Поздно вечером в небольшой квартире на окраине Мюнхена Вера Засулич сидела за столом и писала статью. Теперь это была уже пожилая женщина с поседевшими волосами – пожалуй, единственной и наиболее заметной переменой в облике Веры Ивановны. В остальном в ее внешности существенно ничего не изменилось. Та же худенькая фигурка, та же бледность лица и сосредоточенность во взгляде, та же простота в одежде. Казалось, на ней и сейчас то самое черное строгое платье, в котором она была на суде.
О чем писала Вера Ивановна? Прежде, чем ответить на этот вопрос, надо кое-что сказать о ее судьбе.
Сложный путь прошла Вера Ивановна, долгий и, мы бы сказали, очень извилистый. Жизнь ее прошла в непрерывных исканиях, были взлеты, были и падения и снова поиски. Встречала она многих видных и великих людей – тут ей судьба улыбнулась. С Марксом Вера была в переписке, Энгельс называл ее «героической гражданкой» и был дружески с нею знаком. С Плехановым она работала в заграничной эмиграции бок о бок много лет. Вместе с ним создавала первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда» в Женеве, и было это еще в ту пору, когда в России многие продолжали верить в крестьянскую общину как начало всех начал.
Судьба судила Вере Ивановне стать одной из первых русских женщин-народниц. Но уже вскоре после своего побега за границу (как ни пытались ее поймать и снова посадить за решетку после суда, это не удалось полиции) Засулич порывает с народническими иллюзиями и становится одной из первых русских женщин марксисток.
Отречение от прошлого было настолько полным, что историю с Треповым она старалась даже не вспоминать.
Мучительные раздумья Веры Ивановны в те страшные весенние дни 1878 года, когда она сидела в петербургской «предварилке» и ждала суда, не прошли даром. Очень помог Вере Ивановне встать на правильный путь Плеханов, с которым она сдружилась на долгие годы.
Когда меньше года назад в Женеву приехал молодой Ульянов с планом создания новой общерусской газеты – по-настоящему новой, боевой и подлинно марксистской по духу, Вера Ивановна воодушевилась и вслед за Плехановым тоже горячо поддержала этот план.
– О как славно! – твердила она. – Чем еще и жить, чего еще ждать? Поработаем для Россиюшки, поработаем!
Очень она тосковала по России, по родным просторам, по особому питерскому воздуху. Тоска эта мучила Веру Ивановну, пожалуй, больше, чем других из эмигрантской группы «Освобождение труда».
Каждый из них, в особенности Плеханов, блистал своими талантами. Писал много и переводил. А Вере Ивановне казалось, что ее жизнь идет скучно, серо, хотя и она писала и переводила. В числе ее заслуг был и перевод на русский книги Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке». Когда Вера Ивановна трудилась над этим переводом, то часто всплакивала, вспоминая свой собственный путь.
За год с чем-то до того, как мы застаем ее в Мюнхене, Засулич удалось по фальшивому паспорту пробраться в Россию и короткое время пожить в Петербурге. Однако скоро ей снова пришлось бежать за границу. Царская полиция уже шла по ее следу, и задержись Вера Ивановна еще день-два в столице, то была бы схвачена.
В Мюнхене Вера Ивановна поселилась недавно. Здесь, в глубокой конспирации, рождаются номера «Искры», возникшей по замыслу и благодаря титанической энергии Владимира Ильича.
Недавно он отбыл сибирскую ссылку, а полон сил и жажды борьбы. Его стараниями в Мюнхене с конца прошлого года обосновалась редакция общерусской газеты «Искра». Печатается она здесь, в Германии, и нелегально переправляется в Россию, где подобранные еще ранее самим Владимиром Ильичем агенты распространяют ее среди рабочих и подпольных организаций партии.
Вера Ивановна – член редакции «Искры» и тоже живет здесь нелегально, как и остальные члены редакции.
Вот для этой-то газеты, для ее очередного третьего номера, и писала Засулич статью, очень трудную для нее.
2
Ночь. Тихо в доме. Давно спят хозяева квартиры, где живет Вера Ивановна.
По паспорту она теперь не Засулич, а Велика Дмитриева, и в полиции ее считают болгаркой.
«Кухня» у Веры Ивановны тут же в комнате: небольшая спиртовка, сковородка, закопченный кофейник, две-три тарелки и чашки – вот и все хозяйство. Издавна привыкла Вера Ивановна сама себя обслуживать. Живет она одиноко, как и прежде.
Спиртовка и сейчас зажжена, и на ней греется черный кофе – любимый напиток Веры Ивановны.
Вера Ивановна уже давно сидит за работой, устала. Она бросает перо, наливает себе очередную чашку горячего черного кофе и, отхлебывая его небольшими глоточками, задумывается над уже написанной страницей. Почерк разбросанный, кривой, нервный.
«Уже несколько лет, как Россия снова вступила в эпоху подъема, несравненно более широкого, чем закончившийся 20 лет тому назад… Но рядом с вестями, говорящими о громадном расширении политического движения, нам попадаются на каждом шагу также сообщения о том, что в „публике“, среди „мирных либералов“, „простых обывателей“ слышатся теперь надежды, предсказания и пожелания, чтобы возобновился снова „террор“, которым закончилось революционное движение 70-х годов. Это говорит, по-видимому, о том же самом широком возбуждении, и тем не менее укрепление таких надежд имело бы, по нашему мнению, противоположную тенденцию: суживать, а не расширять поле борьбы…»
Вере Ивановне и на другие темы писалось трудно, а тут она подолгу задумывалась чуть не над каждой строчкой.
