— Я знаю, что я доктор… но называйте меня Патрик.
— Спасибо, Патрик.
Звучит некорректно. Он вовсе не собирался фамильярничать с главным врачом. Сел на стул, опустил плечи и попытался расслабиться.
Для главного врача огромной больницы доктор Хёгсмед был довольно молод, к тому же выглядел так себе. Глаза с красными прожилками блестели нездоровым блеском.
Главврач сел в свое вращающееся кресло и поднял глаза к потолку. Ян не успел удивиться, как тот достал маленький пузырек и закапал что-то в оба глаза.
— Воспаление роговицы, — пояснил Хёгсмед, сморгнув слезу. — Почему-то люди забывают, что врачи тоже иногда болеют.
— Это серьезно? — сочувственно спросил Ян.
— Не особенно… Но веки, как наждачная шкурка. И так еще минимум неделю. — Он опустил голову, помигал еще несколько раз и надел очки. — Ну что ж, Ян, добро пожаловать. Вы же знаете, как нашу клинику судебной психиатрии называют в городе?
— Как?
Главный врач вынул платок и потер глаз под очками:
— Вы не знаете эту кличку? Как называют Санкта-Патрицию?
Ян знал эту кличку. Уже пятнадцать минут. Она засела у него в голове так же, как и имя убийцы, Ивана Рёсселя. Он огляделся, точно искал ответ на стене.
— Нет, — сказал он. — И как же?
Ему показалось, что Хёгсмед напрягся.
— Вы же знаете.
— Не уверен, что вы именно это имеете в виду… таксист сказал мне по дороге.
— Что он вам сказал?
— Вы имеете в виду — Санкта-Психо?
Главврач быстро кивнул, но физиономия у него выглядела недовольной.
— Да, кое-кто так и называет нас… Санкта-Психо. Я сам слышал пару раз, хотя мне не часто приходится разговаривать с посторонними… — Он быстро наклонился вперед и внимательно посмотрел на Яна. — Но мы, те, кто здесь работает, никогда не употребляем это прозвище. Мы говорим так, как есть: региональная судебно-психиатрическая клиника Святой Патриции… а чаще просто: Санкта-Патриция. Или клиника. И если вы будете здесь работать, вам тоже придется ….
— Само собой. — Ян посмотрел Хёгсмеду в глаза. — Мне эта кличка тоже не нравится. Вообще не люблю дурацкие прозвища.
— Вот и хорошо. — Главврач опять откинулся на своем кресле. — К тому же вы, если мы вас возьмем, в клинике работать не будете. Работа с детьми вынесена за пределы территории.
— Вот как? — Для Яна это было новостью. — Я думал… Разве детский сад находится не здесь же, в здании?
— Нет. У «Полянки» отдельное здание.
— А как же вы… поступаете с детьми?
— Как мы поступаем?
— Ну да… как дети общаются со… своей мамой? Или папой?
— Есть особая комната. Детей приводят туда через шлюз.
— Шлюз?
— Подвальный коридор. И лифт.
Он взял со стола стопку бумаг. Яну эти бумаги были знакомы — его куррикулум вите и приложение: выписка из полицейского регистра, подтверждающая, что Ян Хаугер никогда не привлекался к ответственности за сексуальные преступления. Ничего необычного — такую справку требовали всегда, когда принимали на работу с детьми.
— Посмотрим… — Хёгсмед просматривал бумаги, прищурив воспаленные глаза под очками. — Ваш послужной список выглядит превосходно. Воспитатель в Нордбру, два года после гимназии… потом курсы воспитателей и учителей дошкольного обучения в Упсале, так… заместительство в нескольких детских садах в Гётеборге… с весны не работаете.
— Не с весны. Всего месяц. Чуть больше, — быстро поправил Ян.
— Девять заместительств за шесть лет… так и есть?
Ян молча кивнул.
— Постоянной работы не нашлось?
— Нет. По разным причинам… Чаще всего я замещал воспитателей, когда они брали родительский отпуск… но они же в конце концов возвращаются.
— Я понимаю… И у нас тоже заместительство. Пока до Нового года.
Ян почувствовал невысказанное неодобрение — экий непоседа, порхает с места на место… или не может ужиться с людьми.
— Дети и родители были очень довольны. Всегда самые добрые слова.
Доктор кивнул, не отрывая глаз от бумаг:
— Я вижу… действительно. Самые добрые. Даже в превосходной степени… с трех последних мест… — Он посмотрел на Яна. — А остальные?
— Остальные?
— Остальные, до того… отзывов нет. Значит ли это, что там вами были недовольны?
— Ни в коем случае! Я просто не хотел собирать все положительные…
— Спасибо, я понял, — прервал главврач. — Слишком много меда — и уже невкусно. Но могу я им позвонить? Кому-то из ваших предыдущих работодателей?
Расслабленная, даже болезненная манера говорить куда-то исчезла — доктор выглядел собранным и внимательным. Даже положил руку на телефон.
Ян остался сидеть с полуоткрытым ртом. Это все из-за шапки, подумал он. Зря он отказался от этого дурацкого теста. Хотел кивнуть, но шею словно заморозило.
Только не в «Рысь». Звони, куда хочешь, только не в «Рысь».
Наконец ему удалось наклонить голову — получилось довольно неуклюже.
— Конечно, — сказал он. — Только у меня нет с собой телефонных номеров.
— Что за проблема? Найдем в Сети.
Хёгсмед, заглядывая в бумаги, застучал пальцами по клавишам.
Номера детских садов. Но каких? Каких? Ян с трудом удержался, чтобы не перегнуться через стол и посмотреть. Неужели «Рысь»?
За каким чертом он вообще воткнул «Рысь» в послужной список?
Девять лет назад! Одна-единственная ошибка с одним-единственным ребенком… неужели она выплывет именно сейчас?
Он старался дышать спокойно, положил руку на бедро, чтобы скрыть дрожь в пальцах. К тому же только идиоты начинают жестикулировать в трудных ситуациях.
— Ну вот, у нас и номер есть. Теперь только позвонить…
Он быстро набрал несколько цифр и посмотрел на Яна.
Ян попытался улыбнуться. Как будто бы получилось… он затаил дыхание. Кому звонит главврач?
И вообще — остался ли кто-нибудь в «Рыси» из тех, кто тогда работал? Кто его помнит? Кто помнит, что случилось тогда в лесу?
3
— Алло?
Очевидно, кто-то взял трубку. Главврач наклонился к столу:
— Патрик Хёгсмед. Да… Я хотел бы поговорить с кем-то, кто работал несколько лет назад с Яном Хаугером. Да… Ха-а-у-ге-е-эр. Он замещал у вас восемь-девять лет назад.
Восемь-девять лет. Ян опустил голову. Тогда он работал в Нордбру. Значит, либо «Подсолнечник», либо «Рысь». После этого он уехал из города своего детства.
— Да? Значит, это было еще до вас, Юлия? Хорошо… тогда соедините меня с заведующим. Конечно подожду…
В кабинете стало очень тихо. Настолько тихо, что Ян услышал, как где-то в коридоре закрылась дверь.
Нина. Ян вдруг вспомнил, что заведующую в «Рыси» звали Нина. Нина Гундоттер. Необычное имя, наверное, с исландскими корнями. Не думал о ней много лет — затолкал все воспоминания о «Рыси» в бутылку и закопал. Думал, навсегда.
На стене тикали большие белые часы. Четверть третьего.
— Алло?
Заведующий. Ян вцепился руками в бедра. Хёгсмед представился и объяснил, по какому поводу звонит. Яну показалось, что за это время он ни разу не перевел дыхания.
— Значит, вы помните Яна Хаугера? И что вы можете о нем сказать?
Хёгсмед молча выслушал ответ, периодически бросая на Яна испытующие взгляды.
— Спасибо, — сказал он через полминуты. — Да-да, этого достаточно. Спасибо, обязательно передам. Спасибо, большое спасибо. — Он повесил трубку и откинулся на стуле. — Вас и тут хвалят. Я говорил с Леной Сеттерберг из «Подсолнечника». Ян Хаугер. Позитивный, ответственный, пользовался расположением как детей, так и родителей. Высшая оценка.
Ян с облегчением улыбнулся, мысленно отметив дикую формулировку: «Пользовался расположением детей…»
— Я помню Лену, — сказал он. — Нам хорошо работалось вместе.
— Ну, хорошо… — Главврач поднялся со своего кресла и взял со стола пластиковую папочку. — А теперь пойдем в наш детский сад… вы, кстати, знаете, что детский сад теперь называется подготовительной школой?
— Конечно.
Доктор придержал дверь и пропустил Яна:
— Название «детский сад» устарело… какой же это «сад»? То же самое происходит и с многими психиатрическими терминами. В наши дни неприлично говорить «истеричка», «сумасшедший» или «психопат». Некорректно. Мы здесь, в Санкта-Патриции, не употребляем даже слов «больной» и «здоровый». «Функционирующий индивид» и «не функционирующий индивид». — Он внимательно посмотрел на Яна: — А кто из нас стопроцентно и постоянно здоров?
Вопрос явно с подковыркой. Ян предпочел промолчать.
— Мало того… что мы вообще знаем друг о друге? Допустим, вы встречаете кого-то в коридоре… можете вы сразу сказать, хороший это человек или плохой?
— Нет, конечно… но я не стал бы думать, что этот человек желает мне зла.
— Это очень хорошо. Доверие к людям в первую очередь означает, что человек уверен в себе.
Ян кивнул. Доктор опять достал магнитную карточку:
— Здесь получается быстрее… можно идти через подвал, но там дольше и… не очень приятно. Так что мы пойдем опять через ворота.
Они прошли мимо вахтера, и Ян снова обратил внимание на толстенное стекло — может быть, даже пуленепробиваемое.
— Но кое-кто из пациентов здесь… они опасны?
— Опасны?
— Ну да… склонны к насилию и все такое.
Хёгсмед печально вздохнул:
— Да… но опасны они больше всего для самих себя. Конечно, среди пациентов есть люди с деструктивными тенденциями, женщины и мужчины с тяжелыми социальными отклонениями, которые совершали… скажем так, очень плохие поступки…
— И вы можете их вылечить?
— Вылечить — это серьезное слово. Мы, врачи, стараемся не угодить в тот же темный лес, где заблудились наши пациенты. Мы стараемся оставаться на свету и выманить их к нам, прочь из этого леса… — Он помолчал, потом продолжил: — У всех насильственных преступлений… вернее, у людей, которые совершают насильственные преступления, прослеживается общий знаменатель в виде детской психической травмы. И мы умеем его находить. Как правило, у них был очень плохой контакт с родителями, их ставили в унизительные ситуации. — Он открыл еще одну дверь и посмотрел на Яна. — Отсюда и возник проект «Полянка». Цель нашей подготовительной школы — сохранить как непосредственную, так и эмоциональную связь между детьми и изолированными у нас родителями.