Открытие памятника Александру III на Знаменской площади. 1909 год
Первая в России телефонная станция, первоначально обслуживавшая всего сто двадцать восемь абонентов, начала работать в июле 1882 года. Новшество было доступно только состоятельным людям – годовая абонентская плата составляла двести пятьдесят рублей, а если абонент жил далее трех километров от станции, находившейся в доме 26 по Невскому проспекту, то за каждый километр прибавлялось пятьдесят рублей. Но уже к осени того же года число абонентов увеличилось вдвое, а в 1917 году их уже было около шестидесяти тысяч. С 1901 года телефонная сеть перешла в руки городских властей. Это обстоятельство, а также бурный приток абонентов, привели к значительному снижению абонентской платы (пятьдесят – семьдесят рублей в год). Правда по улицам продолжали ходить с записками и письмами рассыльные. Телефоны использовались для коротких сообщений, вести по ним длительные разговоры было неудобно, да и телефонистка могла подслушать, поэтому сердечные и коммерческие тайны петербуржцы предпочитали доверять бумаге, а не телефону.
Молебен в Зимнем дворце по случаю открытия Государственного Совета и Государственной Думы. 27 апреля 1906 год
Интермедия
Впечатление академика Лихачева от Петербурга: «Есть что-то зыбкое в пространстве всего города. Зыбка поездка в пролетке или в извозчичьих санках. Зыбки переезды через Неву на яликах… Архитектура заслонена. Не видно реки и каналов. Не видно фасадов за вывесками. Казенные дома в основном темно-красного цвета. Стекла окон поблескивают среди красных дворцовых стен… Темно-красный Зимний, темно-красный Генеральный штаб и здание Штаба гвардейских войск. Сенат и Синод красные. Сотни других домов красные – казарм, складов и различных «присутственных мест». Стены Литовского замка красные. Эта страшная пересыльная тюрьма одного цвета с дворцом. Только Адмиралтейство не подчиняется, сохраняет самостоятельность – оно желтое с белым».
Это впечатление перекликается с впечатлением другого петербуржца – Александра Блока, который не просто вырос в Петербурге, но и впитал атмосферу этого уникального города с недлинной, но крайне насыщенной биографией: «Сумрачный, призрачный город, город-виденье, готовый исчезнуть, раствориться в рассветной дымке».
«Город-виденье» действительно был готов исчезнуть… Ещё немного и старый добрый Петербург, ставший вдруг Петроградом, канет в небытие. И в сани уже будут садиться не правоведы, а комиссары… И порфира государства из жесткой превратится в железную броню…[73] Первый звонок, не тревожный, а грозный, прозвучал 22 января 1905 года, но те, кому нужно было понять, так ничего и не поняли. А дальше был октябрь 1917 года (ноябрь по новому стилю летоисчисления) и июль 1918 года, ставший финальным эпизодом правления династии Романовых, прямая ветвь которых пресеклась после смерти императрицы Елизаветы Петровны, и надо сказать, что… Впрочем, мы ведём речь не о Романовых, а о Петербурге.
Двухсотлетний юбилей
27 мая 1903 года Петербург пышно отпраздновал своё двухсотлетие. К юбилею город получил подарок – металлический Троицкий мост (ранее Адмиралтейский и Петроградский острова соединял наплавной мост, что для столицы великой империи в ХХ веке уже было не комильфо).
Празднование 200-летия Петербурга. 1903 год
О начале торжества возвестили залпы пушек Петропавловской крепости. Одновременно на галере петровского времени, стоявшей на якоре против Зимнего дворца, взвился флаг и заиграли старый петровский марш, который сменил государственный гимн «Боже, царя храни…».
Пароход с иконой Спасителя, вынесенной из домика Петра I (этой иконой, бывшей с ним во время Полтавской битвы, Пётр дорожил особо), проплыл до пристани у Дворцового проезда, откуда церковное шествие направилось через Дворцовый проезд и Адмиралтейский проспект к Исаакиевскому собору, где митрополитом Антонием были совершены божественная литургия и молебствие.
Затем настал черёд открытия Троицкого моста. На Суворовской площади был устроен помост, к которому в одиннадцатом часу подъехал Николай II в сопровождении градоначальника Петербурга Николая Клейгельса. После молебствия, завершившегося колокольным звоном всех церквей города, состоялась торжественная церемония открытия моста. Затем император по новому мосту отбыл к памятнику Петра Великого, где принял парад войск, после которого началось шествие в Петропавловский собор. В соборе у гробницы Петра Великого была совершена лития с возложением юбилейной медали.
«Красивую картину в день празднования 200-летия Петербурга представлял Невский проспект, – писала газета «Заря». – По обе его стороны были установлены высокие мачты, увенчанные государственными гербами и украшенные у подножья многочисленными флагами и гербом Санкт-Петербурга. С крыш противоположных зданий спускались целые цепи маленьких флагов. Фасады зданий и балконы убраны цветной материей и коврами.
