Столь же загадочным, как архитектура Михайловского замка, представляется авторство этого шедевра петербургского зодчества. На протяжении двух столетий историки не могут решить, кому из двух крупнейших архитекторов павловского Петербурга – Баженову или Бренне – отдать предпочтение. На этот счет даже сложилась легенда. Она утверждает, что в «стенах Михайловского замка оставил свой автограф Винченцо Бренна. Но лицо архитектора, действительно изображенное на панно над главной лестницей замка, столь идеализировано, что может быть одинаково отнесено и к Бренне, и к Баженову». Дело в том, добавляет рассказчик, что и одного, и другого архитектора называют авторами замка.
Вот только некоторые примеры. В 1971 году во втором издании справочника «Памятники архитектуры Ленинграда» автором проекта Михайловского замка назван «великий русский зодчий В. И. Баженов», а руководителем строительства В. Бренна, правда, «внесший долю своего творческого участия главным образом в оформление интерьеров». Официальный справочник «Памятники истории и культуры Ленинграда, состоящие под государственной охраной», в 1985 году без всяких оговорок называет авторами Михайловского замка В. И. Баженова и В. Ф. Бренну. Энциклопедический справочник «Санкт-Петербург – Петроград – Ленинград», изданный научным издательством «Большая Российская Энциклопедия» в 1992 году, в статье «Инженерный замок» имя Баженова вообще не упоминает. Авторство приписывается одному Бренне. И, наконец, в вышедшем в 1995 году втором сборнике «Невский архив», на странице 222 читаем: «Недавно опубликованные в журнале „Петербургская панорама“ чертежи В. И. Баженова свидетельствуют, что именно он был автором основной идеи Михайловского замка. Однако при реализации замысла Баженова Бренна переработал некоторые части, в том числе возвел аттик над северным фасадом».
Этот короткий экскурс в историю установления авторства Михайловского замка преследовал только одну цель – еще раз подчеркнуть фантастическую ирреальность всего, что происходило и происходит вокруг этого самого таинственного сооружения Петербурга.
И какой простор для мифотворчества.
Оба архитектора – и Викентий Францевич Бренна, как его называли в России, и Василий Иванович Баженов – были любимцами императора и его придворными архитекторами. О жизни Бренны сохранилось одно мрачное предание, рассказанное со ссылкой на В. В. Стасова В. Ф. Левинсоном-Лессингом в книге «История картинной галереи Эрмитажа». Это предание бытовало среди работников Эрмитажа. Одно время Бренна был хранителем эрмитажной коллекции рисунков и эстампов. Так вот, он будто бы их систематически похищал, вывозил за границу и распродавал в каких-то парижских лавках.
Яркой личностью с необыкновенной драматической судьбой был блестящий выпускник Парижской Академии, член Римской и Флорентийской Академий архитектор Василий Иванович Баженов, который оказал колоссальное влияние на все дальнейшее развитие русской, и в частности петербургской, архитектуры. По авторитетному мнению В. Я. Курбатова, грандиозные проекты Баженова «влили смелость» в последующие поколения зодчих, проектировавших в Петербурге величественные, поражавшие умы современников ансамбли. И в то же время ни один из его собственных гигантских замыслов не был осуществлен. В Петербурге нет ни одной постройки, которую можно с достоверностью приписать великому мастеру. Предположительно его участие в создании Каменноостровского дворца. Предположительна его причастность к возведению загородной усадьбы Безбородко на правом берегу Невы. Ему приписывают авторство знаменитой колокольни Никольского собора на Крюковом канале, но считается, что это легенда. И, наконец, предположительно им спроектирован Михайловский замок.
Павел поддерживал с Баженовым дружеские отношения еще будучи наследником престола. Убежденный масон, Баженов «ухитрился втянуть в масонство» и великого князя. Это будто бы послужило причиной отстранения архитектора от построек в Царицыне. Правда, есть легенда, что Павел Петрович был «келийно принят в масоны» после визита в Петербург короля Швеции Густава III, который произвел сильное впечатление на Павла Петровича, тогда еще наследника престола. И к этому таинственному акту Баженов вряд ли имел какое-то отношение. Впрочем, с определенностью сказать, куда ведут масонские следы императора, трудно. Но вот что интересно. В ближайшем окружении Павла I оказалось много масонов, и все они были масонами так называемого шведского обряда.
В то время Баженов жил в Москве. Только вступив на престол, Павел вызвал его в Петербург. Этому предшествовало, согласно легенде, следующее обстоятельство. Какой-то французский архитектор, беседуя однажды с Павлом Петровичем об известных зодчих, сказал ему: «Вы забываете об одном великом русском архитекторе, я видел его чертежи и дивился им, но не вспомню его имени». – «Верно, вы говорите о Баженове?» – «Точно. Где он и что он делает? Я ничего о нем не слышу». На что Павел Петрович доверительно ответил: «А разве вы не знаете, что нет пророка в своем отечестве?»
