В балаганчик из фанеры с бакинским кондиционером, в котором размещалось рабочее место Вероники, то и дело забегали рабочие и водители из числа местных жителей и египтян выпить холодной воды или чая. Все они старались поговорить с общительной блондинкой. Она единственная среди специалистов из России приветливо общалась с рабочими, и они отвечали ей почти любовью. Один из рабочих-египтян, самый красивый и хорошо говорящий по-русски, стал чаще других появляться в диспетчерской под разными предлогами. Все вокруг заметили, что Адель по-особенному смотрит на Веронику. Любые связи с местными жителями и наемными рабочими запрещались категорически, за нарушение могли в двадцать четыре часа отправить в Союз без дальнейшего права на загранкомандировку, и поэтому все опасались доносчиков.
Вероника поначалу не обращала внимания на взгляды Аделя, но они были такими искренними, отчаянными и настойчивыми, что она, под предлогом обучения его русскому языку по Букварю, стала иногда оставаться после работы ненадолго. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и Вероника чувствовала, как дрожат руки Аделя от ее мимолетного прикосновения. Каждое утро он стоял где-нибудь у нее на пути и глядел такими глазами, что даже самое холодное сердце сразу бы растопилось, как глыба льда под горячим солнцем Ирака. А сердце Вероники не было ледяным. Их роман был абсолютно платоническим и, может быть, от безысходности и невозможности сближения он развивался в геометрической прогрессии. Их взгляды и его постоянное нахождение вблизи Вероники были заметны всем, но никаких доказательств или свидетельств порочной связи у начальства не было, поэтому все делали вид, что ничего не происходит. До тех пор, пока они не совершили ошибку, что было предсказуемо. Адель все время искал способы, как же им остаться наедине, но жизнь каждого в советском поселке была как на ладони: всего четыреста человек в замкнутом пространстве на ровной, как тарелка, площадке. За трассой, на стороне, где строился элеватор, была эвкалиптовая роща, место там безлюдное, но до него надо было еще добраться. Уже после случившегося Вероника проанализировала свой поступок и ужаснулась сама себе: как могла она так рисковать, как могла не подумать о множестве опасностей и последствий своего шага?
А в тот день еще на работе Адель предложил Веронике вечером, во время киносеанса, на который собирался весь поселок, выйти тайком за ворота, перейти трассу и встретиться в роще хотя бы на полчаса. И она решилась! Покрутившись перед всеми до сеанса, в темной безлюдной части поселка Вероника перелезла через ограду и отправилась на свидание. Они гуляли в пустынной роще, говорили о ничего не значащих вещах и не собирались, по крайней мере, Вероника не собиралась, ничем другим заниматься здесь и сейчас.
Неожиданно из-за деревьев вышли и перегородили дорогу два молодых курда из местных жителей. Они заговорили с Аделем по-арабски, завязался спор. Ничего не понимающая Вероника глядела то на нежданных попутчиков, то на Аделя, и все, что она понимала, это то, что курды чего-то требуют от Аделя, а он довольно зло отказывает им. Почти завязалась драка, но маленькие ростом курды все же отступили перед высоким и сильным Аделем. Когда они ушли, Вероника спросила:
– Чего они от тебя хотели?
Но Адель только со страхом сказал, что нужно торопиться и быстро идти в поселок, потому что курды пригрозили рассказать охране об их прогулке. Тут уже перепугалась Вероника: если раскроется их неудачное свидание, ее вместе с мужем за сутки отправят в Союз, а такой позор ни она, ни муж просто не переживут. Пока они шли к поселку, Вероника все-таки выведала у Аделя, чего требовали от него курды:
– Они сказали: отдай нам девку, а сам топай к себе. Никто не узнает, так как она сама из поселка вышла. А не отдашь – поднимем шум!
«Господи, как же я не подумала об опасности? Я в чужой стране, и что на уме у любого встречного местного жителя, что скрывается за показной приветливостью, я понятия не имею! Что же я наделала! Подвела мужа, подставила Аделя, поставила под угрозу само наше пребывание здесь! А что наши сделают с Аделем! И что будет с ним, если меня отправят в Союз? Он не переживет! Границы, которые нас разделят, непреодолимы, наше расставание будет навсегда!» – так с ужасом думала Вероника. Ей удалось незаметно вернуться домой, она поспешно легла в постель и сделала вид, что у нее болит голова. Потом вдруг сообразила, что алиби у нее нет, ее никто не видел за последний час. В голове молниеносно рождался план:
– Нужны свидетели, что я с фильма если и уходила, то на короткое время! – решительно сказала себе Вероника.
Она схватила документы, с которыми работала дома (был конец месяца, и надо было сдавать бухгалтерский отчет о работе диспетчерской), и кинулась в вагончик бухгалтера. Фильм еще не закончился, экран был установлен в центре поселка на открытой площадке, и Вероника специально прошла так, чтобы ее с папкой в руках увидела большая часть зрителей. Посидев у бухгалтера дрожа от страха перед предстоящей неизвестностью и невозможностью что-либо исправить и в то же время стараясь изо всех сил демонстрировать полное спокойствие невинной и ничего не подозревающей жертвы клеветы, она вышла, когда жители поселка расходились по домам. Вероника зашла к подруге и, рассказав о происшествии, попросила подтвердить, если ее будут спрашивать, что в кино они сидели вместе.