Особенно красивым художественным убранством выделялись здания Санкт-Петербургской городской думы и Гостиного двора. Гранитная лестница была скрыта за большими панно, на левом из которых изображен Пётр Великий, читающий указ Сенату о переносе столицы в Санкт-Петербург из Москвы, а напротив – «Царь-плотник». Между ними, в нише, высилась во весь рост фигура Петра I, у подножия которого изображена скульптурная группа его сподвижников. Перед каждым панно были фонтаны. В средней арке Гостиного двора была установлена громадная фигура Петра Великого, стоящего с поднятым топором в руках, на гранитных скалах пустынного берега Финского залива.
У Гостиного же двора, на углу Садовой и Невского, выделялась на особом постаменте другая статуя Императора. Вдоль Гостиного двора со стороны Невского протянулся трельяж, обвитый гирляндами зелени. Большая арка-панно, воздвигнутая поперек Невского проспекта на Знаменской площади, состояла из трех картин: на средней – Пётр Великий, спасающий утопающих, на боковых – Петербург Петровского времени и современный».
Царская семья на праздновании 200-летия Петербурга. 1903 год
В Народном доме в Александровском парке, на Петровском острове, в Екатерингофском парке, Василеостровском саду и Царском городке прошли народные гуляния. Вечером состоялось юбилейное собрание Санкт-Петербургской городской думы. Горожанам запомнился турнир между двумя командами петербургского шахматного клуба – по гигантской шахматной доске, установленной на особом помосте, ходили люди-фигуры.
Кровавое Воскресенье
Точкой невозврата для династии Романовых и всего российского самодержавия стало 22 января 1905 года, тот самый день, который некоторые историки сравнивают по значимости с Днём взятия Бастилии.
Реалии общеизвестны и задерживаться на них нет необходимости, так что проговорим их вкратце. Шествие петербургских рабочих, желавших вручить императору Николаю II Петицию о рабочих нуждах, было жестоко разогнано у Зимнего дворца. Солдаты стреляли в безоружных манифестантов, более сотни человек погибло[74]… Но страшнее всего (в социально-политическом смысле) был разрыв связи между богоизбранным императором и его верноподданным народом. Николай II, хоть и признанный страстотерпцем (а в версии Русской зарубежной церкви – мучеником) войдёт в историю как Николай Кровавый. «Тяжёлый день! – запишет император в своем дневнике. – В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Больно и тяжело было не только императору (если ему и в самом деле было больно и тяжело). Расстрел мирного рабочего шествия стал искрой, от которой вспыхнуло пламя Первой русской революции, а там уже и до октября 1917 года было недалеко…
Помимо манифестантов, под пули попали и гуляющие мимо люди (день был воскресный). «Я поехал на извозчике в редакцию журнала «Русь», – вспоминал поэт Максимилиан Волошин. – Малая Морская и Невский от Адмиралтейства до Полицейского моста были совершенно пустынны. Ни одной души. Вдалеке войска. Как я узнал позднее, эта часть проспекта только минуту назад была прочёсана огнем. Сани пропускали везде. И меня пропустили через Полицейский мост между шеренгами солдат. Они, в этот момент, заряжали ружья. Офицер крикнул извозчику: «Сворачивай направо». Извозчик отъехал на несколько шагов и остановился. «Похоже, стрелять будут!» Толпа стояла плотно. Но не было рабочих. Была обычная воскресная публика. «Убийцы!.. Ну, стреляйте же!» – крикнул кто-то. Рожок заиграл сигнал атаки. Я приказал извозчику двигаться дальше. «А не всё ли равно, если будут стрелять, разве кто останется в живых?» – сказал он. Он медленно и нехотя поехал, оборачиваясь назад. Едва мы свернули за угол, послышался выстрел, сухой, несильный звук. Потом ещё и ещё. Улочки, по которым мы проезжали, были заполнены народом и войсками. То мы наталкивались на атакующих солдат, то нас уносило на гребне толпы. На Гороховой мы снова увидели выстраивающиеся войска и опять услышали за спиной залп… Странная и почти невероятная вещь: в толпу стреляли, а она оставалась совершенно спокойной. После залпа она отхлынет, потом снова возвращается, подбирает убитых и раненых и снова встаёт перед солдатами, как бы с укором, но спокойная и безоружная. Когда казаки атаковали, бежали только некоторые «интеллигенты», рабочие же и крестьяне останавливались, низко наклоняли голову и спокойно ждали казаков, которые рубили шашками по обнаженным шеям. Это была не революция, а чисто русское, национальное явление: «мятеж на коленях».
«Пули, которыми расстреливали императорскую семью, были отлиты девятого января[75] пятого года», – скажет историк, правовед и убежденный монархист Михаил Зызыкин, эмигрировавший из России в 1921 году.