воего предшественника; смиряясь пред владыкою царей земных, он пал на колени, и примеру его последовали все войска. По окончании коленопреклонения протодиакон возгласил вечную память в Бозе почивающему Александру Благословенному! – Багряновидная шелковая завеса, скрывавшая пьедестал памятника, вдруг упала, и золотые двуглавые орлы, поддерживавшие завесу, поверглись пред колонною; в это мгновение явственно раздался голос всероссийского самодержца, который достиг нашего слуха и потряс священным трепетом сердца всех зрителей: его императорское величество сам и один скомандовал всей массе войск на караул и отдал честь монументу с барабанным боем, музыкой и криком ура! Вслед за сим, с быстротою молнии, загорелась пальба из 248 орудий, находившихся при войсках и занимавших Разводную площадь и набережные Дворцовую, Английскую и Биржевую; также из всех орудий с Петропавловской крепости и с судов, поставленных на реке Неве. Гром пушек слился с непрерывавшимися криками ура, с безумолкным барабанным боем и музыкой и длился около пятнадцати минут, как некое грозное сновидение, оставляющее в памяти человека неизгладимый отпечаток. Во все это время народ крестился со слезами умиления и не сводил глаз с монумента Александра Первого и императора Николая, стоявшего пред колонной с уклоненным мечом. При сих торжественных кликах и громе орудий крестный ход величественно выступил из павильона на площадь, обошел вокруг памятника и, окропив его святой водою, возвратился в том же порядке на прежнее место. Государыня императрица с их императорскими высочествами шествовала за крестным ходом, за высочайшей фамилией следовали по четыре в ряд дамы и придворные кавалеры, члены Государственно Совета, сенаторы, предводители дворянства и депутаты от купечества. В минуты сего великолепного шествия налетело едва приметное облако и, приосенив памятник и площадь, оросило слабыми каплями дождя присутствовавших под открытым небом.
4-й момент представил для глаз наших новое зрелище: каждый и не воин мог понимать всю красоту точности и единства сего огромного движения. Это было перестроение войск к церемониальному маршу: оно произведено в величайшем порядке с неимоверной скоростью. Большая часть кавалерии скрылась на рысях в назначенных улицах и на набережных Английской и Адмиралтейского канала. Пехотные дивизии Старой императорской гвардии, занимавшие во время молебствия Дворцовую площадь, отступили до бульвара и образовали голову всей грозной массы войск.
Церемониальный марш составил 5-й и последний момент, самый продолжительный и вместе с тем пленивший всех зрителей. Государь император шествовал впереди, провел роту дворцовых гренадер мимо памятника и, введя в ограду, сам лично поставил ее в караул вокруг колонны, отдав честь монументу. Он остановился потом подле памятника с правой стороны против Дворцового павильона, где было совершено молебствие и где присутствовала государыня императрица Александра Федоровна со всем высочайшим Двором. Казалось, что Николай I, отдавая памяти императора Александра высокую почесть, отдавал и отчет ему в своем мудром девятилетнем управлении, повергая также его святому воззрению и представителей России, и войска свои с присутствовавшими там же представителями Прусской армии, присланными для этого торжества его величеством королем Фридрихом Вильгельмом, неизменным августейшим другом покойного императора Александра. Церемониальное шествие ста двадцати воинов, направленное между дворцом и колонною, заняло времени около трех часов; оно не утомило бы нас, если бы продлилось и гораздо долее: так картина эта была величественна, обворожительна! Смотря на государя императора и его августейшее семейство, смотря на войска, смотря на благочестивое духовенство и на сановитых мужей, сии твердые опоры престола, смотря на колоссальную колонну, этот священный предмет настоящего торжества, в коем столь живо отразилось могущественное отечество наше, кто из предстоявших не убедился, что великий Бог, великий русский царь и народ его, что Всевышний, видимо, благословляет православную Россию и ведет ее еще к вящему величию путями, доселе неисповедимыми для света!
Следующий за установкой Александровской колонны год был отмечен в городе сильнейшей вьюгой, случившейся в первый день Пасхи; есть свидетельства, что «десятки людей погибли на улицах, занесенные снегом».
«Жизнь за царя» и Невский проспект, 1836 годМихаил Глинка, Николай Гоголь
Год 1836 потряс театральный Петербург: две премьеры – и какие! В Александринском театре поставили комедию Н. В. Гоголя «Ревизор», которая за год выдержала 272 представления, а в Большом театре состоялась премьера первой русской оперы – «Жизнь за царя» М. И. Глинки. Газета «Северная пчела» откликнулась на постановку следующей рецензией: «27 ноября открыт здесь в Санкт-Петербурге новый храм изящных искусств, новый, говорим, потому что от прежнего здания остались одни наружные стены. Большой каменный театр, построенный в 1783 году Тишбейном, возобновленный в 1812 Томоном, а в 1817 Модюи, ныне совершенно перестроен молодым гениальным Кавосом, перестроен с большим уменьем, вкусом и успехом. <...> Возобновленный театр открыт новым произведением оригинального русского таланта М. И. Глинки: «Жизнь за царя» на слова барона Е. Ф. Розена. <...> По окончании оперы единогласно был вызван автор музыки и удостоился всемилостивейшего изъявления благоволения венценосного покровителя изящных искусств в отечестве, сопровождаемого громогласными рукоплесканиями всей публики». Сам композитор первоначально дал опере название «Иван Сусанин», но по совету В. А. Жуковского изменил название и посвятил свое произведение императору Николаю. Глинка позднее вспоминал:
Решено было дать мою оперу на открытие театра по возобновлении, и потому начали производить пробы на сцене Большого театра. В это время отделывали ложи, прибивали канделябры и другие украшения, так что несколько сот молотков часто заглушали капельмейстера и артистов. Незадолго до первого представления я имел счастье встретить государя на одной из репетиций; молотки умолкли, и Петров с Воробьевой пели дуэт Es-dur, и, естественно, очень недурно. Государь подошел ко мне и ласково спросил: доволен ли я его артистами? – «В особенности ревностью и усердием, с которым они исполняют свою обязанность», – отвечал я. Этот ответ понравился государю, и он передал его актерам. Чрез содействие Гедеонова я получил позволение посвятить оперу мою государю императору, и вместо «Ивана Сусанина» названа она «Жизнь за царя».
На последней репетиции я не был за болезнью; эта проба была, как водится, в костюмах, с декорациями и освещением. Так как многие слышали отрывки из оперы моей и публика ею интересовалась, то театр был полон. Князь Одоевский по окончании пробы письмом успокоил меня, уверяя, что успех первого представления не подлежит никакому сомнению. Наконец в пятницу 27 ноября 1836 года назначено было первое представление оперы «Жизнь за царя».
Невозможно описать моих ощущений в тот день, в особенности пред началом представления. У меня была ложа во втором этаже, первый весь был занят придворными и первыми сановниками с семействами. Жена с родными была в ложе, не знаю наверное, была ли и матушка.
Первый акт прошел благополучно, известному трио сильно и дружно аплодировали.
В сцене поляков, начиная от польского до мазурки и финального хора, царствовало глубокое молчание, я пошел на сцену, сильно огорченный этим молчанием публики, и Иван Кавос, сын капельмейстера, управляющего оркестром, тщетно уверял меня, что это происходило оттого, что тут действуют поляки; я оставался в недоумении.
Появление Воробьевой рассеяло все мои сомнения в успехе; песнь сироты, дуэт Воробьевой с Петровым, квартет, сцена с поляками C-dur и прочие номера акта прошли с большим успехом. В 4-м акте хористы, игравшие поляков, в конце сцены, происходящей в лесу, напали на Петрова с таким остервенением, что разорвали его рубаху, и он не на шутку должен был от них защищаться.
Великолепный спектакль эпилога, представляющий ликование народа в Кремле, поразил меня самого; Воробьева была, как всегда, превосходна в трио с хором.
Успех оперы был совершенный, я был в чаду и теперь решительно не помню, что происходило, когда опустили занавес.
Меня сейчас после того позвали в боковую императорскую ложу. Государь первый поблагодарил меня за мою оперу, заметив, что нехорошо, что Сусанина убивают на сцене; я объяснил его величеству, что, не быв на пробе по болезни, я не мог знать, как распорядятся, а что по моей программе во время нападения поляков на Сусанина занавес должно сейчас опустить, смерть же Сусанина высказывается сиротою в эпилоге. После императора благодарила меня императрица, а потом великие князья и княжны, находившиеся в театре.
В скором времени я получил за оперу императорский подарок: перстень в 4000 руб., он состоял из топаза, окруженного тремя рядами превосходнейших бриллиантов; я тогда же подарил его жене моей.
М. И. Глинка своими операми «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила» положил начало блестящему развитию русского музыкального театра: с XIX века в мировом искусстве одно из ведущих мест стала занимать русская опера. За премьерами опер Глинки последовали постановки, в основном на сценах петербургских театров, М. П. Мусоргского («Борис Годунов»), Н. А. Римского-Корсакова («Снегурочка», «Садко»), П. И. Чайковского («Евгений Онегин», «Пиковая дама»).
Театры оставались «очагами культуры», но средоточием светской – и не только – жизни столицы был Невский проспект; Невский описывали многие представители мира искусства; им восторгался, хотя и не без иронии, Н. В. Гоголь.
Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербург