— Ты отнес?
— Отнес что?
— Пакет? — Он кивает в сторону больницы, туда, где помещается комната свиданий.
Он знает. Нет смысла отрицать.
— Да… я там был.
— Хорошо. Захвачу, когда все успокоится.
— А что случилось?
— Код сорок четыре.
— Это что… побег?
— Ну да! Но колючку так просто не возьмешь…
— И что вы будете делать?
— Мы о нем позаботимся.
Ян собирается идти к детям, но охранник его останавливает:
— Со всем этим надо кончать.
— С чем? С письмами?
— Со всем… все идет наперекосяк.
— Как это?
Но Карл оставляет вопрос без ответа, поворачивается и уходит. Ян видит, как он идет вдоль ограды и исчезает в темноте.
37
Ян проснулся в пять. Дети еще спят. Ему снился неприятный сон — он плывет в каком-то озере, и нога застревает в придонной глине. Изо всех сил старается освободится, но из этого ничего не получается.
Мария-Луиза пришла в полвосьмого, и он, не дожидаясь, пока она разденется, рассказывает о ночном происшествии. То немногое, что ему известно.
— Побег?! — В голосе неподдельный испуг.
— Во всяком случае, попытка.
События ночи словно подернулись туманом.
— Надо узнать, что случилось.
«Полянка» заполняется детьми, начинаются игры, кого-то отводят и приводят на свидания с родителями, но после ланча, когда дети улеглись для дневного сна, Мария-Луиза приглашает сотрудников для информации.
Ян садится к столу. Он готов к чему угодно.
— Поступила директива руководства больницы, — говорит Мария-Луиза. — Ночью «Полянка» работать не будет.
Все молчат. И Ян молчит.
— Значит, работаем только днем? — спрашивает Лилиан.
— Да, так решили. — У Яна такое впечатление, что Мария-Луиза довольна принятым решением. — Ночные смены с самого начала были вынужденным решением. И временным. Мы же это знали. Дети должны жить в настоящей семье. Социальные службы нашли подходящие приемные семьи для Миры и Лео. Так что все будет хорошо.
— Когда? — спрашивает Ян.
— Довольно скоро. Мы переходим на дневной режим работы с середины ноября. — Мария-Луиза, очевидно, улавливает в вопросе Яна оттенок беспокойства и улыбается: — Не волнуйся, Ян. Твое заместительство останется в силе. Ставки у нас не отбирают. Просто придется переделать рабочую схему так, чтобы дневные смены были лучше обеспечены персоналом. То есть будем работать все вместе, никаких дежурств в одиночестве.
Ян старается выглядеть довольным, но это у него плохо получается. Успеет ли он получить ответ от Рами? Он почти уверен, что ночные дежурства отменяют из соображений безопасности. Может быть, сыграла роль ночная попытка побега, а может, открытая дверь в подвал… Кто теперь узнает? Возможно, Мария-Луиза в какой-то степени потеряла доверие к воспитателям.
Все расходятся. Ян задерживается у стола:
— А насчет ночного происшествия сказали что-нибудь?
Мария-Луиза коротко и небрежно кивает, будто этот вопрос ее не особенно волнует:
— А как же. Пациент на принудительном лечении пытался бежать. Но ограду не перелезешь. Такое случается. Его, конечно, остановили, но принято решение повысить уровень безопасности…
— Это хорошо, — сказал Ян, хотя новость его отнюдь не обрадовала.
Звонит телефон. Ян выжидает несколько звонков, протискивается между сдвинутой мебелью и берет трубку.
Наверное, мать. Но нет. Молодой женский голос. Ян не сразу узнал Ханну Аронссон.
— Слышал насчет ночной смены?
Она что, с луны свалилась? А, да… у нее сегодня выходной.
— Конечно. А ты откуда знаешь?
— Лилиан звонила.
— Значит, вечером мы с тобой больше не поработаем.
Ян знает — она поняла, о чем он.
Ханна отвечает не сразу:
— Можешь зайти ко мне сегодня вечером? Ненадолго? Переулок Веллмана, пять.
— Конечно… а что случилось?
— Хочу вернуть твои книги. И немного поговорить.
Ян кладет трубку. Может быть, у него появился новый друг? Как Рами пятнадцать лет назад?
Ханна живет в новом кирпичном доме рядом с площадью. Дверь открывается мгновенно, точно она ждала звонка.
Бело-розовые обои, нигде ни пылинки.
— Привет. Заходи, — говорит она без улыбки и уходит в кухню.
Ян, немного растерявшись, остается в гостиной.
Рассматривает книжную полку. Своеобразная библиотека — почти сплошь книги о преступлениях и преступниках. «Самые чудовищные убийства в истории», «Монстры среди нас», «Чарльз Мэнсон с его собственных слов», «Признания Теда Банди», «Серийные убийцы — психология насилия».
Целая полка книг об убийствах и убийцах. И ни одной, скажем, про святую Патрицию или других святых… но такие книги, кажется, уже никто не пишет.
— Ты идешь? — Голос Ханны из кухни.
— Да, да…
Она стоит и заваривает чай. Кухня маленькая, но такая же идеально чистая, у плиты стопка белых маленьких полотенец. На столе — четыре книги, их Ян узнал сразу: «Сто рук принцессы», «Зверомастер», «Ведьмина болезнь» и «Вивека в каменном доме».
— Спасибо, что дал почитать.
— А ты прочитала?
— Конечно… довольно жестокие истории. Например, когда принцесса получает руки бродяги, чтобы задушить этих грабителей… Это ведь не станешь читать детям? Или как?
Пожалуй, она права…
— Не хуже, чем твои книжки, — улыбается он.
— Какие — мои?
— Вон те, на полке. Про убийства.
Она отводит взгляд:
— Я еще не все прочитала… но с тех пор, как я познакомилась с Иваном, мне хочется узнать больше. А книг таких — не перечесть.
— Людей привлекает зло… — Он помолчал. — А ты знаешь, что не ты одна пишешь Рёсселю?
— Нет. — Она насторожилась и посмотрела на Яна с новым интересом. — А откуда ты знаешь?
— Сам видел.
— От женщин?
— В основном — да.
— Любовные письма?
— Может быть… скорее всего. Я не читал.
Еще не хватало признаться, что он вскрывает письма.
На столе, кроме тоненьких рукописных книг Марии Бланкер, лежит и толстая стопка распечатанных на принтере листов.
— Я хотела тебе показать вот это… — Она пробегает пальцами по бумаге. — Иван передал свою рукопись.
— Когда он приходил в «Полянку»?
— Он не приходил, — энергично трясет головой Ханна. — Это был не он. Вообще не из больницы.
— А кто?
— Этого я не могу сказать.
И не скажет, думает Ян и смотрит на титульный лист. «МОЯ ПРАВДА». Имени автора нет, но он уже знает, кто написал эту книгу.
— Мемуары Рёсселя, — задумчиво говорит он.
— Это не мемуары, — быстро возражает Ханна, сверкнув на Яна глазами, — я как раз сейчас читаю… это скорее гипотеза. Версия.
— Версия? Как произошло то или другое убийство?
Она молча кивает, разливает заварившийся чай, и они присаживаются к столу. Ханна все время косится на рукопись.
— Ты в него влюблена?
Она поднимает голову и отрицательно качает головой.
— А в чем тогда дело?
Она не отвечает. Наклоняется к нему и смотрит, не отрываясь, ясными голубыми глазами. Долго. Оценивает, что ли?
Хочет целоваться, решает Ян.
Как раз такой случай, когда люди переходят к поцелуям. Но в эту секунду Ян вспоминает губы Рами в Юпсике, и обаяние момента пропадает.
Не об этом надо думать. О подготовилке. О детях.
— Меня беспокоит Лео, — говорит он.
— Какой Лео?
— Лео Лундберг. В «Полянке».
— А…
— Я пытался с ним разговаривать. Пытался как-то сблизиться. Но это очень трудно. Ему плохо, и я не знаю, как ему помочь.
— Помочь в чем?
— Забыть все, что он видел.
— А что он видел?
Ян замолкает. Ему почему-то очень тяжело об этом говорить. Но, в конце концов, он сам начал этот разговор.
— Думаю, его отец убил мать на глазах у Лео.
Ханна с изумлением уставилась на него:
— А ты говорил с Марией-Луизой?
— Немного… но она не заинтересовалась.
— Потому что ничего не может с этим сделать. И ты не можешь. Чужие раны не залечишь.
Ян вздыхает:
— Залечишь, не залечишь… Я просто хочу, чтобы он был, как другие дети. Чтобы ему было хорошо, чтобы он знал, что в мире полным-полно любви…
Он осекается. Что за смехотворная выспренность… полным-полно любви. Как же, мир прямо лопается от любви.
— Может быть, ты в какой-то степени хочешь замолить грех… я имею в виду того мальчика?
— Какого «того мальчика»?
— Которого ты потерял в лесу?
Ян опускает глаза. Почему-то он чувствует необходимость во всем ей признаться.
— Дело было не совсем так, — тихо, почти неслышно произносит он. — Я его не терял.
— Ты же сказал…
— Нет. Не терял. Я оставил его в лесу.
Она смотрит, ни слова не говоря, и Ян быстро продолжает:
— Ненадолго… и в полной безопасности.
— Зачем?
— Своего рода месть… — вздыхает Ян. — Месть его родителям. Матери. Я хотел заставить ее сходить с ума. Думал, знаю, что делаю, но…
Он замолкает.
— И что, — тихо спрашивает Ханна, — стало лучше?
— Не знаю… нет, не думаю. Стараюсь не вспоминать эту историю.
— А сейчас ты бы тоже так поступил?
Ян смотрит на нее и отрицательно качает головой:
— Я не могу навредить ребенку.
— Я тебе верю.
Эти голубые глаза… Он не понимает Ханну. Совсем не понимает. Надо было бы остаться, поговорить… узнать, что она думает о нем. О нем и о Рёсселе.
Он встает:
— Спасибо за чай, Ханна. Увидимся на работе.
И выходит в ночной холод. В рюкзаке у него книги Рами. Идет прямо домой, никуда не сворачивая.
Концерт, закончившийся поцелуем и дракой, должен был состояться в общем зале Юпсика, там, где стоял телевизор.
Велели собраться в семь часов, но к назначенному сроку появились всего три человека. Та самая черноволосая женщина, которая напоминала Рами о времени психотерапевтического сеанса. Психобалаболка, как ее назвала Рами. И санитар Йорген с маленькой застенчивой голубоглазой практиканткой. Ян никогда не видел, как она с кем-то разговаривает. Почти такая же стеснительная, ка