Теперь надо было ждать последствий своего опрометчивого поступка. Последствия не заставили себя долго ждать. В окно постучали уже минут через пятнадцать. Их с мужем вызывали в кабинет парторга поселка.
Описывать весь кошмар, который начался вслед за этим вызовом, значит написать еще одну книгу. Веронике повезло, что свидетелями были только два посторонних курда. И хотя они твердили, что это была та самая блондинка из диспетчерской, а с ней тот самый египтянин, все знали, что курды терпеть не могут египтян, считают их конкурентами, отбирающими рабочие места у местных. Веронику все знали, также знали о том, что Адель влюблен в нее, а она в симпатии к нему не замечена. Все это в сумме со свидетельскими показаниями друзей о присутствии Вероники в кино и в доме у бухгалтера спасли пребывание ее и мужа на контракте, но только не репутацию Вероники. Аделя, твердо стоявшего на том, что он спал в вагончике и никуда не выходил, все же отправили на другой элеватор в трехстах километрах от их поселка.
Семью Сергея и Вероники решено было перевести в другой советский поселок – Захо, также в трехстах километрах, но в противоположной стороне, далеко в горах. С работы Веронику сразу уволили, и ей предстояло две недели пожить одной на старом месте в ожидании жилья в Захо. Сергей уехал на следующий же день, и Вероника осталась одна, без работы и с дурной славой. Ей сложно было передвигаться по поселку: все пальцами показывали на нее, бурно обсуждая событие, связанное с ней, и только несколько семей остались верными друзьями и как могли поддерживали Веронику.
«Ничего, – думала Вероника, – все, что нас не убивает, делает нас сильнее». Ее всегда выручало это известное суждение. В силу своего оптимистичного характера, она и в этом положении находила приятные моменты. Например, теперь не надо было вставать в четыре утра на работу.
Однажды рано утром она проснулась от стука в окно. Выглянув, она увидела Нахмана, водителя-курда, которому часто помогала с выполнением плана и всегда чувствовала его расположение к себе. Она вышла на крыльцо и увидела большой пакет с овощами у своих ног. Не понимая, что происходит, и испугавшись уже одного появления местного жителя у своих дверей на виду у всего поселка, Вероника не ожидала ничего хорошего.
– Ты сейчас одна, я буду по утрам привозить тебе овощи с рынка, мне не трудно, не отказывайся, пожалуйста. Мы все скучаем по тебе, пишем письмо твоему начальнику от имени профсоюза, чтобы тебя вернули в диспетчерскую!
«Только этого мне не хватало! Тогда уж точно домой сразу отправят!» – с ужасом подумала Вероника и попросила не писать про нее никаких писем.
– Нахман, спасибо тебе за овощи, сколько я тебе должна?
Мужчина вытащил пачку денег из кармана:
– У меня деньги есть! Не обижай, ты много сделала для меня и для других.
Впервые за много дней теплая волна накрыла сердце Вероники от благодарного поступка рабочих. С того дня каждое утро она слышала стук в окно, но когда выходила, видела только пакет с овощами.
А потом началась война.
Ни радио, ни московского телевидения в поселке не было, и жители его ничего не знали ни о событиях в Афганистане, ни о внезапно начавшейся войне между Ираком и Ираном. Всех собрали на площади посреди поселка и объявили, что с этого дня необходимо затемнять выданными со склада одеялами все окна, кино на открытой площадке отменяется, а в каждый домик возможно подселение семей, эвакуированных из аналогичных поселков на границе с Ираном. Скорее всего, ждать хорошего не придется: возможны бомбежки и скорое решение об эвакуации женщин и детей.
Это была настоящая катастрофа: Вероника с мужем провели здесь всего полгода и ничего еще не успели заработать, а с ее нынешней репутацией о возобновлении контракта не могло быть и речи. К тому же теперь и так призрачная надежда снова увидеть Аделя рухнула навсегда. Заранее обреченный роман становился совсем трагичным, и горький привкус надолго поселился в воспоминаниях Вероники о пребывании в Ираке, а родной для Аделя Египет с той поры вызывал у Вероники особенный интерес.
В очередной раз Вероника убеждалась, что как только ты сделаешь ошибку, только примешь неверное решение, сразу же поспешит расплата, как будто кто-то наверху с бухгалтерской точностью наблюдает и подсчитывает все твои грехи.
Спустя две недели всех жителей поселка внезапно собрали в восемь вечера, чтобы объявить, что на завтра на шесть утра назначена эвакуация из поселка в неизвестном направлении женщин с детьми и некоторых одиноких женщин. Конечно, Вероника, как неблагонадежная, оказалась в этом списке. Сергей все еще находился в Захо, ей предстояло одной собрать вещи, которых разрешили взять только двадцать килограмм. Даже попрощаться супруги не могли. Вероника оставила мужу записку, где дала деловые указания и попрощалась довольно сдержанно.