В Петербурге Баженов поселился на Екатерингофском проспекте в собственном доме, будто бы пожалованном ему Павлом I. Однако вскоре жизнь его внезапно оборвалась. Есть предание, что Баженов имел большое влияние на императора и потому был якобы отравлен завистниками.
Но был, если конечно верить петербургскому фольклору, и третий человек, так или иначе причастный к проектированию и строительству Михайловского замка. Это сам император Павел I. И снова мы вынуждены сослаться на литературные источники. В одном из них – путеводителе по Петербургу конца XIX века – говорится буквально следующее: «Архитектура Михайловского замка и его украшений принадлежали самому императору Павлу I, постройка же его была поручена архитектору Бренне». Это подтверждается находкой в архивах Академии художеств таинственной папки, на которой было написано: «Чертежи Михайловского замка, сделанные его величеством Павлом I». Все бы ничего, но папка оказалась пустой.
Между тем в том, что замок в глазах многих представлял собой «ужасное, грубое несоответствие форм и тонов, странную смесь роскоши и крайней простоты, и полнейшее отсутствие гармонии и артистического вкуса», современники видели результат прямого вмешательства в проектирование импульсивного императора. Во всяком случае, по преданию, он требовал, чтобы эмблемы императорской власти «фигурировали в самом нелепом изобилии во всех орнаментах». А однажды, как рассказывается в легенде, император при всех расцеловал какую-то знатную даму, которая, поднимаясь по чудовищно крутым ступеням Михайловского замка, решила польстить императору: «Какая удобная лестница!»
Павел торопил со строительством замка. Остро ощущая недостаток в строительных материалах и рабочих, он прервал работы по возведению многих культовых и светских зданий в столице. Вопреки логике, здравому смыслу и строительной практике рытье рвов под фундаменты начали глубокой осенью, а кладку стен – зимой. Штукатурные и отделочные работы велись почти одновременно. Не было времени на просушку. 1 февраля 1801 года нетерпеливый и категоричный в своем нетерпении Павел вместе с многочисленным семейством въехал в новую резиденцию.
К первому обеду в Михайловском замке Марией Федоровной был специально заказан сервиз с видом замка. По преданию, Павел I целовал предметы с изображением его любимого детища.
Как и история Михайловского замка, жизнь его владельца насквозь пронизана мрачными тайнами и мистическими предзнаменованиями. В 1799 году к Павлу будто бы приходила какая-то цыганка и гадала ему на кофейной гуще. По преданию, она объявила императору, что «ему только три года быть на царстве, так как по истечении трех лет он окончит свою жизнь».
Рассказывали, что в стенах Михайловского замка слышали голос Петра Великого, и сам император Павел видел однажды тень своего великого прадеда. Будто бы Петр покинул могилу, чтобы предупредить своего правнука, что «дни его малы и конец их близок». Это удивительным образом совпадает с одним из вариантов легенды о встрече наследника престола Павла Петровича с тенью своего знаменитого прадеда во время прогулки по Сенатской площади. О ней мы еще будем говорить. Здесь же важно отметить, что в ту ночь призрак Петра Великого не только указал будто бы Павлу место установки собственного памятника, но и добавил при этом: «Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, ибо ты не останешься в нем долго».
Накануне нового, 1801, года на Смоленском кладбище, что на Васильевском острове, появилась юродивая, которая прорицала Павлу Петровичу скорую смерть. Количество лет жизни императора, пророчила она, будет равно количеству букв в тексте изречения над главными воротами Михайловского замка.
Из уст в уста передавалось это жуткое предсказание. С суеверным страхом вчитывались обыватели в библейский текст: «Дому твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней». Букв было 47. С ужасом ожидали наступления 1801 года, в котором императору должно было исполниться столько же лет.
В 1901 году этот текст еще существовал. О нем упоминает В. И. Суходрев в очерках, изданных к 200-летнему юбилею Петербурга. То же самое повторяет В. Я. Курбатов в 1913 году. В дальнейшем упоминания о нем, похоже, исчезают. Исчезает и сама надпись, от которой осталась таинственная петербургская легенда, да темные точки на чистом поле фриза над Воскресенскими воротами замка – давние меты крепления мистических знаков.
Последние дни Павла Петровича были насквозь пронизаны предощущением катастрофы. Во всем виделись жуткие предзнаменования. Однажды Павел зашел в комнату своего сына Александра и обнаружил у него на столе томик Вольтера. Книга была раскрыта на трагедии «Брут», и Павлу бросились в глаза строчки: «Рим свободен! Довольно, возблагодарим богов». Это показалось столь подозрительным, что Павел не мог не отреагировать. Согласно легенде, он поручил Кутайсову отнести сыну «Историю Петра Великого», раскрытую на странице, где рассказывается о смерти царевича Алекс