Осторожно! Здесь играют дети!..
Ян вспомнил о детях, с которыми он возился все эти годы. Не о своих детях, конечно, — ему платили за то, что он с ними возился. Но в какой-то степени они были и его детьми, и расставаться, когда заместительство подходило к концу, было очень тяжело. Они частенько плакали, да и Ян иногда тоже.
Вдруг он и в самом деле увидел детей: четверо мальчишек лет по двенадцать-тринадцать играли в хоккей у гаража.
А их еще можно называть детьми? В двенадцать лет? А в тринадцать? Когда дети перестают быть детьми?
Он откинулся на сиденье. Оставим философские вопросы. Пока. Надо сосредоточиться и подготовить четкие и ясные ответы. Собеседование при приеме на работу может стать довольно неприятной штукой, если есть что скрывать, — а много ли таких, кому скрывать нечего? У всех есть свои маленькие секреты, и ими вовсе не хочется делиться с посторонними. Яну тоже. А сегодня — тем более. Секреты должны остаться секретами.
Хёгсмед — психиатр, не забывай.
Проехали район вилл, за ним шли застроенные таунхаусами кварталы, а потом дома кончились. Справа и слева от дороги простирался луг, а за ним, по мере приближения, постепенно росла выкрашенная серо-зеленой краской колоссальная бетонная стена. Не меньше пяти метров высотой, а по верхней кромке стены — туго натянутая, похожая на огромную растянутую пружину спираль колючей проволоки.
Не хватает только сторожевых башен с вооруженными часовыми.
За стеной — большое серое здание, чем-то напоминающее замок. С дороги виден только верхний этаж с рядом узких зарешеченных окон.
Там, за этими решетками, они и сидят, подумал Ян. Опаснейшие из опасных. Те, кого ни под каким видом и ни при каких условиях нельзя выпускать на свободу… А мне туда и надо.
Сердце заколотилось. А вдруг Алис Рами в эту самую секунду сидит и смотрит на него в одно из этих окошек? Через решетку?
В стене обнаружились широкие стальные ворота, но остановка там запрещена, и машина остановилась на разворотном кольце. Приехали. Он покосился на счетчик — девяносто шесть крон — и протянул сотенную бумажку:
— Сдачи не надо.
— Ну-ну… — Таксист был явно разочарован скромностью чаевых. Конфет детям не купишь. Он даже не вышел из машины открыть клиенту дверь.
— Надеюсь, повезет, — буркнул он, протягивая Яну квитанцию.
Ян кивнул и одернул пиджак:
— А вы знаете кого-нибудь, кто здесь работает?
— Нет… а может, и знаю. Если кто здесь и работает, помалкивает в тряпочку. Кому охота отвечать на вопросы…
В широченных воротах открылась маленькая калитка — Ян сразу ее и не заметил, — и в проеме появился человек лет сорока, в очках в черной оправе и с густыми каштановыми волосами. Издалека напоминает Джона Леннона, решил Ян.
Леннона застрелил Марк Чапмен, подумал ни к селу ни к городу Ян, и сам себе удивился — почему он про это вспомнил? И тут же сообразил почему: убийство за одну ночь сделало из Чапмена звезду мирового масштаба.
И если Рами здесь, то кто еще из печально известных знаменитостей составил ей компанию?
Забудь, настойчиво произнес внутренний голос. И про «Рысь» забудь. Сосредоточься на собеседовании.
Мужчина у ворот был без халата — черные брюки и коричневый пиджак, но никаких сомнений, кто это, у Яна не возникло.
Доктор Хёгсмед поправил очки и внимательно смотрел на него. Собеседование началось.
Ян в последний раз повернулся к таксисту:
— А теперь-то вы можете сказать название?
— Какое название?
— Название больницы. Ну… как ее люди зовут.
Рождественский гном ответил не сразу — улыбнулся. Его позабавило любопытство пассажира.
— Санкта-Психо.
— Как?
Таксист мотнул головой в сторону ворот:
— Привет Ивану Рёсселю… Он, похоже, здесь и сидит.
Водительское стекло поползло вверх, машина развернулась и укатила.
2
Оказалось, нет — вовсе не обычная колючая проволока натянута спиралью на стене клиники Санкта-Патриция. Она еще и под током. Ян заметил это, пока обменивался рукопожатием с доктором Хёгсмедом. Метровая спираль со злобно мигающими красными светодиодами на поставленных с двухметровыми интервалами стойках.
— Добро пожаловать! — Хёгсмед без улыбки смотрел на него сквозь толстые стекла очков. — Трудно было нас найти?
— Нет, что вы… совсем не трудно.
Эта бетонная стена с высоковольтной шевелюрой могла бы служить крепостью или вольером для особо крупных тигров, но на траве рядом стоял абсолютно мирный велосипедный штатив с гнездами для десятка велосипедов — дамских, мужских, с корзинами для продуктов, а на одном даже было смонтировано детское сиденье.
В калитке что-то щелкнуло, и невидимая рука отвела ее в сторону.
— После вас, Ян.
— Спасибо.
Пройти через тюремную дверь было как шагнуть в огромную темную пещеру. Тюремный двор. Совершенно отдельный, чужой и страшноватый мир. Калитка с таким же щелчком встала на место. Первое, что Ян увидел, — длинная белая камера наблюдения, объектив направлен прямо на него. Укреплена на столбе у входа, неподвижная и беззвучная.
А вон еще одна, на другом столбе поближе к зданию, и на самом доме несколько. У дорожки большой щит с желтой надписью: «ВНИМАНИЕ! ВЕДЕТСЯ ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ!»
Они прошли парковку. Там тоже щиты с объявлениями. Несколько парковочных мест под надписью «ДЛЯ БОЛЬНИЧНОГО ТРАНСПОРТА», и еще несколько клеток на асфальте отведено для полиции.
Отсюда, со двора, Яну открылся весь светло-серый фасад больничного корпуса. Пять этажей, длинные ряды узких окон с решетками; на нижнем этаже окна кое-где увиты плющом, похожим на клубок огромных зеленых червей.
Яну стало не по себе. Странно, над ним сияло веселое сентябрьское солнце, а он ощутил нечто вроде приступа клаустрофобии, будто его зажали между этим странным домом и огромной бетонной стеной. Ему захотелось поскорее уйти отсюда, но доктор шел широким шагом и даже не оборачивался. Яну ничего не оставалось, как следовать за ним.
Дорожка уперлась в еще одну стальную дверь. Врач сунул в щель магнитную карточку и помахал ближайшей камере. Через полминуты в замке чмокнуло, и дверь открылась.
Они оказались в небольшой комнате, что-то вроде лобби в гостинице, только стойка администратора была закрыта толстым стеклом. Здесь тоже видеокамера. Пахло мылом и мокрым камнем. Видимо, только что мыли пол. За стеклом маячила широкоплечая тень.
Вахтер? Или как правильно — надзиратель? охранник? Интересно, есть ли у него оружие?
Оружие… в таких заведениях наверняка иногда приходится применять силу. Ян прислушался — не слышно ли криков больных. Нет. Наверняка они где-то далеко отсюда. За стальными дверьми. И с какой стати они должны кричать, хохотать или колотить пластмассовыми кружками о решетки? Нет… здесь, наверное, всегда тихо. Тихие палаты, пустые коридоры.
Доктор спросил что-то и вывел Яна из задумчивости.
— Простите?
— Удостоверение личности…
— Да-да… конечно.
Ян порылся во внутреннем кармане пиджака, извлек права и протянул главврачу.
— Не надо… откройте на странице с вашими данными и подержите перед камерой.
Ян, чувствуя себя идиотом, протянул к камере пластиковую карточку водительского удостоверения. Характерный звук сработавшего затвора фотокамеры. Итак, он зарегистрирован.
— Хорошо. Теперь… извините, мы должны ознакомиться с содержимым вашей сумки.
Ян пожал плечами и вывалил из сумки все, что там было: пакет с бумажными носовыми платками, дождевик, небрежно сложенный номер «Гётеборгс Постен».
— Достаточно, спасибо.
Доктор кивнул вахтеру, тот вышел из-за укрытия, провел Яна через большой, подмигивающий разноцветными лампочками стальной портал — магнитный детектор — и открыл еще одну дверь.
Яну показалось, что, чем дальше они шли, тем становилось холоднее и холоднее. Миновали еще три стальные двери и очутились в коридоре, упиравшемся в простую (наконец-то), самую обычную деревянную дверь. Хёгсмед открыл ее ключом:
— Это мой кабинет.
Кабинет как кабинет. Только все белое — ну как же, кабинет врача. Белые обои, белый диплом в рамке рядом с книжным шкафом, да и сам шкаф белый, как и ворох бумаг на белом письменном столе. Девственную официальность нарушала только фотография на столе: молодая женщина, веселое, но немного усталое лицо. На руках у нее новорожденный ребенок.
И еще одно — Ян не сразу заметил. За стопкой бумаг лежали шапки. Поношенные, пять штук. Голубая бейсболка, белая сестринская шапочка, черная ректорская конфедератка, зеленая охотничья с пером и ярко-красный клоунский парик.
— Выберите любую, если хотите.
— Простите?
— Я обычно предлагаю новым пациентам выбрать и надеть одну из шапочек, — сказал Хёгсмед. — А потом мы беседуем, почему он выбрал именно эту шапку и что это может означать… Вы тоже можете попробовать, Ян.
Ян протянул руку. Сначала он решил взять клоунский парик — но что это может означать в глазах Хёгсмеда? А может быть, сестринскую? Тогда он хороший человек, нацеленный на помощь ближнему. Флоренс Найтингейл в брюках… Или ректорскую? Мудрость и знания…
Рука слегка задрожала, и он опустил ее:
— Воздержусь.
— Почему?
— Я же не ваш пациент.
Хёгсмед коротко кивнул.
— Я все же заметил, что вы первым делом потянулись к клоуну… Это любопытно, Ян. Потому что у клоунов всегда бывают тайны. Они скрывают их за смешной маской.
— Вот как?
Хёгсмед опять кивнул.
— Серийный убийца Джон Гейси подрабатывал клоуном в Чикаго, пока его не взяли. Ему нравилось выступать перед детьми… это понятно: серийные убийцы и сексуальные маньяки — своего рода дети, они воспринимают себя самих как центр мироздания… и никогда не вырастают из этого состояния.
Ян попытался улыбнуться. Хёгсмед несколько секунд изучал его, потом повернулся и показал на стул перед письменным столом:
— Садитесь, Ян.
— Спасибо, доктор.