вот принесли недавно — пишут про какое-то знаменитое ограбление. И про…
Стоп! Интересно ли Анне Львовне, что там пишут в газетах? Она ведь и сама всё это может прочитать. А что же тогда писать? Про то, что любит и постоянно о ней думает? Ну-у, как-то это интимно… И всё же…
— Часто думаю о тебе. Вспоминаю наши вечера с тобой вместе. Как слушали граммофон, пили чай, беседовали… Ах, вернуть бы эти времена! А у нас тут работы хватает — перевязки, операции…
И вот про Субботина… пусть…
— Недавно случайно встретил земляка — Аристарха Субботина. Немного поговорили. Он нынче уже унтер-офицер, значит — воюет храбро… Как ты сама? Как школа? Как там Аглая в больнице? Справляется ли?
Та-ак… Всего-то полстаницы и вышло. Ну, а что? Всё основное. Что уж написал, то и написал… Как бы теперь закончить?
— Письмо? — проснулся, дёрнул головой Аристотель.
— Письмо, — Иван Палыч кивнул. — Не знаю, как и закончить. Как обычно заканчивают?
— Пишите — «За сим остаюсь, верный ваш Иван», — зевнув, посоветовал Субботин. — Ну, или — «твой Иван». В зависимости от степени отношений. А вообще, лучше вам с оказией «письмовник» купить. Там образцы писем на все случаи жизни!
— «Письмовник», — хмыкнул хирург. — Ну уж, пока обойдусь как-нибудь… Интересно, тебя на какой-то крупной станции встретят?
— На крупной? Нет… Думаю, что нет.
Иван Палыч едва успел запечатать письмо, когда подошла Женечка. С газетой в руках. Немного помялась, с любопытством поглядывая на Аристотеля. Тот улыбнулся, подвинулся, предлагая девушке сесть.
— Это вот — господин Субботин, мой земляк, — всё же представил доктор.
— Очень приятно. А я — Евгения Марковна.
— Аристотель.
— Ой! Какое у вас имя редкое.
— Батюшка был… редкий чудак.
— Бывает… Иван Палыч, я вам газетку принесла. Мало ли, захотите почитать… Я-то уже прочла. И Мария Кирилловна… Ой! — девушка вдруг всплеснула руками. — А Мария Кирилловна с этим сыщиком Кошко лично знакома! Сама сказала.
— С кем знакома?
— Ну, с Кошко, Аркадием Францевичем. Сыщиком из Петрограда. Который в Харькове…
— А, понял, — улыбнулся доктор. — Вы всё про то ограбление…
— Так ведь — кража века! — Субботин тоже вступил в разговор. — Мы в окопах тоже газеты почитываем. И не только газеты…
— Говорят, они какие-то технические средства использовали! — радуясь возможности поговорить, продолжала Женечка. — Как Фантомас!
— Фантомас⁈ — искренне удивился доктор. — Откуда вы его знаете?
— Я смотрела фильмУ! Ужас, какая интересная. По французскому роману…
Ого, кино, оказывается, уже про Фантомаса есть. Ну, конечно, еще без Жана Маре и де Фюнеса.
— Он такой злодей, этот Фантомас! — сестричка радостно хлопал ресничками. — Такой злодей, прямо ужас! И столько у него разных всяких штучек! Как у тех, в Харькове. А вот, до войны ещё, была в Париже банда Бонно. Так они все на автомобилях, я читала. А про Харьков… Пишут, половину похищенного так и не нашли. На пятьсот тысяч — точно! Представляете, господа — пятьсот тысяч! Это ж полмиллиона. Полмиллиона!
Что-то заскрипело. Поезд резко дернулся… и встал. Послышался тревожный гудок паровоза…
— Без паники, господа!
В сопровождении коменданта поезда прапорщика Александра Сидоренко в вагон, четко печатая шаг, вошли два офицера. Один — в ранге полковника, второй — капитан.
— Вот, сюда проходите… — Сидоренко провел их прямо к Субботину.
Подойдя, военные вежливо кивнули доктору и сестричке.