— Ха! С Сычом!
— И хорошо бы побыстрей. Дело спешное! — поправ на голове котелок, Степан Григорьевич поиграл желваками. — Понимаешь, есть для него кое-что… Коли не сведешь — он и обидеться может.
— Да что я? — девушка явно испугалась угроз. — Что я-то? Надо, так сведу… Так бы сразу и сказал! А то стоит тут — ути-пуси… В буфет сейчас господин Сычев. Чаи гоняет. Там и ищи.
Кивнув, Завьялов нырнул в двери вокзала. Откуда вышел уже минут через пять, вполне себе довольный. Вытащив папироску, задумчиво закурил. Да жестом подозвал Фелисию:
— Что ты там про вагончик говорила?
— То и говорила — идем! — фальшиво засмеялась гулящая. — Созрел, наконец.
— Ну идем, так идем… Да! Про Лузгаря что скажешь? Можно ему доверять?
— Лузга-арь? — Фелисия покусала губы. — Ну, раз Сыч его присоветовал, значит — можно. Вообще, Лузгарь — парень серьезный. Очень. Хотя, с виду — фи!
Утром Степан Григорьевич торжественно принес извинения. Нарочно так подгадал, чтоб и Женечка рядом была… Приложил руку к сердцу, чуть ли не поклонился:
— Ну, Иван Палыч, извини! Извини, был не прав… вел себя по скотски. Потому что люблю! Ну, просто, как мальчишка… Прямо разум помутился… Ольга, Оленька… ах…
Завьялов махнул рукой и тяжко вздохнул:
— Хотел перед Оленькой извиниться… Да стыдно нынче и заходить! Лучше письмо напишу. Покаянное.
— Вот это правильно, — одобрительно кивнул Иван Палыч. — Вот это правильно…
— Ну, и за то, что промеж нами бывало, тоже не держи зла, — Степан Григорьевич погладил рукою лысину. — Всяко случается — бывает, вспылил… Да и с операциями по-разному может… Да ты ж сам врач!
Помирились ли взаправду, нет ли — однако, напряжение снялось, чему Иван Палыч был искренне рад. Кстати, и Женечка тоже.
— Завьялов хоть и подлец… Да худой мир лучше доброй ссоры! — так она сказала, и позвала доктора в кино.
Нет, нет себя лично, а от всей сложившееся не так давно компании — Пелагеи Демидовны и Серафимы Петровны.
— До обеда все дела сладим, — пояснила девушка. — А после обеда и сходим. Глушаков не против, я спрашивала.
Глушаков и впрямь был не против.
— В кино? — Трофим Васильевич пригладил седые волосы. — Это хорошо. Только чтоб вечером были. Ночью отходим…
— Так скоро? — удивилась Женя.
— Ну да, — кивнул тот. — Мастера нынче постарались на славу — в две смены работали, быстро поезд залатали. Так что ночью… А вы значит в кино? Эх, сам бы с вами пошел… да лучше посплю. Сам знаешь, сейчас самая суета и начнется. Да уже… Вот что, голубчик, подежурь-ка пока до обеда на приеме! Потом Степан Григорьевич сменит…
Легких раненых, которые могли самостоятельно ходить, фронтовые лазареты направляли в санитарный поезд так сказать, самоходом, выдавая продовольственный аттестат и все необходимые сопроводительные документы. Приходящих нужно было осмотреть, завести карточку, при необходимости отправить к фельдшерам на перевязку и определить в один из лазаретных вагонов. Ну, или в изолятор — если что-то явно не то.
Там же, в перевязочном вагоне, Иван Палыч и расположился, вместе с Никешиным, фельдшером. Никешин сразу же принялся читать Достоевского, кажется — «Бесы», а Иван Палыч, усевшись у окна, рассеянно смотрел как маневровый паровозик, похожий на пузатый самовар, ловко растаскивает вагоны на запасных путях.
Там, в клубах пара и дым, вдруг появилась небольшая группа людей в солдатских шинелях. Почтив все — с перевязанными руками, кто-то еще и хромал…
— Похоже, к нам, — глянув, прикинул доктор. — Ну, что, Антош! За работу давай.
Фельдшер лениво потянулся:
— Может, не к нам? Мало ли тут народу бродит?
— Да нет…
У вагона послышались голоса… лязгнула дверь…
— Здравия желаем! — войдя, поздоровался за всех жилистый, невысокого роста мужчина лет сорока, с рыжеватыми усами и жесткой трехдневной щетиною. Видавшая виды шинель его была накинута на одно плечо, забинтованная правая рука висела на перевязи.
— Здравствуйте! Проходите… — привстав, Иван Палыч улыбнулся. — Только не все сразу, ага?
— Рядовой четырнадцатого пехотного полка Сергей Сергеевич Гладилин, — довольно бодро отрапортовал раненый. — Направлен фронтовым лазаретом номер два… Вот бумаги… Да мы все оттуда, господин доктор!
— Хорошо… Антон, оформи… А вы снимайте шинель… Давайте, помогу… Так-так… Н-да-а… Следующий!
— Антонов Егор, ефрейтор…
— Рядовой ратников… Михаил… гужевая служба…
— Селиверстов Семен…
— Желманов Алекпер…
— Артамон Андреев, пятый кавалерийский…
Всех оформили, записали, осмотрели. Поставили на довольствие, распределили по местам.
Все, вроде бы, были ничего, доктору не понравились лишь двое — кавалерист Артамон Андреев и самый первый, Гладилин. У обоих уже начиналось нагноение, и тут уж Иван Палыч не стал скрывать:
— Оба за мной, в операционный! Антон, поможешь…
— Доктор… Руку отрежете? — бравый с виду кавалерист испуганно затрясся.
— Да не отрежу! — оглянувшись на ходу, с усмешкой заверил доктор. — Эх парни! Вовремя вы сюда пришли, вот что! Так… давайте сначала, Сергей Сергеевич — вы… Сейчас гимнастерку снимем…
Раненый застонал.
— Ага-а… Больно… Придется разрезать рукав… Давайте-ка… так…
Рану пришлось чистить, делать дренаж. Раненый держался стойко, лишь побледнел.
Эх, рентген бы.
— Антон, перевязывайте!
Вызвав санитаров, раненых проводили в перевязочный вагон, разместили.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил Гладилин. — Вроде, и легче мне.
— Температура у вас, голубчик! — Иван Палыч покачал головой. — Ладно, вечерком посмотрим.
Если не спадет, придется срочно оперировать. Вполне возможно, осколок до сих пор сидит. Был бы рентген… а так… сиди тут, гадай на кофейной гуще.
Вернувшись в операционный вагон, доктор заполнил все бумаги и глянул в окно. Шел легкий снежок, сквозь перламутровые облака проглядывало золотистым мячиком солнце. Неплохо для выхода в город. Совсем неплохо.
Вот и Женечка заглянула… Евгения Марковна…
— Вы собрались уже, Иван Палыч?
— Да мне собраться-то — только подпоясаться!
Доктор все же заглянул в перевязочный, к Гладилину. Коего там и не обнаружил! Ну, конечно же, курил уже вместе со всеми на платформе, кашлял.
— Вам бы воздержаться от курения, Сергей Сергеич! Хотя бы — пока… — подойдя, недовольно промолвил врач. — И вообще — больше лежать. А то лечим вас, лечим… Потом жалуетесь — пища не вкусная, утку не вынесли, санитар по первому зову не прибежал…
— Понял, господин доктор, — улыбнувшись, раненый тут же выбросил папироску и вновь закашлялся.
Что-то ещё и с легкими? Пневмония? Бронхит?
— Сидите лучше в тепле! Да! И меньше курите! Это ко всем относится.
— Так и сделаю… — покивал Гладилин. — А ну-ка, ребята — по вагонам! Слышали, что доктор сказал?
Его слушались. И — видно было — уважали. Хоть и звание — рядовой… Вообще же, Сергей Сергеевич производил впечатление человека интеллигентного… Даже если и из рабочих — то квалифицированный, вполне. Речь грамотная, без слов-паразитов, без мата… И без всяких местных особенностей — Гладилин не «окал», не «акал», не «гэкал»… Правильная городская речь…
— Иван Палыч, догоняйте! — сестрички уже выдрались из вагона.
— Ага…
— Доктор… постойте-ка… — оглянувшись по сторонам, Сергей Сергеевич придержал хирурга за рукав и понизил голос. — Ферт какой-то тут ошивался. Про докторов, про поезд расспрашивал. Ребята шуганули — исчез…
— Что за ферт? — насторожился Иван Палыч.
— Да как вам сказать… Неприятный такой, шустрый… тонкие губы, узколицый, бритый… Одет с претензией: кепочка, английское полупальто, брюки-галифе… И, доктор, похоже, вооружен — у меня глаз наметанный. Так что на всякий случай — посматривайте.
— Хорошо, буду иметь в виду.
Снова бандиты? Опять за сокровищами варшавских воров? Да сколько ж можно-то! Прав Глушаков — скорей бы избавиться от этого чертова саквояжа.
— Иван Палыч! Мы ждем!
— Ага… Сейчас… забыл кое-что… Я мигом!
Вообще-то, пока что в штабной вагон было запрещено входить всем, кроме коменданта и начмеда. Однако, доктор углядел в окне Сидоренко и помахал рукой.
Тот спустился. Выслушал.
— Скорее всего — какая-то мелкая шавка… — прапорщик покачал головой. — Арбатов божится, что крупную рыбу они ту всю извели. Ну, с нашей помощью… А что предупредил — молодец. Кто, говоришь — Сергей Сергеич?
— Да — Гладилин. Из новых раненых.
— Понятно… Что ж, поглядим… Да! Иван Палыч… Возьми-ка на всякий случай…
Оглянувшись по сторонам, Сидоренко вытащил из кобуры револьвер и протянул доктору:
— Бери! Смотри, не потеряй только. Знаю — обращаться умеешь.
— Твоими стараниями… Да только — нужно ли? — несколько опешил хирург. — Ну, неудобно же! Куда ж я его положу?
— За пояс засунь! Не лето чай, под шинелью не видно.
Пришлось взять… Одной заботой больше! И неудобно и… как бы не потерять!
Чертыхнувшись, доктор нагнал сестер милосердия, и дальше зашагал уже в компании с ними. Обошли маневровый паровоз, пару товарных вагонов, а вот под воинским эшелоном пришлось подлезать — слишком уж тот оказался длинным.
Нагибаясь, доктор изловчился и посмотрел назад. Из-за паровоза показался незнакомец в полупальто, галифе и кепочке… Тот самый? Неужели…
— Иван Палыч! Вы там ночевать собрались? Не очень-то удобно под вагонами.
Сестрички расхохотались, и доктор махнув рукой, выбрался на платформу.
На привокзальной площади поймали извозчика. Шикарные — с двумя сиденьями для господ пассажиров, сани.
— В «Гранд-Палас»! — усевшись, со знанием дела распорядилась Евгения Марковна. — Ну, где синематограф, знаете?
— Ну, как же не знать-то, барышня? «Гранд-Палас-синема», — бородач извозчик тронул вожжи. — Н-но, милая! Н-но!
Легкие сани ходко взяли с места. Заскрипел под полозьями снег.
Женечка и доктор сидели вместе, против движения. И, хотя верх саней был понят, кое-что позади все же было видно, особенно, на поворотах.