Она, когда-то сама стрелявшая в Трепова, писала в эту ночь статью против террора как политического средства борьбы с самодержавием в России, и нелегко было Вере Ивановне это писать. И не помогал даже крепчайший кофе.
Вставали в потревоженной памяти те дни… Вот ее бьют после выстрела, вот допрашивают, вот судят. Сколько таких, как она, шли и после нее на подвиг великого самопожертвования! И что же? Одни отдали жизнь, кончив ее на виселице, другие, как Фроленко, и сейчас еще томились в Шлиссельбургской крепости.
Но сегодня иным духом веет из России. Она уже не та, какой была в семидесятых годах. В первые ряды революционного движения выдвинулась сила, которая тогда еще только выходила на первый план, а сейчас стала главной и ведущей: промышленные рабочие и возглавляющие их борьбу подпольные социал-демократические комитеты.
Россия идет к революции – это чувствовалось в нарастающем числе массовых политических демонстраций и стачек. В первых двух номерах «Искры» много говорилось об этом.
Теперь уже все видели: доброе дело делает «Искра». Как она нужна, как нужна России! Словно колокол на башне вечевой, сзывает она все честные и мыслящие силы в России объединиться для решающего штурма.
И вдруг недавно из Петербурга пришла весть, глубоко огорчившая Владимира Ильича и остальных членов редакции. Какой-то студент убил высокопоставленного царского сановника в ответ на его жестокие репрессии против революционного студенчества. Пахнуло чем-то старым, давно отжившим и ненужным…
Вера Ивановна слышит вдруг легкий стук в окно и вздрагивает.
– Кто там?
Она подходит к окну и отодвигает край занавески. Луна ярко светит, и ясно видна высокая, худощавая фигура человека с небольшой бородкой, в пенсне. Это типографский наборщик, человек, хорошо знакомый Вере Ивановне. Она идет открывать, и скоро оба уже сидят за столом и пьют подогретый кофе.
– Ну, что новенького у вас, товарищ Велика? – интересуется поздний гость. – Как пишется?
– Трудно… А вы откуда, Блюм?
– Случайно… На огонек заглянул. Вижу, не спите… Впрочем, я знал…
– Что знали?
– Понял, что вам трудно, да и Владимир Ильич мне об этом сказал. Я из типографии, мы с ним там виделись.
– С чем же вы, однако, пришли, Блюм? – спрашивает она, хмурясь. – Развлечь меня или, может, помочь? Ой, не хитрите, – грозит она пальцем наборщику. – По глазам вижу: у вас с Владимиром Ильичем сговор!
– Какой там сговор? – отозвался гость. – Просто он вас очень хорошо понимает. Его старший брат Александр Ульянов, как вы знаете, тоже ведь…
– Да, да, – перебила Вера Ивановна. – Я все это знаю, помню… И ради бога, – с раздражением продолжала она, – не заводите разговоры на эту тему. Не хочется мне об этом толковать.
Гость виновато заморгал и проговорил с комичным вздохом:
– Ладно, хозяюшка. Не буду, не буду…
Вера Ивановна опять пошла заваривать кофе.
– Ладно так ладно. Ну, развлекайте меня, раз пришли. Из Женевы что-нибудь есть? Плеханов скоро приедет?
Блюм (его полная фамилия Блюменфельд) не простой наборщик – он давний участник революционного движения, социал-демократ. Эмигрировал из России и давно связан с плехановской группой «Освобождение труда». Плеханов был для Блюма, как говорят, «и бог, и царь».
Но в последнее время наборщик все больше начинал восхищаться неисчерпаемой энергией, литературным талантом и прозорливой силой логики молодого Ульянова.
– Знаете, Вера Ивановна, – говорил Блюм, теперь уже отставив кофе и попыхивая папироской. – Этот человек – я об Ульянове толкую – просто сотворил чудо. Да, да, так все и считают. «Искра» всюду имеет успех!
– Да я и сама это вижу, Блюм!
– Нет, хочется все же понять, в чем тут дело? – продолжал наборщик. – Целых двадцать лет наша группа во главе с Жоржем пыталась наладить тесные связи с революционными организациями в самой России, а не выходило ничего, почти ничего. А смотрите что сейчас!
– Конечно, не сравнить, – соглашалась Вера Ивановна. – Это надо признать.
– Но вы поглядите, поглядите, вдумайтесь только: в Россиюшке уже работают десятки агентов «Искры», у нее все больше друзей везде, весь цвет нашей социал-демократии, а ведь вышло всего два номера «Искры»! Что же дальше-то будет? Нет, это что-то небывалое!
– Да согласна я с этим, господи, – улыбнулась Засулич. – «Искра» важная становится, и я рада для нее работать.
3
Потом они обсуждали уже написанную Верой Ивановной часть ее статьи. Наборщик предложил кое-какие поправки и скоро стал прощаться. Уходя, пожелал хозяйке: